Астров В. Н.
До вечера дела лесничества не дали возможности Мечиславу потолковать со старым другом. Костя Пересветов с дороги выспался, вдыхая легкий дух сосны, каким тянуло и в приоткрытое окошко и от самых стен дома, построенного на широкой вырубке.
В сумерках собрались на охоту. Лесник Минька, вихрастый парень в расстегнутом овчинном полушубке и шапке-ушанке, выслушал распоряжения лесничего, стрельнул исподлобья глазами на незнакомого ему гостя и негромко спросил:
— А ежели на таратайке приедут, что сказать?
Мечислав вспыхнул:
— К черту!
Парень с сомнением ухмыльнулся.
— Ну скажешь: уехал делянки осматривать, — хмурясь процедил Мечислав.
Лесник понимающе кивнул. Когда он ушел, Мечислав сконфуженно пояснил Константину:
— Обрадовался тебе и забыл совсем: тут ко мне инспектор наладил ездить. Дома не застает, гоняется за мной, как за зайцем...
— А в чем дело?
— Да лесу я на баню отпустил лесной школе без наряда. Наряд запаздывал, курсанты зимой в землянке мылись, на снег одеваться выскакивали. Нет чтобы мне спасибо сказать — эти волокитчики из гублеса хотят на меня акт составить!
— Здесь весны бурные, — рассказывал Мечислав по дороге на охоту. — А сейчас самый перелом. В три-четыре дня снегу нигде в лесу не останется. В первый год, как я сюда приехал, я присмотрел на вырубках большущий тетеревиный ток. Выстроил на снегу шалаш, подход к нему обозначил на кустах засечками, чтобы ночью не сбиться. И всего две ночи переждал, на третью прихожу — не узнаю места! Снега нет, кусты высокими стали, ни засечек, ни шалаша не найду. Проплутал по кустам и разогнал ток без толку. Сейчас нам овражек попадется, — озабоченно добавил он, — как бы через него дерево не пришлось валить...
Вскоре они заслышали шум воды и вышли к ручью шириной шагов десять-двенадцать. По воде плыли, неуклюже ворочаясь и толкаясь, бревна; дюжий бородатый сплавщик в сапогах и полушубке с подвернутыми полами расталкивал их с берега длинным шестом, направляя по течению на повороте оврага.
— Эй, погоди! — закричал ему лесничий издали. — Никак, Егор? Погоди, дай перейдем на ту сторону!
Сплавщик воткнул шест торчком в подбережье и поздоровался.
— Сейчас вам залом смастачим, — сказал он, вынимая из кармана кисет с махоркой. — Ай на ток выбрались?
— На ток. Вот ко мне из Москвы гость приехал.
— Из Москвы? — удивился Егор, приглядываясь. — Ведь вот охота... Знать, пуще неволи...
— Ну как сплав? Пошел полным ходом?
— Вторые сутки, без передыху... Гой-гой-гой! — закричал он, и ему откуда-то ответили тем же возгласом. — Вторые сутки маемся, а конца не видать.
— Глухарей не встречал?
— Каждый вечер со мхов пролетают. За просеком присаживаются по соснам. Там их теперя тьма! Подходите осторожней не подшумите...
Не выпуская изо рта цигарки, сплавщик выдернул шест и ловко придержал плывущее бревно, повернув поперек ручья; другие бревна наткнулись на него, и через минуту на воде вырос качающийся плот — залом по-здешнему — от одного берега к другому.
— Гляди внимательно! — сказал Мечислав Косте и легко, точно по клавишам, переступая по бревнам прежде, чем каждое из них успевало затонуть под ногой, перебежал на тот берег.
Оставив там ружье с сумкой, он так же быстро вернулся обратно и взял у Кости его ружье.
— Чтобы тебе свободней было бежать. Смотри только ни на одном бревне ноги не задерживай, а то ухнешь в воду!
— А глубоко тут?
— Да не мелко, — отвечал сплавщик. — Выныривать будешь, головой о бревно не ткнись, а то у вас этак нырнул один...
— Что ты его стращаешь? — закричал Мечислав. — Ерунда, Костя, ты футболист, семени ногами чаще — и все тут! На середину бревна старайся ступать, а не на конец...
Костя с опаской попробовал носком сапога крайнее бревно — оно, как живое, повернулось другим боком.
Наконец он решился и побежал. Пять-шесть бревен предательски качнулись под его ногами, но он кое-как их проскочил и лишь с последнего бревна ввалился в воду перед берегом, зачерпнув в сапоги. Пришлось переобуться, выжать портянки.
Распрощались со сплавщиком и пошли между двумя темными стенами крупного леса по длинному прямому просеку.
Мечислав вдруг остановился и, нагнувшись, тихо сказал:
— Косолапый мишка вышел по клюкву. Только что здесь был.
При слабом мерцании неба Костя разглядел в оттаявшей колее свежий след босой ноги, однако слишком широкий для человеческого следа и скособоченный — пяткой наружу, пальцами внутрь.
— На всякий случай вложим по пуле, — сказал Мечислав.
Перезарядили ружья и пошли медленней. У перекрестка просеков лесничий повесил на межевой столб ружье.
— Послушать надо, не бродит ли он по току.
Минут пять стояли молча. Узкие просветы белесо-голубого неба тянулись в четыре стороны над просеками. Сумерки словно застыли в воздухе. Часы показывали половину первого. Стрелки и циферблат легко можно было рассмотреть. Костя впервые ощущал обаяние белой ночи.
В отдалении раздался сильный треск, шум ветвей, и этот шум начал быстро удаляться.
— Лось!.. — встрепенувшись, прошептал Мечислав. — Это его мишук с лежки стронул. Ну и пес с ним, нам не в эту сторону, — сказал он, снимая со столба ружье и закидывая за спину.
Они прошли еще несколько сот шагов по просеку, и Мечислав указал Косте его направление.
— Там, поглубже, чаща, а перед болотом лес опять поредеет. Слушай и не шуми. Токовать здесь начинают в час ночи, не то что у нас, в средней России.
Костя углубился в лес. В нем было темнее, и все же ночи не чувствовалось. Казалось, лес не спит, а наблюдает за человеком. То справа, то слева появлялись временами прогалинки, словно освещенные луной, хотя луна не всходила. Стояла полная тишина. Текли первые минуты сладостного напряжения нервов, когда невидимый глухарь чудится на каждой сосне и палец сам тянется к ружейному спуску...
Вдруг сильно зашумело у Кости над головой: с дерева сорвался глухарь. Он показался огромным, фантастическим, его трепещущие крылья стеклянно-прозрачными. Костя лихорадочно ловил птицу на мушку. Вспыхнули желтым огнем стволы ближайших деревьев, сгустив на один момент окружающий мрак, и выстрел тяжело раскатился по лесу...
«Что я наделал! Охота сорвана. Шесть лет ожидал глухариного тока — и вот безрассудно нарушил азбучное правило: не стрелять в “шумового”! глухаря. Промазал конечно...» — думал раздраженный Костя. Дрожащими руками он сменил дымящийся патрон другим и побрел, стараясь овладеть собой.
Донесся выстрел Мечислава. «Уж этот, конечно, бил по поющему, не упустил добычи...» Горькая досада не проходила.
Немного рассеяли Костю две глухарки, с квохтаньем пронесшиеся над лесом. Он поймал себя на том, что третьи сутки не возвращается мыслями к Москве, и улыбнулся. Даже если и ничего не привезет с охоты, зато отдохнет как следует. Какие дивные здесь ночи!
Между тем лес вокруг густел. В нем становилось сыро, холодно. Напрягая зрение, Костя обходил лежащие на земле коряги и валежины. Чуть заметные отблески неба смещали очертания черных деревьев и превращали их в исполинские. Больно ушибив колено о высокий толстый пень, Костя на него взобрался и постоял, долго напряженно вслушиваясь.
Чудился легкий шепот, словно шевелилось где-то вдали что-то живое или полоскался ручей. «Может быть, лось воду пьет? — не дыша думал Костя. — Или это мне мерещится?» Звуки замерли. Он готов был принять их за воображение, но они возобновились. Костя повертел головой и определил сторону, откуда слышался шепот. Спрыгнул с пня и пошел.
Выйдя к прогалине, опять остановился. На этот раз ему показалось, что точит глухарь. Чтобы перевести дух, Костя должен был несколько раз глубоко вздохнуть. «Ну, — сказал он себе, — ни пуха ни пера! Смотри, теперь все от тебя самого зависит».
Глухариного тэканья ухо не различало, может быть, из-за дальности расстояния. Но странно, точенье то усиливалось, то затихало, и Косте казалось, что глухарь все время скиркает или же поет неритмично, с резкими промежутками.
Вскоре, наконец, Костя понял: два или три глухаря поют одновременно, перебивая друг друга. Вот он где настоящий ток!
Но песня слышалась еще смутно, и Костя в нетерпении пошел быстрей, пока не расслышал ясно все колена песни ближайшего токовика. Тогда стал шагать под песню, временами замирая на месте.
Деревья редели, как и предупреждал Мечислав. Вокруг быстро светлело. Лес наполнялся звуками, пересвистывались рябчики.
Глухари пели без опаски. Костя слышал сразу четырех и, наконец, издали осмотрел «своего» — на засохшей осине, распялившей голые сучья над влажно-зеленой хвоей еловых вершин. Еще немного, и можно будет стрелять. Костя осмотрительно намечал заранее места остановок — каждый раз за каким-нибудь деревом. На бегу он снова оглядел на желтеющем небе крутобокого глухаря с поднятой шеей и успел скрыться за толстый ствол сосны.
Но следующую свою песню глухарь оборвал в самом начале — протэкал и замолчал. Выжидая, Костя ужасался. Чем же он мог выдать себя?..
Минута шла за минутой. Разгоряченного Костю начал пробирать холод. Ломило ушибленное колено — нога встала неловко. Но делать нечего, двигаться нельзя.
Сбоку послышались вдруг чьи-то осторожные шаги. Что это: Мечислав здесь?.. Но тут Костя вспомнил о медведе. Так вот отчего замолк глухарь!
Но что же делать? Вложить пулю — значит проститься с глухарем. Встретить косолапого дробью — только разъярить его...
Все это проскочило в Костиной голове за мгновенье. Что медведь весной бывает опасен, это ему даже не пришло на ум. «Черт с ним, с медведем, а глухаря не упущу!» Он приложил к плечу двустволку, подался вправо и, увидев спокойно сидящего глухаря, прицелился. Звук шагов повторился ближе, совсем рядом, но Костя уже спускал курок — и мигом обернулся. Он увидел... зайца, который, сложив уши, скакнул, на две сажени и ринулся наутек, отпечатывая свои длинные шаги по заиндевевшему мху.
«Тьфу ты, окаянный!» — выругался Костя.
Глухарь, обламывая сухие мелкие сучья, падал с осины.
«Вот птица! — держа его в руках и удовлетворенно улыбаясь, думал Костя. — Ни одного не возьмешь без приключений!»
Ток после выстрела ненадолго затих. Но вскоре глухари опять распелись, и Костя сумел взять еще одного, подойдя к нему в невысоком подлеске.
В закраине болота еще раздавалось тэканье и скирканье. Подходить надо было по открытому и мокрому месту. Токовик скоро замолчал, а затем улетел. Солнце уже давно поднялось. Костя пошел назад к просеку.
Не дойдя до межевого столба, он услышал дублет. Но, встретив Мечислава, не увидел у него никакой добычи. Ночью в крупном лесу, подойдя к поющему глухарю слишком близко, Мечислав подшумел его и промазал вслед, подобно Косте.
— Вот перо захватил — из хвоста вышиб.
— А во что ты сейчас из обоих стволов бил?
Мечислав досадливо махнул рукой и вдруг закричал:
— Инспектор этот черт, мне всю охоту испортил! Не вылезает у меня из головы! Чего ему от меня нужно?
— Причем тут инспектор? Я ни про кого не думал, а тоже промазал сначала.
— Понимаешь, иду, и откуда ни возьмись глухарь на поваленную толстую березу садится. Мне бы его стукнуть, пока он усаживается, а я растопырился и гляжу... Конечно, он увидел меня и взлетел, а я два раза просадил мимо. Ну не идиот ли я, скажи?
— Да хватит тебе самокритики! — засмеялся Костя. — Ну просадил и просадил. Завтра не просадишь. Об инспекторе ты и не думай, кончится ничем. Ты же не себе бревна взял.
— Хоть бы к его приезду домой успеть; опросил бы меня, и дело с концом!
— Так пойдем домой скорее.
— Пройдемся еще вдоль овражка, по гривкам. Обидно пустым возвращаться! Живешь рядом с глухарями, а их не видишь... Кабы ты не приехал, я всю весну так и не выбрался бы на охоту.
Они свернули с просека и разошлись. Вскоре Мечислав выстрелил и стал кричать, подзывая товарища. Костя нашел его на широкой поляне в глубине оврага, по склонам которого лежал снег.
— Не видал? Сюда снизился!
Невдалеке от Кости в лесу что-то хрустнуло. Обернувшись, он ничего не заметил.
— Мне везет как утопленнику, — плаксиво жаловался Мечислав. — И все этот инспектор проклятый! Надо мной на сосну сел. Промахнуться не мог, бил в самое пузо...
— Кому? Инспектору? — хохотал Костя.
— Брось ты издеваться! — вспылил было Мечислав, но сам рассмеялся. — И, черт его знает, улетел! Второй раз не успел выстрелить... Надо здесь все обшарить.
Они обошли поляну. «Дай пойду посмотрю еще раз, что это там хрустнуло», — вспомнил Костя и вернулся на свой след. Через две минуты он окликнул приятеля.
— Что там?
— Иди сюда!
— Следы, что ли, нашел?..
Костя допустил Мечислава к себе вплотную и, посторонившись, показал ему черневшего в снегу глухаря.
Мечислав затискал Костю в объятиях. Глухарь свалился с дерева, на которое успел сесть, смертельно раненный. Звук его падения в снег долетел до Костиных ушей по чистой случайности — иначе бы они глухаря не нашли.
Об инспекторе Мечислав по дороге домой вспоминал почти как о родном брате, не сомневаясь, что ему удастся избежать неприятности.
