Ливеровский А. А.
Весенний звон
На заре в садике против открытой форточки запел с прилета зяблик.
В кухне под газовой плитой забренчал кастрюлей еж. Он спал всю зиму в ватнике за шкафом и вышел первый раз.
«Фюи-фюи-фюи-титирвич!» — пел зяблик.
«Динь! Динь! Динь!» — звенел еж.
Спать было невозможно, но никто не сердился, лежали и улыбались.
Радовались: пришла весна.
Разговор с солнцем
Озеро посинело и подняло лед. Облачно.
Я знаю, что где-то там, далеко от берега, прямо на льду отдыхают стаи пролетных птиц. Их не слышно, они пасмурничают.
Солнечные столбы опускаются из облачных прогалов и скользят по льду широкими ослепительными пятнами.
Когда такой сияющий блик приходит к чайкам, они кричат, радостно и визгливо, все время, пока не вернется тень.
Замолкли чайки, вдаль уходит солнечная поляна, и вот уже кроншнепы встречают ее томной путевой песней. Еще дальше звонко трубят солнцу лебеди и примолкают, когда погаснут его лучи.
Снова бегут по озеру солнечные столбы, и опять кричат птицы.
Так час за часом идет у них разговор с солнцем.
Начало песни
Серые-серые ольхи выкинули сережки, стали рыжими и пушистыми, когда на последние островки снежной крупки пошел дождь.
Теплый туман поднялся до рыжих вершин, и там, в легкой дымке, затрепетал вальдшнеп. Он проткнул клювом белесую пелену, вылетел на поляну и радостно цикнул. Тотчас его простую и бодрую песню подхватил певчий дрозд, попробовала повторить зарянка, по-своему переиначил скворец, и нескончаемым ответом стонущим воркованием загудел косачиный ток на Долгом Мху. Слушайте песню весеннего леса!
Он хорошо спел
Ветер притих с вечера, а к утру сосны на току совершенно застыли. Оранжевая зорька была чиста, но вечернего большого тепла хватило на всю ночь, и под ногами не хрустело.
Глухарь пел без умолку, словно хотел допеть все, пока не состарилась весна, не растаяли последние блинки снега, не отцвели подснежники, пока не заурчал шумливый козодой.
Я подошел близко. Он показался мне очень большим — черный, гладкий на гнутом сосновом суку. Стрелять пришлось через вершину не одетой еще березки. Глухарь умер там наверху, не допев песни, и рухнул в мох.
Тяжело держать в руке такую грузную птицу, но как она хороша! Сине-зеленые перья на груди, седая изморозь шеи, рыже-коричневые крылья, девственно чистое белое пятнышко у плеча и хвост, как траурный веер.
Умерла красивая птица.
Крупная прозрачная капля упала мне на руку. Еще и еще, чаще и чаще. На небе — ни облачка. Откуда же дождь? Плачет березка, роняет капли с перебитых дробью ветвей. Каждое утро он пел здесь, рядом, большой и нарядный. Я убил его, но он хорошо спел, твой друг, березка, и разве плохо умереть так: весной, на заре, в лесу, мгновенно, не допев песни...
Листья дуба
Всегда удивляешься рождению новой листвы. На гибких веточках черемухи, бузины и березы лопаются почки, из них высовываются светло-зеленые или розовые язычки. Когда распускается дуб, это уже чудо. Смотришь, и не верится. Непонятно, как из такой узловатости и твердости выбиваются мягчайшие, похожие на светлый пух лепестки. Их даже совестно называть дубовыми.
Свидание
Каждый год, приехав из города в отпуск, я спешу на Зеглинский чищенник — болотистый, притененный деревьями луг. Иду, почти бегу, ищу глазами... Вот она! Стоит среди невысокой травы — белая, нежная цветом, любка. Я срываю одну, другую, вдыхаю неповторимый, памятный, тончайший аромат. Любка! Любушка! Я пришел, не опоздал. Я застал тебя в цвету — значит, все наше лето еще впереди.
