Осипов П. С.
Сомнение
Мне удалось добыть токующего петушка бекаса, который, «блея», пикировал к земле. Зная, что он издает звуки твердыми хвостовыми перьями, я поднял его — и удивился. Перьев в хвосте только два, а остальных двенадцати нет!
Дома я хорошо осмотрел птицу и пришел к выводу, что бекас потерял хвостовые перья недели две назад.
Можно было предположить, что их вырвал какой-нибудь хищник.
Но чем же бекас издавал звуки? Неужели только двумя перьями...
Вальдшнеп на… столбе
Возвращаясь с аэродрома после ночных полетов, увидел на вершине телефонного столба силуэт какой-то птицы. Утренняя заря только начиналась. Подошел ближе — и удивился.
На столбе сидел вальдшнеп!
Наконец-то!
Пять лет безуспешно пытался увидеть, как переносит вальдшнепиха своих детей: я искал гнезда, следил, когда вылуплялись из яиц молодые... А вот увидеть, как их переносит мать, так и не удавалось.
Но однажды возвращался я из соседней деревни во Фряново и сел отдохнуть на пенечек около старой дороги, покрытой травой и изрезанной глубокими колеями, наполненными водой.
Рассвет только начался. Вдруг в пяти метрах от меня опустился вальдшнеп. Я замер. С минуту он был неподвижен, а затем взлетел. На том месте, где он сидел, остался серый комочек, и он шевелился.
Я подошел. Это был вальдшнепенок-пуховичок.
При моем приближении он затаился, а потом засеменил еще слабыми ножками, пытаясь уйти. Осторожно я взял его руками. Какой он хорошенький!
Опустил его на прежнее место, а сам сел на пень и затих.
Вальдшнепенок немного отбежал, остановился, затем повертел головкой и... запустил свой клювик в мягкую землю у воды.
Молодец! Знает свое дело.
Я уже догадался, что вальдшнепиха принесет еще одного, иначе бы она не оставила этого.
И вот она появилась. Я хорошо рассмотрел ее и крошечного лесного куличка, зажатого в лапах. Клювом она его не держала. Зато он своими маленькими крылышками, как бы помогая своей матери держать себя, обхватил ее лапы. В следующую секунду вальдшнепиха опустилась рядом с первым вальдшнепенком, и я увидел, что и второй ковыляет к своему братцу и тоже начинает клювом тыкать в землю.
Стая вальдшнепов
Конец ноября. Сыро. Возвращаюсь домой с охоты по зайцам. Густые сумерки окутывают землю, и только виден край неба на западе, освещенный угасающей зарей. Оттуда на меня стремительно налетает стая каких-то птиц. Разбираться некогда. Стреляю в угон. Слышу, упали две птицы. Подбираю — и удивляюсь: вальдшнепы! Значит, эта птица может совершать перелеты и стаей.
Упорная гаршнепиха
Девять дней искал гнездо гаршнепа. Наконец нашел его на сухой кочке в таком топком месте, что еле пробрался туда. Нашел с трудом: сначала я проследил место, куда дважды опускалась гаршнепиха. Затем с помощью широких охотничьих лыж одолел топкую трясину и подобрался к отдельной кочке.
Осторожно раздвинул траву и обшарил каждый сантиметр. Пока ничего нет... Перебрал травинки — и так и замер: под пальцами крепко сидела гаршнепиха. «Уж не повредил ли я ее», — мелькнула мысль. Тихонько взял ее. Она вырвалась. Отлетела два-три шага и... бегом обратно — к гнезду.
Забралась на кочку и как ни в чем не бывало вновь уселась насиживать свои четыре яйца.
Я еще ее тронул пальцем и чуть сдвинул с гнезда, но она опять уселась.
Коростелиха на гнезде
Покос. В лугах — запах свежего душистого сена.
Пройдя один покос, в густой и сочной траве около кустов я стал точить косу и невзначай выронил брусок в траву. Нагнулся поднять и вижу около него... коростелиху. Еще два-три взмаха косой, и я бы срезал ей голову...
Нагнулся над ней, она не шевелится. Дотронулся — сидит. Взял ее в руки — не сопротивляется. Ну, это уже слишком. Разжимаю пальцы — она вскакивает и... бежит к гнезду.
В гнезде восемь яиц, из которых вот-вот должны вылупиться птенцы. Усевшись на гнездо, она взъерошилась и замерла.
Коростелиха сидела настолько крепко, что я обкосил кругом гнезда траву и воткнул несколько ольховых веток. За все это время она даже не шевельнулась.
Белки-воровки
Усталый прилег под сосной на сухую хвою. Закрыл глаза — и уснул. Проснулся и вижу... Две белки хозяйничают в моей охотничьей сумке! Они быстро и ловко достают со дна орехи (я их нарвал утром) и тут же с аппетитным хрустом съедают, а сами нет-нет да и заглянут мне в лицо.
Волчица на вилах
Епифаныч, убрав у овец, приставил вилы зубьями вверх к небольшому заборчику возле овчарни.
Ночью нас разбудил шум. Во дворе блеяли овцы, ревела корова, слышалось чье-то рычанье.
Мы с Епифанычем выскочили с ружьями. В хлеве тревожно топталась корова, в кучу сбились напуганные овцы, а в углу двора, злобно оскалив зубы, с глубоко вонзенными в живот вилами билась в предсмертных судорогах волчица.
Оказывается, волчица разобрала соломенную крышу двора и кинулась на овец, но, падая, напоролась на вилы.
Разобравшись во всем, Епифаныч произнес:
— Поди ж ты, у всякого свои промашки...
Домашний ток
Мой племянник Коля как-то, вернувшись из лесу, принес тетеревенка. У него было сломано правое крыло, вскоре его пришлось ампутировать. Заботу о воспитании тетеревенка взяла на себя моя жена.
К зиме птенец стал настоящим лирохвостым тетеревом. Перестал бояться людей и клевал корм вместе с курами. Звали мы его — Терентий.
Два года не пел Терентий. А вот в эту весну двенадцатого апреля вдруг запел. Я проснулся от тетеревиного бормотания.
Глянул в окно — и обмер. По двору, среди кур, крутился иссиня-черный Терентий. Он выгибал шею, распустил хвост-лиру, сверкал алыми бровями и ярко-белым подхвостьем! Он воинственно подпрыгивал и чуфыкал. Куры с удивлением подняли головы и следили за ним.
Чарующие звуки тетеревиной песни лились, привлекая к себе внимание охотников.
И вот всю весну каждое утро в моем дворе притаившись сидят охотники и фотографируют и рисуют столь необычного музыканта.
