Телицын Ю.
— Сведу-ка я тебя, парень, на омет, — сказал дед Ерофей, допивая девятую чашку чая. — А тебя, — обратился он к моему другу Валерьяну, — возьму с собою в шалаш.
Старик опорожнил блюдце и не спеша, с каким-то присущим сибирякам искусством, ловко перевернул чашку вверх донышком. Он по привычке взглянул в угол, откуда внимательно смотрел на нас Николай Угодник, но его поднявшаяся рука не дотянулась до лба и задержалась сначала на поседевших усах, затем опустилась на бороду.
— Так вот, значит, как пропоют третьи петухи, тронемся в путь-дорогу, — старик встал и, повернув голову в мою сторону, спросил: — Ты, парень, по косачам-то хаживал?
Мне стыдно было признаться, что этой птицы я и в глаза не видел: у нас в Заполярье, откуда я приехал, тетерева не обитали.
— Нет, дедушка, — замялся я, — мы у себя больше на куропаток, уток да гусей охотимся.
— Гусей, гусей... — передразнил дед Ерофей и, хитро взглянув прищуренными глазами на Валерьяна, продолжал: — Вот посмотрим, как на тетеревей... А сейчас, робята, спать.
Мы вскарабкались на полати. Валерьян вскоре уснул. Меня беспокоили мысли перед предстоящей незнакомой охотой. Дедушка Ерофей снял валенки, потыкал пальцем в подошву, что-то пошептал и водрузил их на русскую печь, потом подошел к лампе, задул свет и улегся за перегородкой. Вскоре его храп присоединился к мерному дыханию Валерьяна.
Был сильный мороз, толстые бревна стен часто постреливали то в одном, то в другом конце дома. Окна затянуло морозным узором, и сквозь него неуверенно пробивались лучи лунного света. Я долго вертелся с боку на бок и с большим трудом уснул...
— Вот тут садись, парень, — дед Ерофей показал на невысокий сугроб, — разгреби снег-то да соломы не жалей, подложи побольше. Заберись в нее и жди-посиживай... Прилетят — бей, не торопись, начинай с нижних. Убьешь — не вылазь, потом подберешь...
Луна медленно, как бы нехотя, опустилась за березовый колок, опоясывавший поле с большой скирдой посредине, у которой мне было указано место. Боясь упустить время, я энергично приступил к выполнению указаний деда Ерофея.
Валерьян и дед давно растворились во тьме, но хруст их шагов долго еще раздавался в морозном воздухе.
Чуть заалел восток. Из-за бора набежал порыв ветерка, всколыхнул солому, стащил несколько стебельков и торопливо бросился наутек, прикрываясь поземкой.
С каждой минутой отступала тьма; только что чуть тлевшая полоска зари разгорелась в оранжевое зарево восхода... Вот ярко-желтая кромка солнца медленно коснулась небосвода, а снег вспыхнул огненными полосами, отражая сверкающие лучи. Сзади меня что-то зашуршало, захлопало и тяжело шлепнулось в разворошенную солому. Вслед за этим послышался стремительно нарастающий шум: справа, слева, над головой в беспорядке неслось, со свистом рассекая воздух, множество птиц; одни из них, не сбавляя скорости, ударялись в скирду, другие падали в снег вблизи нее. Косачи и тетерки суетились, барахтались, сталкивались друг с другом, скребли лапками снег и, добравшись до соломы, с жадностью завтракали остатками уцелевших зерен в колосьях.
В течение каких-то секунд скирда и прилегающая к ней местность покрылись множеством птиц. Казалось, скирду накрыли беспрестанно передвигающимся, шевелящимся покрывалом.
Все произошло так внезапно и было настолько необычайным, что я растерялся и, сжавшись в своем укрытии, впился глазами в представившееся зрелище. Зубы лязгали, но мороз тут был ни при чем; в ушах шумело, сердце торопливо отсчитывало: раз-два, раз-два. Я даже не вспомнил про ружье.
Косачи оказались много подвижнее тетерок. Они то взлетали на скирду, то, бегая по снегу, беспрерывно затевали между собой короткие ссоры и, устрашив своего более слабого противника шипением и грозной позой, снова продолжали суетливую беготню. Когда же силы петухов оказывались равными, доходило и до коротких стычек, один-два наскока друг на друга — и драчуны разбегались в стороны. Тетерки, казалось, целиком были поглощены едой и не обращали внимания на своих темпераментных кавалеров; лишь некоторые из них изредка вытягивали стройные шейки в направлении косачей, а затем, точно смутившись, кокетливо отворачивались, продолжая отыскивать зерна.
Бросалось в глаза, что петухи довольно бесцеремонно обращались со своими дамами. Набегавшись и наигравшись, они с важным видом подходили к тетеркам, грубо толкали их, а те, безропотно уступив свои кормовые ямки, начинали по соседству вновь разгребать лапками снег.
Наконец я не выдержал. Я взял на мушку одного косача, особенно обижавшего тетерок, и нажал на спуск. Сухой, резкий звук выстрела потонул в хлопке тетеревиных крыльев. Казалось, обрушился снег — так бывает весной, когда идешь по насту.
Рассеялся дым, — живого ковра как не бывало. Тишина. После происходившего здесь оживления наступивший покой воспринимался еще контрастнее. Как и всегда бывает в сильные морозы, воздух недвижим. Казалось, он приобрел новые свойства: стал плотным, ощутимым. Время тянулось медленно, подмывало желание сходить за добытой птицей, взять ее в руки — ведь до сих пор приходилось ее видеть только на картинках. Я решился встать, но в этот момент из-за скирды выпрыгнула пара драчунов. Вероятно, между косачами произошел серьезный скандал, так как за поединком наблюдало не менее пяти-шести «секундантов». Они держались на некотором отдалении от места сражения, их вытянутые шеи с удивительной гибкостью поворачивались то к одному, то к другому бойцу, не упуская ни одного их движения. Драчуны были полны воинственного пыла. Разбежавшись, они кидались друг на друга, сшибались грудью и, обменявшись какими-то странными звуками, отскакивали прочь, для того чтобы снова броситься в схватку.
Вот один из косачей подпрыгнул для удара, но, атакуемый другой птицей, ловко увернулся и по инерции ткнулся в снег. Тогда хитрый противник мгновенно воспользовался его ошибкой и стремительно ринулся на него. Сильный удар крыла в голову, и вслед за этим победитель пустил в ход свои когти. Перышки медленно закружились в воздухе, устилая черными точками снег. «Секунданты» всполошились и, раскачивая головками, не то с удивлением, не то с возмущением заспешили к месту схватки. У меня не хватило выдержки дождаться финала поединка — я вскинул ружье...
Солнце запуталось в туче, стало большим и приобрело оранжевый оттенок. Вскоре появились первые пушинки снега, а спустя несколько минут мягкие и влажные хлопья густо посыпались на землю. И снова потянулось время, состязаясь с терпением...
Шагах в двухстах от скирды мышковала лиса. Пушистый хищник легко перебегал несколько метров, затем переходил на крадущийся шаг, наконец останавливаясь совсем, сжимался и, подобно стреле, выпущенной из лука, бросал свое гибкое тело вперед, норовя накрыть одновременно лапками и мордой то место, под которым находилась мышь.
Промах! Лиса выпрямилась, несколько раз недовольно покрутила хвостом и снова стала продолжать охоту.
Я уже собрался пискнуть мышью, как на скирде раздался чуть слышный шорох. «Мышка», — подумал я, пытаясь отыскать ее. И вдруг увидел, что через гребень снега, накрывающего скирду, выставилась головка тетерки. Птица пристально рассматривала меня, прячась за укрытие. Потом она резким движением вытянула шею и кивнула головой раз, другой. Движения ее были так выразительны и похожи на приветствие, что мне захотелось ответить ей тем же.
Но в это время сзади меня раздалось:
— Эй, охотник, кончай палить — домой пора.
Валерьян шел впереди с перекинутыми через плечо тетеревами, чуть сзади шагал дед Ерофей.
— Как успехи?
— Сейчас увидите, — ответил я и, сбросив соломенную маскировку, побежал за своими трофеями. Первого косача снег уже успел запорошить. Я встряхнул его несколько раз, и, по мере того как птица освобождалась от снега, ее оперение начинала приобретать цвет черного лака, переливавшегося тонкими фиолетово-сизыми оттенками. Подобрав остальных тетеревов, я присоединился к товарищам.
— Вот какие у нас гуси, парень, — сказал дед. — Хороши!
В деревню мы шли быстрее. Остались позади колхозные поля. Вошли в бор, величественно-тихий, по-зимнему нарядный. Незаметно миновали Искер, крепость хана Кучума времен покорения Сибири Ермаком, — место хмурое, овеянное былинами и легендами.
В пути пришлось рассказать товарищам о пережитом вовремя охоты. Валерьян снисходительно улыбался, а дед Ерофей, стараясь подбодрить и утешить, часто повторял:
— Бывает, парень, бывает. Всякое случается.
