портал охотничьего, спортивного и экстерьерного собаководства

Байков Николай Аполлонович

Приехав за день до этого на лесные концессии, расположенные к югу от станции Вейшахэ, где тигры начали беспокоить рабочих и зарезали лошадь, мы исследовали местность, побывали у фанзы, куда вошел хищник прошлой ночью, и составили план действий. Фанза эта, расположенная у подошвы скалистой горы, примыкает вплотную к лесу; рабочие лошади на ночь ставятся тут же на коновязь, под открытым небом. В фанзе живут до 20 китайцев дроворубов; лошадей у них десять. Такие же фанзы разбросаны всюду, по всей пади, и у подошвы Царь-сопки; контора концессии со всеми службами расположена севернее версты на три. Со станции сюда проведена ветка железной дороги на 30 верст.

Хотя прошло уже после этого события более суток, мы решили идти по его следам.

Перейдя линию железной дороги, хищник направился по лесорубной дороге к вершине горы.

За этим тигром пошли было с концессии шесть человек китайских солдат, вооруженных винтовками Маузера, но, наткнувшись в горах на следы нескольких хищников, поспешили вернуться назад на пост.

К полудню мы были уже на солнопеках средней части горы, где в едва проходимых зарослях потеряли след преследуемого нами зверя среди других следов этих хищников. Некоторые следы были совершенно свежие. Очевидно, здесь бродило несколько тигров. Подходило время течки, когда за одной самкой следуют несколько самцов.

Тяжелая утомительная ходьба по горам и скалистым увалам, местами по глубокому снегу, заставила нас спуститься к ручейку, незамерзающие воды которого тихо журчали под каменистою россыпью глубокого ущелья. Наскоро закусив и вскипятив в котелке чай, мы с жадностью пили ароматную влагу. Снизу неслись отдаленные удары топоров дровосеков и шум падающих лесных великанов, сраженных безжалостной рукой человека. Там, где на днях еще стояли нетронутые пущи, и девственные лесные дебри не видели следов людских, теперь слышны свистки паровоза, звуки пилы и топора, к подножью величественной, неприступной дотоле, Голубой горы проложены дороги, и везут по ним могучие тела таежных богатырей, гигантские бревна кедра, ясеня, ели и ореха.

Жалость сжимает сердце при виде этой картины уничтожения красоты чудной первобытной природы. Немного лет пройдет и от былых маньчжурских кедровников останется одно воспоминание. Куда уйдут тогда многочисленные стада кабанов, изюбры, олени, козы и царственные хищники, могучие тигры?! — Без сомнения, всё это будет уничтожено жадностью человеческой. Но теперь еще пока есть где разгуляться любителю природы и охоты!

Много еще девственных нетронутых лесов в Гиринской провинции, переполненных всяким зверьем.

Утолив голод и жажду, мы снова пошли по следам хищников, подымаясь всё выше и выше на царственную гору, величавая вершина которой белела своими девственными снегами в синеве беспредельного неба.

Кедровники кончились, мы вошли в полосу пихт и елей. Холод становился чувствительнее, малейший ветерок обжигал лицо и руки. Здесь следы зверей разделились и большая часть пошла вниз на южный склон горы, куда и мы двинулись, рассчитывая заночевать где-нибудь в скалистых отрогах, среди зарослей кедровника. Солнце зашло уже за зубчатый гребень далеких гор, когда мы остановились на опушке кедровника, под нависшими скалами.

Весело потрескивал наш костерок под могучим старым кедром, темные ветви которого качались над нами, колеблемые разгоравшимся пламенем.

Незаметно и неслышно спустилась ночь на горы и леса. Сквозь черную сетку ветвей таежных великанов блеснули звезды. Неполная луна выплыла из-за далекого гребня гор и бросила свои бледные фосфорические лучи в чащу дремучего леса, освещая пятнами пелену снега под деревьями; неосвещенные места оставались черными.

Мороз крепчал; изредка потрескивали стволы деревьев и лед в лесных ручьях и речушках.

Вскоре закипел котелок и, напившись горячего чая, мы принялись устраивать себе постели из лап старых елей.

Тайга безмолвствовала, только изредка доносился шум деревьев, как рокот далекого океана. В глубине темной пади кричал филин и его громкое «угу» раздавалось резко в тишине ночной.

Уже несколько раз закипал и опорожнялся наш котелок; пригретые огоньком костра, поворачиваясь с боку на бок на мягких лапах душистых елей, мы незаметно для себя забылись и крепкий сон связал наши усталые члены.

Чудная таежная ночь плыла над уснувшей землей и навевала чудные сны и грезы.

Однако холод не давал возможности заснуть надолго, забирался под суконную рубашку и заставлял отогревать озябшие бока у живительного огня.

Проснувшись однажды от холода, я услышал невдалеке голос какого-то зверя, он доносился снизу, со стороны противоположного склона увала. Сначала я принял его за голос красного волка, но вскоре к нему присоединился другой, более громкий и могучий. Теперь я сразу понял, что это тигры. Разбуженный мною Долгих сел у костра и стал прислушиваться. Голоса зверей по временам усиливались и переходили в рёв и громоподобный кашель, иногда же напоминали крик дерущихся котов.

Рёв тигра можно передать звуком «еоун», повторяемым один, редко два раза подряд. Нам казалось, что звери приближаются к нам, ввиду чего мы усиливали огонь и с винтовками в руках отходили от костра в сторону голосов, ожидая появления хищников. Но напрасно, звери не приближались к нам и голоса их как будто замирали в тишине тайги. Судя по силе звука и количеству голосов, тигров было не менее четырех, между ними один колоссальной величины, он ревел редко, но громко и отрывисто, после его голоса слышны были голоса остальных, менее густые и грозные. Сон наш как рукой сняло. Почти всю ночь до рассвета сидели мы у костра и слушали эту музыку первобытной тайги. За час до рассвета голоса постепенно стихли; в конце концов изредка и издалека доносилось слабое мяуканье, которое замирало в глубине леса.

Снова наступила невозмутимая тишина, и старая тайга как будто прислушивалась к ней и тихо, тихо шептала свою дикую песню.

Рёв хищников с перерывами продолжался около часа. Вначале он произвел на нас сильное впечатление, являлось даже предположение нападения зверей, но впоследствии, когда попривыкли, стали относиться к нему равнодушно, хотя заряженные винтовки не выпускали из рук. Вместе с визгом и ревом зверей слышна была возня, треск кустов и валежника на месте побоища. Чуть забрезжил рассвет на востоке и яркие звезды начали меркнуть на побелевшем небе, мы двинулись к этому месту, осторожно, шаг за шагом, соблюдая возможную тишину.

На склоне горы, в полуверсте от нашего становища, нашли мы свежие следы четырех тигров; во многих местах снег был вытоптан совершенно и на местах лежек зверей протаял до земли. Кровь виднелась повсюду, на одной лежке даже стояла небольшая ее лужица, натекшая, по-видимому, из левой лапы зверя. Очевидно, здесь разыгрался бой между самцами из-за самки. Судя по выходным следам, три тигра ушли на юг через горный перевал, по тропе звероловов, в долину реки Хами-хэ-ра. Очевидно, за тигрицей пошли оба молодые тигра, так как следы старого, с кровью, повели нас вверх по ущелью к вершине горы. Хотя в общем необходимо заметить, что старые, тяжелые тигры предпочитают держаться в нижних частях гор или на высоких увалах, но непременно там, где есть выдающиеся из зарослей леса скалы и утесы, откуда они любят осматривать окружающую местность и лежат там иногда по целым дням. Молодые тигры встречаются преимущественно в высоких скалистых горах и спускаются в пади и долины только за добычей, затем опять уходят в скалы, где отдыхают на солнопеках, на излюбленных своих лежках.

Пройдя версты три по тропе, куда ушли тигры, и убедившись, что они остановятся не скоро, мы повернули назад и стали осторожно подниматься в гору по следам раненого хищника. Очевидно, рана, полученная им в драке, была не из легких, так как на следу крови было много и зверь часто ложился, зализывая раненую лапу.

Солнце высоко поднялось в голубом небе и пригревало порядочно своими яркими ослепительными лучами. На солнопеках снег заметно таял, образуя твердый наст, хрустевший под ногами и сильно мешавший нам скрадывать чуткого, осторожного зверя. Заметив преследование, он начал делать круги и петли по таким трущобам и зарослям, что впереди ничего нельзя было разобрать уже на пятьдесят шагов. Хищник не убегал от нас, но шел медленно, на расстоянии двухсот шагов и держал нас все время «на слуху». По временам, когда мы останавливались передохнуть, и он ложился на снег головой в нашу сторону, и зализывал лапу. Таким образом он водил нас по склону горы, то поднимаясь на скалистые отроги и увалы, то спускаясь в глубокие пади и ущелья.

На одном из увалов заметили мы свежие следы кабанов на жировке и, бросив скрадывать тигра, пошли по новым следам. На солнопеке под скалою паслись кабаны, их было пять штук; подойдя к ним на 200 шагов, мы расположились за буреломом и открыли огонь, звери в одно мгновенье ока метнулись в сторону, оставив одного, убитого нашими пулями. Оказался молодой кабан, пудов на пять. Выпотрошив его и закусив, чем Бог послал, мы засыпали добычу снегом и двинулись дальше, выслеживать хищника. Каково же было наше удивление, когда по следам мы увидели, что тигр также, как и мы, скрадывал кабанов! Мы оба не выдержали и от души смеялись над собой и над хитростью и нахальством зверя.

После наших выстрелов он скачками пошел вниз в падь.

Замечательно то, что мы втроем скрадывали кабанов с двух противоположных сторон; мы подходили к ним по косогору сверху, а тигр, заметив свежие следы толстокожих, обошел сзади нас и подползал к ним из-за скал снизу. Если бы мы не торопились стрелять, то наблюдали бы интересную картину нападения хищника на кабанов.

Само собой разумеется, тогда и сам он попал бы под наши выстрелы и пришлось бы ему расстаться с красивою полосатою шубой.

До самого вечера, пока солнце не спряталось за далекие гребни гор, ходили мы по свежим следам хитрого зверя, но безрезультатно. Мы рассчитывали вывести его из терпения и не давать ему покоя, но, очевидно, хищник инстинктивно чувствовал опасность и не решался сделать нападение.

Темнело быстро. В густом кедровнике становилось темно и черные тени поползли в ущелья и глубокие пади. В темном небе зажглись искристые звезды и таинственная вершина Голубой горы, освещенная серебристыми лучами восходящего месяца, обрисовывалась ясно в вышине, над окрестными темными лесистыми горами.

У подошвы мы вышли на тропу, которая привела нас на дорогу к фанзе китайцев-дровосеков.

Небольшая, но уютная фанза стояла под выступом увала, на берегу таежного ручья. Шагах в пятидесяти привязаны были на коновязи лошади, их было шесть штук.

Тут же были сложены сани, дровни и вся незатейливая упряжь.

На теплых канах фанзы разместились уже рабочие-китайцы, когда мы вошли, приветствуя их словами: «Ни ляо хао!»

Наперебой, друг перед другом, они начали рассказывать нам, крича и жестикулируя, о том, что в лесу очень много тигров и что они видели сегодня большого зверя, «татады ляо-ху»; поднимая руку на полтора аршина от земли, они показывали вышину его в плечах, а след, по их словам, нельзя было закрыть шапкой.

Слушая их болтовню, мы напились чаю и основательно поели вкусных китайских булок, приготовляемых на пару в решете.

Между рабочими-китайцами был «старшинка», рядчик, вооруженный нашей трехлинейной винтовкой пехотного образца, который рассказал нам, что на днях, идя с работ из лесу, он видел тигра шагов на четыреста; хищник спускался по гребню хребта в падь и, увидев его, остановился, махая в стороны хвостом и подняв свою широкую лобастую голову. Китаец не решился идти далее, боясь засады, и выстрелил в воздух два раза, после чего зверь быстро скрылся в зарослях тайги. Этот же рядчик сообщил нам, что к западу от фанзы в полугоре, в лиственных лесах есть изюбры.

Между тем наступила ночь. Один за другим китайцы улеглись на теплые каны, прикрывшись ватными грязными одеялами, только на дворе остался один из них сторожить и поддерживать огонь в костре, разложенном у самой коновязи, для отпугивания хищников.

Тишина была невозмутимая, слышалось только похрапывание лошадей и шелест соломы, размалываемой в их крепких зубах.

Китаец в русском нагольном полушубке и валенках сидел на корточках у костра, курил свою длинную трубку и дремал, время от времени открывая свои слезящиеся сонные глаза.

Долгих прилег на канах и кажется спал, утомленный лазаньем по тайге.

В фанзе было душно и дымно, я не мог заснуть и вышел на двор освежиться и полюбоваться чудной картиной таежной ночи.

Кругом обступил черною стеной дремучий кедровник; с вышины звездного неба двурогий месяц бросал свои серебристые лучи на темный лес, на убогую фанзу китайцев, на белую пелену снега, искрясь на ней разноцветными огнями.

На востоке, в глубине темного неба возвышался голубой шатер, сияя своими скалами и снегами; казалось, величавая вершина Царь-сопки живет и дышит, могучая грудь ее вздымается, и колышутся темные леса, покрывающие ее крутые склоны. Тихие вздохи ее слышатся в шелесте сухой листвы и шуме темных вершин гигантских пихт и кедров.

Было 2 часа ночи. Я зашел в фанзу, где при тусклом свете примитивной лампы, устроенной из бутылки с этикеткой «Зубровка Петра Смирнова», я едва различал темные фигуры спящих китайцев.

Сон клонил меня и я подыскивал себе место на канах, чтобы прилечь. В это время в фанзу стремительно вбежал китаец-караульщик с криком: «Ляо-ху!»

Схватить винтовку и выбежать на двор было делом нескольких секунд. Лошади беспокоились, пряли ушами, ржали и рвались с коновязи.

Китайцы наскоро одевались и выходили из фанзы. Старшинка щелкал затвором винтовки и собирался стрелять в воздух, но я его уговорил не делать этого, в надежде, что зверь сделает нападение на лошадей и тогда его можно будет взять на мушку.

Вследствие наших уговоров китайцы возвратились опять в фанзу спать, на дворе остались только мы с Долгих да два китайца: старшинка с винтовкой и караульщик.

Лошади продолжали беспокоиться, жались к спасительному огню, раздували ноздри, втягивая воздух, и тем обнаруживали присутствие хищника.

Как ни всматривались мы в темные заросли леса, ничего не было видно. Очевидно зверь ходил вокруг фанзы, не обнаруживая себя.

Взяв ружья наизготовку, мы отошли от фанзы по дороге шагов пятьдесят и встали под старой елью в тени ее густых ветвей. Старшинка сел около лошадей за водопойной колодой.

Около получаса тишина тайги не нарушалась. Лошади начали мало-помалу успокаиваться и китаец-караульщик замурлыкал себе под нос какую-то заунывную, дикую песню. Казалось, что хищник удалился, но на самом деле таинственная чаща первобытного леса скрывала его от наших взоров.

Мы собирались уже идти назад в фанзу, так как мороз начал сильно беспокоить нас, как внезапно около самой коновязи раздалось громкое фырканье хищного зверя, перешедшее в отрывистый глухой рёв.

Лошади начали кидаться в сторону, стараясь оборвать недоуздки, китайцы закричали во все горло и старшинка, наверное, открыл бы стрельбу в небо, если бы мы не подбежали вовремя.

Вслед за ревом тигра на ближайшем гребне увала послышался могучий голос, похожий на кашель, — это отзывался другой хищник.

Ожидая с минуты на минуту нападения голодных зверей, мы встали у самой коновязи, так что фигуры лошадей нас скрывали. Китайцы столпились у дверей фанзы, готовые, в случае атаки хищника, ретироваться.

Тигр, бывший на гребне, спустился вниз и приближался к фанзе, голос его слышался яснее и яснее. Вскоре оба хищника сошлись вместе; довольное мурлыканье их доносилось из зарослей, где темнели вершины поваленных кедров.

Чувствуя присутствие человека, лошади перестали рваться с коновязи, только беспокойно ржали, дрожали как в лихорадке и пристально смотрели в ту сторону, где находились тигры, верно угадывая направление, по всей вероятности, посредством тонкого своего обоняния.

Несмотря на наши протесты, китайцы усилили огонь в костре и пламя его высоко поднималось к темному небу, выбрасывая тучи искр.

Страшное ли для всех животных шипящее пламя или присутствие людей пугали хищников и они не решались броситься на беззащитных привязанных коней. Стоя около них, мы слышали хруст валежника и шелест ветвей под тяжелыми стопами массивных кошек, но видеть их нам не удалось, хотя Долгих и уверял, что ясно различил фигуру хищника на полянке леса, освещенной луной.

Голоса зверей то приближались к нам, то замирали в глубине тайги; можно было ясно разобрать, по силе звука и тембру его, двух тигров, один рявкал густым басом, как бы выговаривая: «ун-ун!», другой голос походил на обыкновенное кошачье ворчанье и мяуканье, только более громкое и могучее. Очевидно здесь были самец и самка, что подтвердилось на следующий день, когда мы стали разбирать следы хищников на снегу. След самца тигра сравнительно более кругл, самки же немного продолговат; затем следы мякоти пальцев в передней части у самца тупее, у самки же уже и острее.

Идти навстречу хищникам и искать их в густых зарослях леса ночью, хотя и при лунном освещении, не имело смысла, так как хитрые, осторожные звери уходили от вооруженного человека и попытки наши в этом отношении не имели успеха.

Едва мы двигались вперед на голоса их, как они смолкали и уходили от нас, треща валежником, в непролазные чащи и заросли.

Пришлось ожидать утра. Перед рассветом, часов около пяти, голоса смолкли и тигры, очевидно, ушли совсем, так как встревоженные лошади немного успокоились и начали есть чумизную солому. Бессонная ночь давала себя чувствовать и мы с Долгих улеглись на канах рядом с китайцами. Крепкий сон овладел нами мгновенно.

Но поспать нам не удалось, так как не более, чем через час, мы были разбужены криками китайцев, топотом лошадиных ног и ржаньем. В фанзу вбежал взволнованный запыхавшийся старшинка с криками: «Капитан, капитан! Ходи скорее сопку, там тигр хотел задавить лошадь! Китайские люди шибко боятся!»

Повторять нам не надо было. Схватив винтовки и патроны, мы выбежали из фанзы. Светало. На дворе столпились китайцы с запряженными лошадьми, кричали, жестикулировали, указывая на одну из лошадей, у которой на шее были видны кровавые царапины. Оказалось, что тигр напал на обоз, ехавший в лес за дровами. Выйдя из-за поваленного кедра, он бросился на переднюю лошадь, но крик, поднятый китайцами и выстрелы старшинки устрашили его и хищник оставил свою жертву; медленно, не торопясь, злобно ворча, поднялся на хребет увала, скрывшись в зарослях. До места происшествия пришлось бежать версты полторы.

Осмотрев следы, мы выяснили, что тигр лежал на увале и, когда по дороге приблизился к нему обоз, он подкрался из-за кедра к передней паре лошадей и бросился на правую пристяжку, но при этом прыжка не делал, так как лошади были у самой засады зверя.

В душе мы были, конечно, недовольны таким исходом дела, так как хищник пришел бы вторично к задранной лошади и являлась возможность убить его, теперь же он мог уйти далеко, убедясь в трудности добыть для себя конины.

Как бы там ни было, но мы пошли быстро по следам зверя, который поднимался по глубокому ущелью к вершине Голубой горы.

Густые заросли и камни, наполнявшие узкое скалистое ущелье, не позволяли видеть далее пятидесяти шагов вперед, а потому мы ускоряли шаги, надеясь догнать тигра, прежде, чем он достигнет своей лежки.

Быстрая ходьба и бессонные ночи утомили нас, пришлось часто останавливаться, чтобы передохнуть.

В одном месте под старым большим кедром нашли мы логово кабана, устланное хворостом и сухими листьями. Следы животного были старые и последний снег уже запорошил их.

Лежа на этой таежной постели, я заметил над нами, саженях в десяти, на гребне увала желтое пятно; всматриваясь пристальнее, я ясно различил голову хищника, шею и часть полосатой спины. Винтовка моя лежала сзади. Не спуская глаз с тигра, я потянулся за ней, в это время товарищ мой вскочил на ноги и щелкнул затвором. Этого было достаточно: мгновение, и хищный зверь исчез за гребнем.

Пока мы вскарабкались туда, его уже и след простыл. Ясно было, что хищник выслеживал и держал нас не только «на слуху», но и «на виду».

Отсюда по гребню увала он пошел вверх прыжками, мы слышали ход его по чаще и треск валежника.

Не теряя надежды настичь зверя, мы продолжали преследовать его «по пятам», внимательно всматриваясь вперед, в чащу дремучего леса.

Около полудня достигли мы средины горы; отсюда склоны ее становились очень круты, каменисты и местами скалисты. Отвесные утесы поднимались вверх на пятьдесят и более сажен, тигр направился в эти скалы и находился там; но как взять его? Посоветовавшись и обсудив всё, мы решили обойти скалы и подняться на гребень их с противоположной стороны, где склоны не так круты и каменисты.

Оставив след зверя вправо, мы начали обходить вздымавшиеся перед нами гранитные громады. Здесь, среди зарослей и камней, нашли битые тропы, проложенные тиграми на снегу.

Только что мы начали приближаться к самому гребню, как услышали с противоположной стороны его шум и треск, — это спускался вниз по откосу преследуемый нами хищник. Досада была неописуемая! Опять ускользнул от нас неуловимый зверь и пошел бродить по бесконечным зарослям тайги!

Если бы мы разделились и обошли его с двух сторон, наверное удалось бы его взять, так как ему волей-неволей пришлось бы с одним из нас встретиться. Но, к сожалению, мы сообразили это поздно, когда упустили зверя. Большую услугу могли бы оказать нам в этой охоте собаки, но только такие, которые приучены для охоты по хищникам крупной кошачьей породы. Собак этих у меня нет, поэтому и охота эта носит характер случайный; ходить же по следам тигра не имеет смысла, так как хитрый и в высшей степени чуткий зверь слышит приближение охотника за полверсты, в особенности в густом лесу, когда под ногами хрустит валежник; принимая же во внимание, что потревоженный и преследуемый хищник уходит сейчас же в самые непролазные трущобы первобытного леса, становится понятной бесполезность такого способа охоты.

Предполагаю, что для подобной охоты хороши были бы русские или английские гончие, не менее десяти-пятнадцати собак. Начуяв тигра, они бы живо догнали его по следу, окружили и лаем давали знать охотникам о месте нахождения хищника. Конечно, при этом может быть не одна собака поплатилась бы жизнью, но тигр не спешил бы уйти, будучи занят собакам, что дало бы возможность охотникам подойти к нему на выстрел. При обилии зверя, здесь можно бы было в одну зиму взять несколько тигров, не говоря уже о таких зверях, как кабаны, изюбры, олени, козлы и медведи.

На противоположном склоне гребня, откуда ушел хищник, нашли мы его лежку под нависшею скалой; ложе было устлано сухими листьями и имело в длину четыре шага, в ширину — два шага. Место, где лежал зверь, было еще теплое.

Следы шли отсюда вниз к ручью, затем опять поднимались и шли всё время к вершине Царь-сопки, где терялись в каменных трущобах и непролазных чащах.

Бесцельное преследование нам надоело и мы начали спускаться.

Под вечер, когда солнце готово было спрятаться за горы, мы нашли старые следы изюбров и начали их скрадывать. На ближайшем солнопеке паслись четыре зверя, но к сожалению все оказались самками, так как были без рогов. Одна лежала, остальные ходили по склону и скусывали молодые побеги осины. До них было не более двухсот шагов.

Полюбовавшись прекрасными животными, мы двинулись дальше.

Ночь уже окутала землю, когда мы подошли к фанзе.

Ясный месяц плыл по темному небу.

Звезды блистали и искрились над нами.

В вышине сияла голубым холодным светом вершина таинственной Царь-сопки.

Тайга спала и тихо вздыхала; издалека доносился шелест сухой листвы и шум горного ветра в темных вершинах лесных великанов.