Виноградов И. А.
Когда кончается бой, смолкают орудия, винтовочная и пулеметная трескотня, воин выходит из оцепенения — и к нему возвращаются его обычные потребности: хочется есть, пить, спать. Так случилось и со мной. После напряженного боя за Старую Руссу я почувствовал страшный голод. Еще бы, почти сутки ничего не ел.
Но мне явно не повезло. С походной кухней стряслась беда: вместе с приготовленной пищей ее опрокинуло взрывной волной. О горячем обеде нечего было и думать. Походная фляга для воды тоже была пуста. Оставалось одно: жевать опостылевшие галеты.
А мои люди — солдаты и офицеры штаба! Они также голодны и страдают от жажды. Хотя бы воды достать! И я решил послать за водой разведчика Володина.
Позвонил по телефону, и через несколько минут в блиндаж спустился Володин. Это был складно скроенный солдат — высокого роста, широкий в плечах. Из-под черных бровей смотрели крупные серые глаза.
— Товарищ Володин, нужно бы для людей штаба воды привезти. Кстати, захватите и мою флягу, — сказал я.
Чтобы повторить приказание, Володин хотел резко выпрямиться, но ударился головой в потолок блиндажа и уже без воодушевления ответил:
— Есть идти за водой. Только вот куда лучше ехать?.. В Старую Руссу — далековато... Придется — в Черный Ворон.
Село Черный Ворон находилось на южном побережье озера Ильмень. Я развернул карту и начал прикидывать, какое расстояние до Черного Ворона и через сколько времени Володин привезет воду.
Оказалось, что до этого села было не более пяти километров, а до Старой Руссы больше восьми.
— Ну что ж, поезжайте в Черный Ворон.
— Может, я задержусь немного? Глядишь, кроме воды, посчастливится достать и что-нибудь более существенное.
Что имел в виду Володин, я вникать не стал. Отпустил его выполнять задание.
Володин уехал. Другого солдата я, конечно, не послал бы. В направлении Черного Ворона сплошного фронта не было — чего доброго, и на немцев нетрудно напороться. Но Володина я знал как опытного, смелого и смекалистого солдата. Были у него и другие достоинства: он отлично стрелял, получив подготовку в стрельбе еще до армии, на охоте в сибирских лесах.
Я вышел из блиндажа на свежий воздух и, завернувшись в плащ, прикорнул на дне окопа. Проснулся я от голоса Володина. Он звал меня:
— Вставайте, товарищ командир.
Превозмогая усталость, открыл глаза. Было темно. Карманным фонарем я осветил Володина. Тот жмурился от яркого света. «Ага, воду привез», — подумал я, и спросил:
— Привез ли?
— Все в порядке! — и Володин протянул мне флягу.
— И только?
— Да нет, почему же... У повара — десятилитровый термос с водой.
— Молодец!
— Это не все.
— А что же еще?
— Так я же уток настрелял.
— Каких еще там уток?
— Самых обыкновенных диких уток.
— Говорите толком.
— Товарищ командир, да как же вы не понимаете... Зачем бы ехать мне за водой за тридевять земель, в Черный Ворон, если совхоз «Дубки» ближе. Правда, немцы его сожгли. Но меня к озеру тянуло. Вот и задержался: пришлось за подранком погоняться.
В подтверждение Володин развязал вещевой мешок и достал из него трех уток — двух кряковых и одного чирка. Что и говорить, порученное дело Володин выполнил добросовестно. Однако нельзя было поощрять охотничьи «подвиги» в условиях боевой обстановки. И я полушутя-полусерьезно заметил ему:
— Лучше бы трех фашистов убил, чем трех уток. Прекратите это.
— Есть прекратить бить уток.
Володин знал, что до войны я тоже любил охоту, и поэтому, видимо, не ожидал порицания: он стоял переминаясь с ноги на ногу.
Мне стало жаль его, и я сказал:
— Ну что ж, раз настреляли уток, отнесите их повару.
Володин ушел, а я стал любоваться небом Старой Руссы — чистым и безоблачным, усеянным звездами. Мысли перенесли меня в леса Смоленщины, в топкие и ржавые болота, окружавшие родную деревню, где впервые в жизни начал ходить с двустволкой. Но тут фронтовая ночь возвратила меня к действительности: где-то недалеко в окопе переговаривались солдаты, а в расположении немецких войск, в нескольких местах сразу, тьму ночи нарушали бушевавшие пожарища.
Однажды по заданию командования я проверял боевые порядки артиллерийских частей. Кроме шофера, со мной был и Володин. Закончив работу, я собрался уезжать к себе в штаб, но командир артиллерийского полка, товарищ по училищу, пригласил обедать, пообещав угостить свежей рыбой. По дороге к месту обеда он рассказал, как в полку появилась свежая рыба. Оказалось, немцы бомбили нашу переправу через Ловать. К счастью, переправа осталась невредима, а вот рыбы извели много. Оглушенную, ее прибило к берегу, чем и воспользовались наши.
На лесной поляне все было готово к обеду: разостлан брезент, на котором лежали хлеб, ложки и вилки, — не было только рыбы. Но вот принесли и уху. Пряный запах ее разжег аппетит, приподнял настроение. Люди оживленно заговорили, начали шутить. Уху разливали по котелкам, некоторые уже взяли ложки... но тут за моей спиной хлестнула автоматная очередь.
Это произошло так неожиданно, что участники обеда смолкли, стараясь понять, что случилось. А я заметил: моя алюминиевая ложка куда-то исчезла, а на ее месте на брезенте зияла дырка от пули. К счастью, основной сноп пуль не долетел до нас метра на три. Все остались невредимы, однако обед пришлось отложить, переместиться в ближайший окоп.
Было ясно, что где-то поблизости — очевидно, на дереве — обосновался немецкий разведчик — «кукушка». Выделенная командиром артполка группа автоматчиков прочесала лес, но возвратилась ни с чем.
Когда я, поблагодарив командира за угощение, направился к машине, ко мне обратился Володин:
— Разрешите остаться в полку.
— Зачем?
— Я выслежу и уничтожу «кукушку».
— Каким образом?
— А просто. Сооружу лабаз на дереве, как делал охотясь в Сибири на медведей, и выслежу.
— Но «кукушка» — не медведь.
— В том-то и счастье, что не медведь, чутьем не обладает, — ответил Володин, не сомневаясь в успехе, и я оставил его выполнять задачу.
Через два дня командир артполка позвонил мне по телефону и похвалил Володина.
— Молодец твой разведчик, настоящий орел: выследил фашистов и помог их уничтожить.
— А разве автоматчик был не один?
— Двое.
Вскоре прибыл в штаб и Володин, явился ко мне в палатку и доложил:
— Задачу выполнил — «кукушки» уничтожены.
Я пристально смотрел на него — и не узнавал. Лицо почернело, глаза ввалились. Весь он как бы уменьшился, похудел и даже ростом стал ниже.
— Ну, молодец! Рассказывайте, как вы там с врагами расправились.
— Хвалить, товарищ командир, особенно не за что. Я ведь не один — мне артиллеристы помогли.
И Володин рассказал, как все получилось:
— После вашего отъезда я занялся западной опушкой леса и местностью, прилегающей к ней. К опушке примыкало узкое, засеянное рожью поле. Другим краем это поле подходило к реке. Здесь, над Ловатью, горбом возвышался железнодорожный мост. Центральная ферма его была разрушена и почти прямо висела над водой. Через этот мост и проникали немцы. С моста они попадали в ржаное поле, а затем — в лес. Я и решил выслеживать «кукушку» не в лесу, на дереве, а на вероятных путях отхода. Не век же фашист на дереве будет сидеть. Облюбовал я огромную, с густой кроной сосну невдалеке от опушки леса. Проверил и убедился: с этого дерева хорошо просматривалась и опушка, и ржаное поле, и железнодорожный мост. С наступлением темноты построил укрытие, а из штаба полка по моей просьбе подвели телефон. Наступила ночь. Затаился я на своем лабазе и стал прислушиваться к каждому звуку и шороху. А тут как на грех под утро — туман, ничего не видать, да и продрог я. Только под вечер второго дня услышал свистящие звуки, похожие на песню рябчика. Звуки раздавались из разных мест. Чем больше я прислушивался к ним, тем больше убеждался, что это не рябчики, а кто-то подражает им: грубо, неточно свистят, да и уж очень долго находятся на одном месте.
Так Володин и обнаружил двух «кукушек».
— Вскоре, — продолжал рассказ Володин, — с опушки в рожь юркнул один, а минут через пять и второй немец. Мне их хорошо было видно с дерева. Дошли они до средины поля и затаились, залегли. Правда, далеко от меня, поэтому я не стал стрелять — поручиться за успех нельзя было, а хотелось наверняка действовать. Вот и позвонил в штаб части, доложил обстановку. Мне ответили: жди подкрепление. Прошло минут пятнадцать, и к моей сосне подошли семь автоматчиков. Двое направились к мосту, в засаду, а трое разошлись по опушке. Остальные намеревались взять «кукушек» живьем. Но не тут-то было. Не успели они войти в рожь, как немцы застрочили из автоматов. Тогда я предложил поджечь рожь — все равно она осыпалась. Так и сделали. Рожь подожгли со всех сторон. Почуяв беду, враги бросились к лесу, да ведь во ржи быстро не побежишь — ноги точно спутанные. Наблюдаю я, как они по ржи мечутся, и переднего на мушке держу. Когда тот приблизился метров на сто, я и дал короткую очередь. Ну, а второй к реке выбежал. Там его наши и накрыли...
Слушал я Володина и думал, что это действительно испытанный сибирский охотник.
