Иванов Е.
Был тихий серый ноябрьский день, воскресенье. В поисках уток я облазил большое болото, примыкающее к Кудинскому озеру, и по лесной дороге ни с чем возвращался домой.
«А что если к Дворцу завернуть, — подумал я, поровнявшись с небольшим озером. — Может, там есть утки».
Свернув с дороги, я стал медленно пробираться к озеру.
Скоро меж стволов хилых сосенок свинцово заблестела вода. Легкий ветер поднимал на воде мелкую зыбь. Знакомых утиных силуэтов не было ни на середине озера, ни у его краев. Когда до берега оставалось метров шестьдесят, я вдруг оторопел: из-за кромки небольшого залива, скрытого до этого от моего взора, медленно выплывали две большие белые птицы. Лебеди!
Они плыли неподалеку от берега. Гордая осанка, длинные тонкие шеи, хвосты не подняты вверх, как у гусей, а опущены к воде... Это было какое-то сказочное видение.
Я знал, что лебедей нельзя стрелять — охотничья этика не позволяет совершать такого преступления. Ружье стало ненужным. Я прислонил его к сосне и весь отдался созерцанию.
Лебеди то кормились, доставая со дна какие-то растения, то безмятежно замирали, уложив шеи на спине. Я не мог оторвать взгляда от них. Счет времени был потерян...
Дворец расположен поблизости от дороги, что ведет из села Понизовье в районный центр — город Торопец. С дороги все время доносился шум автомашин, голоса людей; со станции, расположенной от озера километрах в пяти, доносились гудки маневровых паровозов. А лебеди словно не замечали всех этих звуков. Несколько раз я порывался пойти на большак, остановить проходящую машину, увлечь за собой людей, чтобы не только я, но и они полюбовались дивными, величавыми птицами и разделили бы со мною радость. Но я боялся, что, пока буду стоять на дороге, лебеди улетят и мне не придется их больше увидеть.
Над головой пролетела стая косачей. Не замечая меня, тетерева расселись на деревьях. Краснобровый петух, поводя головой, сидел на разлапистой сосне на дистанции верного выстрела. Но я не стрелял: боялся вспугнуть лебедей. Чтобы не искушать себя, я взмахнул рукой, и тетерев сорвался, увлекая за собой всю стаю.
Лебеди медленно плыли к противоположному берегу, на отмель. Я видел, как они опускали в воду шеи. Сменив место наблюдения, я подобрался к пушистой елке с густо разросшимися вокруг нее ивовыми кустами. Справа от меня зашевелилась осока. Я насторожился: к берегу озера трусила лисица. Вот она остановилась и, вытянувшись, стала смотреть на лебедей: ее тонкая мордочка так и ходила...
Огневка постояла-постояла, потом повернулась и тихо побрела по узкой тропинке, протоптанной летом косарями, ягодниками и грибниками. Обманутая тишиной, она шла метрах в пятнадцати от меня. Больших сил стоило мне не сделать выстрела. Снова, как и при встрече с тетеревами, мне не хотелось тревожить лебедей. Только это и спасло лисицу.
В это время лебеди плыли в мою сторону и, по-видимому, заметили меня. «Клу-кли! Клу-кли!» — раздавались их тревожные голоса. Вот птицы развернулись и побежали по воде, захлопав крыльями, потом, роняя чистые трубные звуки, стали набирать высоту. Взмахивая белоснежными крыльями, они словно прощались со мною.
Красивы эти птицы на воде, но еще красивее в полете...
Непонятная грусть как-то сразу нахлынула на сердце. Так бывает, когда прощаешься с дорогими людьми. Улетели птицы, и потускнел и без того серый день, зябко стало в лесу. А озеро, отливающее ртутью, еще минуту назад казавшееся таким манящим, стало сиротливым, неприветливым. Лебеди словно унесли с собой его красоту.
Проходя мимо того места, где взлетели лебеди, я увидел на мелкой волне в нескольких метрах от берега что-то похожее на белый цветок. Это было перо, оброненное одной из птиц. Длинным суком с большой осторожностью, стараясь не замочить пера, я достал необычный трофей. Я ощутил мягкость шелковистого пуха. И на меня волнующе пахнуло теплом, воздухом неведомых высот... Подсушив перо на лице, я бережно положил его во внутренний карман телогрейки.
Ягдташ мой был пуст, но я чувствовал себя счастливым.
