Дубровин В.
В ночь осеннюю...
Вечером зарядил проливной дождь. Я повесил ружье на плечо, дулом вниз, застегнул на все пуговицы плащ и поспешил домой. Мне предстояло идти через массивы недавно скошенных хлебов, мелколесье и неглубокий, но широкий овраг, от которого до деревни рукой подать. С трудом брел я по расползшемуся киселем степняку.
Под ногами чавкала грязь, кругом булькало, шелестело. От усталости все чаще и чаще останавливался, поворачивался спиной к дождю и ветру и отдыхал.
Пройдя километров пять, я вдруг понял, что иду в сторону. В душе начал ругать своего товарища Ивана Сороку: в эти края попал из-за него. Написал он мне в тайгу, чтобы приезжал поохотиться, и, если понравятся места, — значит, насовсем. Я приехал. Край просторный, степной, много еще неподнятой земли. Нужны и механизаторы. Только вот насчет охоты Иван прихвастнул. Весь день лазил по озеркам и всего лишь две стайки гусей поднял, и то вне выстрела. А уток бить не хотел: думал принести дичь покрупнее. И вот не убил ничего. Мало этого, даже заблудился.
Вздохнул и опять поплелся против ветра. Дождь неожиданно обратился в колючую крупу. Плащ одеревенел, в лицо вонзались ледяные иголки. Я совсем обессилел.
Дорога пошла на подъем, ноги разъезжались, ружье болталось, било по коленкам. А забросить его за спину не было сил... Отдохнул немного, шагнул вперед, поскользнулся, съехал на полусогнутых ногах вниз и вдруг ткнулся лицом во что-то колючее и мокрое. Потрогал руками: солома, целая скирда. Вот была радость!
Начал понемногу дергать мокрую слежавшуюся солому, добрался до сухой, сделал укрытие, сбросил ружье, рюкзак и, примостившись поудобнее, пригрелся...
И вдруг — что такое? Сквозь полуприкрытые веки увидел около скирды множество движущихся теней. Волки! Схватил ружье и хотел пальнуть из обоих стволов, но тут же услышал: «Га-га-га...» Может, показалось? Нет, опять: «Га-га-га», — раздалось уже явственно. Гуси? Почему здесь? И тут понял. Обессиленные при перелете, обледеневшие птицы тоже прятались от ненастья. Охотник и дичь — в одном логове! Разгорелся во мне охотничий азарт, поднял ружье. Навел стволы, где теней побольше. В глазах от напряжения зарябило. Осторожно опустил ружье, закрыл глаза, чтобы малость передохнуть. И вдруг пыл мой исчез. На душе стало спокойно-спокойно: ведь птицы беззащитные, палкой можно перебить — какая же это охота!
...Уснул незаметно, а когда проснулся, было уже утро. Дождь перестал, ветер сбавил резкость, но на небе по-прежнему громоздились тяжелые серые облака. Гусей не было.
Я вылез наружу, отряхнулся, вздохнул полной грудью и пошел искать деревню. Рюкзак был пуст, но это меня уже не смущало. Ведь перелет только начался...
Долг
Целый день бесновалась метель. Она затихла только к ночи. Мартовское небо вызвездилось. Захрустел мороз.
Аким Семенович спал беспокойно: тревожило, что вечером не осмотрел сада. Непогода могла натворить дел: были деревца молоденькие, хрупкие.
Не выдержав, Аким Семенович слез с печи, достал из духовки горячие валенки, обулся и, сняв со стены полушубок и надев его прямо на ночную рубашку, стараясь не потревожить спавших детей и жену, вышел на улицу.
Робко занималась заря. Бледное солнце зябло и укрывалось тучами. Все застыло в сизой мгле. Иногда хрипло лаяли собаки. Начинали горланить петухи.
Из деревянной будочки выскочила рослая лайка, подбежала, гремя цепью, к хозяину и ткнулась холодным носом в руку, словно поздоровалась.
— Пойдешь со мной, Сокол? — ласково спросил Аким Семенович, теребя собаку за ухо.
Пес радостно взвизгнул и запрыгал. Спустив Сокола с цепи, Аким Семенович, проваливаясь по колени в хрустящем снегу, заспешил в сад. Стал осматривать каждую яблоньку: опасного вроде ничего. Но вот... Черные верхушки подсолнечника, которыми было обложено деревцо, разворочены, вокруг — мусор и следы заячьих лап...
Аким Семенович остановился и вытер рукавом полушубка сразу вспотевший лоб. «Ироды косоглазые. Мало вам леса!» Деревцо сильно пострадало. Некоторые веточки были обкусаны, со ствола содрана кора.
К хозяину подскочил Сокол, задержавшийся почему-то во дворе. Повизгивая, стал тереться о полы полушубка, сбрасывая со своей спины иней. Вдруг, возбужденно фыркнув, он мотнул головой и заметался по саду, низко наклонив голову, с шумом втягивая воздух.
— Поздно искать. Домой пошли, — проворчал Аким Семенович. Но Сокол уже куда-то скрылся. С ноющим сердцем Аким
Семенович направился к избе.
Аким Семенович уже взошел на крыльцо и взялся за покрытую изморозью дверную ручку, когда где-то за речкой залаял, заголосил Сокол. «По следу идет». И вдруг там же раздалось пронзительное верещание зайца. «Попался», — обрадовался Аким Семенович.
Минуты через две к нему примчался с зайцем в зубах Сокол. Взяв еще теплого зверька за уши, Аким Семенович увидел, что он жив, и занес его в избу.
На кухне горела десятилинейка. Жена, присев на корточки возле грубки, закладывала туда березовые поленья. Повернувшись к мужу, удивленно спросила:
— Где был-то? И что это у тебя? Никак заяц?
— Разбойник, а не заяц! Яблоньку сгубил!
Жена так и ахнула.
Аким Семенович приподнял зверька ближе к лицу, чтобы лучше рассмотреть его. Заяц безвольно висел в руках, прижав к телу передние лапы, часто-часто моргал глазами, плакал и дрожал. Живот его был вздутым. Аким Семенович осторожно потрогал. «Зайчиха!»
— Чего на него смотреть-то! Суп буду готовить — вот и кстати.
— Не выдумывай, — возразил Аким Семенович и направился к двери.
— Куда это? — спросила жена.
— Пойду определю зверька. А Санька проснется — в школу, в живой уголок, отнесет.
— Здрасте! Заяц сад испортил, а он жалеет. Сам же говорил...
— Э, все равно этим ничего не поправишь. Пусть живет. Ведь зайчиха...
Браконьеры
Я смело шагаю по грязно-серым лохматым тучам, а перед голубыми проталинами между ними каждый раз на какое-то мгновение замираю, не решаясь двинуться дальше. Мне кажется, что серые края тучи могут оборваться и я полечу в эту щемяще далекую пропасть. Впереди меня плывет солнце. Хочется догнать его, доказать, что человеку все подвластно, но это безуспешно. Я стою, отдыхая, и солнце — тоже. Шагну — и оно пускается в путь. (Можно идти весь день, год, целую вечность, но солнца, конечно, не догонишь.) Меня уже немного обида взяла, и я сворачиваю вправо. И солнце теперь послушно плетется сбоку, изредка прячась за тучами...
Так я шел полчаса по небу, которое опрокинулось в большое озеро. Путь лежал к единственному островку, где меня должен ожидать одноклассник Николай Мартынов.
Это озеро несколько необычное. Оно раскинулось почти на двадцать квадратных километров, а его глубина всего лишь по колено, иногда немногим выше. По озеру разбросаны большие и малые курени — островки камыша. Между ними распростерлись лиманы горько-соленой воды. Замечательное место для водоплавающей птицы и не менее замечательное для охоты! Но у меня за плечами вместо ружья — небольшая вязанка сучьев, собранных на берегу в березовом перелеске, и туго набитый рюкзак. Да и охота в это время года запрещалась. Я брел к островку совсем с другими целями.
Дело в том, что школьный кружок натуралистов с самого начала весны взял шефство над озером. Нас поддержали в районе и старшим группам выдали удостоверения участковых охотинспекторов. Всего лишь месяц прошел с тех пор, как мы начали охранять озеро, а браконьеров уже не стало.
Но вот вчера дежурившие ребята неожиданно услышали на озере выстрел. Был вечер, и браконьера задержать не смогли.
Сегодня охранять озеро должны мы с Николаем Мартыновым, который ушел сюда, как мы и договорились, раньше. Времени для поимки браконьера хватит — шли весенние каникулы.
Уже виден и островок. Но почему же нет Николая?
Вдруг совсем рядом раздался выстрел. Он хлестнул по озеру, как по живому существу, — оно всколыхнулось разноголосым птичьим криком. Поднялись сотни уток, гусей... Еще выстрел. Я осмотрелся. Над куренем желтого камыша мелькнула голова человека. Сюда идет! Я пригнулся, присел на жесткие сучья. Сам с негодованием и торжеством подумал: «Вот и попался, негодяй!»
Хлюпанье — все ближе, ближе. И вот из-за ближнего куреня показался... Николай. На поясе у него болтались два гуся. От неожиданности, я даже застыл.
— Как самочувствие, старик? — весело спросил Николай, положив гусей и ружье на сучья.
— Так себе...
— Чего ты такой надутый?
— «Надутый»! — закричал я.— Ты зачем гусей убил? Тоже защитник природы!
— Иван Иванович сердится! — насмешливо воскликнул Николай, но тут же стал серьезным. — Так надо, Иван. Ведь я же не для себя это. Помнишь, на той неделе директор говорил, что нужно два чучела гуменника в районную школу отправить. Так вот вчера Петр Иванович дал мне лицензию.
— Но гуси могут испортиться, пока мы здесь будем, — сказал я, успокаиваясь.
— Не успеют, — заверил Николай.
Вечерело, воздух становился все холоднее. Разожгли костер, пристроили над ним котелок. На озере неутомимо галдели и плескались птицы. Остро пахло талой водой, прелым камышом и еще каким-то бодрящим весенним запахом. Гудели тракторы в нашем селе, которое находилось километрах в пяти от озера.
Костер разгорался, ветерок дышал все слабее, луна еще не показывалась.
Мы поели, бросили в костер остаток сучьев, и Николай стал рассказывать о своей поездке в город.
— Привет, ребята! — вдруг громко сказал кто-то.
Мы вздрогнули и разом вскочили.
Возле островка в резиновой лодке стоял мужчина. Огненные блики плясали на его выцветшем брезентовом плаще и на морщинистом лице. Он легко спрыгнул, подтянул к берегу лодку, из которой торчали ружья и связка убитых птиц.
Браконьер спокойно подошел к нам, присел на корточки перед огнем, поежился, крякнул. Затем, увидев гусей Николая, спросил:
— Значит, охотимся?
— Понемножку, — в тон ему ответил Николай.
— Бывает, — неопределенно протянул браконьер. — Что же, подзакрепимся да спать?
— Мы уже поели, — сказал я.
Мужчина притащил из лодки рюкзак. Мы с товарищем незаметно подмигнули друг другу и усмехнулись...
Потом устроились на ночлег. Браконьер натянул палатку и позвал к себе. Легли, прижавшись друг к другу. Накрылись плащами. Мужчина уснул сразу. А мы долго ворочались...
Проснулись все разом, будто подглядывали друг за другом. Пылала заря. Было очень холодно.
— Самая пора! — сказал браконьер и вдруг спросил: — Охотиться пойдете? И не жалко вам отнимать жизнь у птиц в это замечательное время?
— А вам не жалко?
Мужчина не отвечая шагнул к лодке и бросил на землю свою добычу. Это были четыре ястреба-тетеревятника...
— Я новый охотовед. Документы-то у вас найдутся?
Мы с товарищем недоуменно переглянулись. Николай полез в карман и неуверенно протянул мужчине удостоверение и лицензию. Тот засмеялся.
— А я-то о вас нехорошо подумал! — воскликнул он.
Коротко, перебивая друг друга, мы рассказали, за кого его приняли, и засмеялись втроем.
