Протопопов С.
Смеркалось. Мы плыли на лодке по Шешупе — одной из небольших рек Калининградской области. Там, где в реку впадает приток с литовским названием Иутие, решили заночевать. Пристав к берегу, мы увидели поваленные осины, ивы и даже черные ольхи — несомненные следы деятельности бобров.
В темноте мы отчетливо слышали доносившиеся с реки всплески.
Быть может, то играла крупная рыба, а может быть...
Луна, как назло, подымалась из-за леса лениво, словно не торопясь. Наконец она взошла и серебряно осветила реку. Там вскоре раздалось пофыркивание. По лунной дорожке, прямо к берегу, плыло какое-то животное: мы буквально замерли.
Неподалеку от нас вылез на берег зверек — это оказался бобр — и скрылся в кустах тальника. Вскоре мы услышали характерные звуки его работы: дерево похрустывало, — будто топором затесывали и отрывали крупную щепу.
— Вот бы посмотреть, как бобр работает, — сказал мой спутник.
Разговаривая, мы, видимо, потревожили осторожного зверька: он бросился в воду и сразу все стихло.
Но тишина длилась недолго. Вскоре на берег, ярко освещенный костром, вылез другой, более крупный бобр. Он уселся на задние лапы, как ни в чем не бывало отряхнулся и начал охорашиваться — приглаживать и расчесывать передними лапами мех.
Затратив на туалет минут пять, бобр, не обращая внимания ни на нас, ни на костер, подошел к растущему на берегу тальнику, выбрал прут толщиной в два сантиметра (наутро я измерил срез) и моментально срезал его у самого корня. Передними лапами, точно руками, он подтянул верхушку прута к себе и, повернувшись к костру, стал объедать листья и мелкие веточки. Мы не спускали глаз с зверька и не заметили, как вылез из воды второй бобр. Он тоже отряхнулся и расчесал мех. Потом подошел к первому, поглядел, как тот ест, и направился к кусту тальника. Откусив несколько крупных веток, он подтащил их к своему «приятелю», уселся рядом с ним, повернулся мордочкой к костру и принялся за еду. Мы не шевелились, я, кажется, даже не дышал, а зверьки между тем продолжали свой ужин. В их небольших черных глазах было какое-то задумчивое, осмысленное, чисто человеческое выражение. Недаром североамериканские индейцы, малые народности нашего Севера очеловечивали некогда бобра, считая его своим братом — человеком другого племени. Вспомнилась рассказанная известным сибирским охотоведом профессором В. Н. Скалоном легенда, бытовавшая на реке Конде. Родоначальником бобров — гласило предание — была женщина-пряха. К ней плохо относились ее дети, не давали ей даже пить. Тогда она рассердилась на них и, желая пить вдосталь, ушла жить в воду и обернулась бобром. Платье ее стало шкурой, а ткацкая доска превратилась в хвост...
Из костра вылетел сноп искр. Бобры бросились в воду. Ныряя, один из них с силой, точно доской, ударил по воде хвостом. Этот звук далеко разнесся в ночной тишине, а потом все стихло. Мы сидели как зачарованные.
