Терник Е. М.
Каждое мероприятие требует подведения итогов. Всестороннее обсуждение итогов предполагает обязательное участие масс. Этот железный закон мы решили применить к закончившемуся сезону весенней охоты.
Мы — это я и гончий пес Валет. В весенней охоте он участия не принимал и потому мог служить беспристрастным посредником.
— Собирай массы, — приказал я ему, входя в лес. — Будем подбивать итоги. Только собирай вежливо!
— Попробую...
— Без гама, с почтением.
— Ну и дела!..
Долго ли, коротко ли, сбежались и слетелись на лесную полянку участники совещания. Пожаловали глухарь, тетерев, вальдшнеп, селезень. В пылу административного восторга Валет пригнал и тех, кого вовсе не следовало приглашать: зайца и медведя.
— Зачем нам сезонники осенне-зимнего цеха? Ведь цех-то на ремонте.
— А мне что, — буркнул Валет. — Сказано гнать — я и гнал. Разбирайтесь сами.
— А кто в корнях прячется?
— Енотка-ворюга пожаловал... Я с него глаз не спущаю!
Что ж, пришлось открывать собрание.
— Уважаемые! — обратился я с кратким вступительным словом. — Уважаемые представители отечественной фауны!
— Ишь, словеса какие подбирает, — проворчал Валет. — Когда в мешок дичь кладет, небось не разговаривает...
Я продолжал:
— Имеется предложение обсудить истекший сезон, выявить достижения и недостатки, чтобы огнем неумолимой самокритики...
— Это чьи ж достижения? — прошипел тетерев. — Чьи-шшш? Вашши? Нашши?
— Не будем отделять личное от общественного, — попробовал я уклониться от ответа.
— А ружье у тебя с собою? — цвиркнул вальдшнеп. — Хор... хор-рошенький будет разговор. Покуда я из Африки летел, подо мной одни ружья торчали!
И снова досадливо цвиркнул. Я твердо заявил:
— Нет у меня оружия. Глядите сами.
Собравшиеся осмотрели меня со всех сторон. А недоверчивый заяц подергал за шнурок, на котором висел бинокль.
— Не стреляет?
— Ей-богу нет.
— Знаем мы вас, — повел ушами косой. — В одно стеклышко — зырк, а из другого — тырк? Береженого и бог бережет.
— В общем, мы не в обиде, — тихо промолвил пожилой глухарь, вынимая из перьев дробину. — Одну за всю весну получил, да и ту всадили шагов с двухсот. Побольше бы таких стрелков на наш век! Тэк! Тэк! Тэк! А на току нам спокойно. Учреждение солидное, со звуколокаторами. За полкилометра услышишь, как топает какой-нибудь любитель. Ну, споешь две-три песни — заманишь его. Поверьте, не ради шалости — ради науки... Вот он и скачет. Подпустишь шагов на сто — и замолчишь. Стоит он, грешный, весь изогнувшись, подчас на одной ноге, как журавль, бровями шевелит, ждет песни. Он ждет, и я жду! Кто кого! Так что мы не в обиде. Нашего брата-академика одолеть — большие навыки требуются. А много ли у ваших стрелков умения и терпения? Один декорум!
— Корум-корум... — передразнил его вальдшнеп.
В разговор вступил тетерев — интеллигентного вида птица в черном сюртуке, с лирой — видимо, оркестрант.
— Вот вы говорите — достижения. Чуш-ш-шь! Я не буду ссылаться на Баха и Гайдна. Но наша лира не хуже. По новому закону мы можем свободно концертировать на всех токах. Как мы пели! Чуффы... курл-курл... чуффы... торжественно! Лишь в приписных хозяйствах один из нас — повторяю, один! — положил лиру к ногам нетерпеливого слушателя. И мы бы — с милой душой, пожалуйста, поскольку интеллигенции свойственна жертвенность... Но зачем же норму перевыполнять?
— Вот именно, — поддакнул заяц.
— Цыц, сопливый! — прикрикнул Валет.
— Треснут одного, — продолжал тетерев, — а за ним второго, третьего... В ансамбле переполох.
Я скорбно заметил:
— Правильно. Были такие достижения... виноват, недостатки.
Слово попросил селезень — удалой молодец, вся манишка в вине.
— Мы в этом деле, извиняюсь, без понятия. Селезни — пришлый элемент, так сказать, не оседлый, с утра до вечера как бы пьяные шатаются — шварк-шварк! И стреляйте нас, пожалуйста, повсюду! Но только, уважаемые, — при помощи подсадной уточки. Она нашу кончину скрашивает. Сами понимаете, не страшна смерть — страшна любовь... И-эх, гуляй, Маша!
— Ну ты! — рявкнул Валет. — В отделение захотел?
— Извиняюсь, от полноты души! А ведь некоторые охотники по нашим стаям дуплетом ахают, не разбирая ни пола, ни звания. Разве это по правилам?
— Обратите внимание, — прохоркал вальдшнеп, — местные приспособленцы могут хоть на охраняемых водоемах отдохнуть, а нам от самой Африки в полете покоя нет. За что кровь проливаем?
— Погоди, хлопчик, — остановил его селезень. — Есть поважнее просьбочка к руководству. Хоть и говорят, что селезни — отцы никудышные, однако и нас слеза прошибает. Мыслимое ли дело, расплодили этих подлецов, енотов, а они яйца жрут, птенцов душат... Гражданин председатель, на что егеря смотрят?
Я взглянул под корни ели, где только что виднелась противная морда енота. Валет точно ждал этого момента. Один прыжок —и он уже там. Но енота и след простыл.
— Вот так всегда, — пискнул заяц. — За мною гоняться, так он мастак, а как по серьезному делу...
— Замолчи, — огрызнулся Валет. — Твое дело шешнадцатое! Придет осень, тогда побеседуем с глазу на глаз...
— Не шуметь! — прикрикнул я. — Кто еще хочет высказаться?
На задние лапы поднялся медведь. Был он еще худ и голоден после зимней спячки, но, как и всегда, казался огромным...
— Ррр... разрешите. Лично я жалею, что у меня с председателем не было встречи. Но надеюсь! Я — за настоящий спорт. Вы на нас, мы на вас...
— И пусть победит сильнейший! — крикнул заяц.
— Цыц! — гавкнул Валет, роняя слюну.
Кругом зашумели:
— Безобразие! Не дают высказаться!
— Заглушают критику!
— Действуют окриками! Долой Держиморду!
Пришлось вмешаться:
— Успокойтесь! А ты, — обратился я к Валету, — действительно попридержи свою морду и не гавкай!
Но Валет как с цепи сорвался. Зайчишка взбесил его.
— Встревают тут всякие недопроглоченные! Мало вас отпазанчивают!
— Отрыщь! К ноге! — приказал я.
Шум становился сильнее. Пернатые хлопали крыльями, медведь ревел, заяц визжал, вальдшнеп, взлетев, хоркал и цвиркал на Валета.
Я закричал, перекрывая шум:
— Собрание переносится на осень!
(— То-то! — с усмешкой воскликнет читатель).
