Марков А. С.
Как-то, отыскивая нужные документы в Астраханском государственном архиве, я натолкнулся на дневник Якова Андреевича Марковича — генерального подскарбия (чин казначея при царском дворе. — Прим. ред.) малороссийского казачьего войска, посетившего Астрахань в 1726 году. В дневнике меня заинтересовало посещение им «Государева птичьего двора», где он видел «журавлей и пестрых цапель с острыми, тонкими и длинными клювами, лебедей, бакланов, гусей красивого строения, у которых шея была тоньше и длиннее лебединой, черно-белый клюв, длинный и горбатый, загнутый книзу, на концах белых крыльев розовые перья.
Зоб тоже розового цвета. Ноги тонкие и высокие».
Каких разнообразных птиц увидел Маркович на «птичьем дворе» — даже фламинго, которого по незнанию он называл гусем! Но с какой целью был создан «птичий двор»? И где он находился? Когда был сооружен? — вот какие вопросы задавал я себе.
Богат и разнообразен животный и растительный мир северного Каспия. Здесь Волга разделяется на тысячи рукавов, площадь дельты достигает пятнадцати тысяч квадратных километров. Непроглядные заросли камыша, чакана, глухие, скрытые от людей водоемы, ивовые и ветловые леса служат прекрасным жильем для пернатых. Недаром дельту Волги называют «птичьим царством», «мировым птичником».
С незапамятных времен Волга стала перелетным птичьим путем, подобно караванным дорогам в пустынях. И нужно было всячески охранять этот путь. В апреле 1919 года по указанию В. И. Ленина в низовьях Волги был организован государственный заповедник, а еще раньше, в 1836 году, в Астрахани был создан «Губернский музеум», где впервые были систематизированы и собраны природные богатства дельты. О более ранних попытках изучить природу края было неизвестно, и вот — дневник Марковича!
Я перерыл много специальной краеведческой литературы и нигде не находил упоминаний о «птичьем дворе». Но, как говорится, «на ловца и зверь бежит». Подбирая документы к исторической повести о восстании 1705—1706 годов в Астрахани, я нашел в бывшем фонде астраханского губернатора именной указ Петра I о создании в Астрахани «Государева птичьего двора». (Повесть «Восставший город» издана Астраханским издательством в 1962 г.) Дело это поручалось уряднику лейб-гвардии Преображенского полка Алексею Татарникову.
В этом же фонде я нашел и десятки других документов, которые касались деятельности работников «птичьего двора», и по ним восстановил интересную картину возникновения еще в начале XVIII века в низовьях Волги своеобразного зоопарка-заповедника.
...Майским солнечным днем показалась вдали Астрахань. Легкие силуэты дозорных башен маячили вдали. Тянулись ввысь тонкие главы Троицкого собора; у пристани — непроглядный лес мачт.
Сойдя со струга, Татарников снял с головы треуголку, перекрестился: «Слава богу, кажется, конец долгому пути...»
К вечеру он уже нанес визит губернатору.
Узнав, что прибыл нарочный от самого государя, Артемий Петрович Волынский принял его не в канцелярии, а в небольшом, обставленном с восточной роскошью кабинете.
Волынский, привычным движением разорвав врученный ему государев пакет, прочитал несколько строк и поднял глаза на посланца:
— Урядника лейб-гвардии Преображенского полка имею честь видеть?
Алексей наклонил голову.
Дальше Волынский читал вполголоса:
— «...ехать ему в Астрахань, приехав, сделать в удобном месте двор для птиц, коих там по указу велено ловить. Для тово сделать большой амбар с печью для обогрева нежных птиц и выкопать посредине амбара прудок, в котором они могли бы плавать, и сделать в тот прудок сходни, по которым бы им можно в воду сходить, и чтоб в том прудке была через сутки вода спущена и паки свежею наполнена. Место вокруг прудка усыпать песком. Для лета сделать другой пруд, больше того, на котором дабы они могли свободно плавать...», — потом недоуменно спросил: — Я что-то в толк не возьму, урядник, о каких птицах разговор ведом?
— Там есть особливая ведомость.
Артемий Петрович взял следующий лист, исписанный крючковатой скорописью, вновь начал читать:
— «...гуси красные и белые, чапуры разных пород, мартышки белоголовые, колпицы, каравайки, кваквы, журавли терские или горские, утки разных пород...» Ух ты! Да их перечесть трудно, не токмо поймать. Да и что делать-то с оными? Разве мартышку к столу подашь?
Татарников улыбнулся:
— Птицы эти предназначаются не для трапезы. Приученные здесь, они должны быть отправлены в Петербург, в особый зоологический двор, для изучения.
Округлив глаза, Волынский вновь заглянул в ведомость:
— «...и ловить их около Астрахани и за Астраханью, и наипаче которые водятся на Эмбе-реке и на Тереке...» Ишь, куда хватил. Правда говорят: своя рука владыка. Тут каждый работный человек дорог: крепость надо укреплять, караваны снаряжать в Перейду, а здесь, видишь ли, за пташками изволь гоняться... — губернатор думал найти сочувствие у урядника. Но Татарников промолчал, и Волынский, как ловкий политик, понял, что урядник будет непреклонно выполнять указ, а может, и рука у него при дворе есть.
Губернатор растянул уголки пухлых губ в усмешке и прочитал еще:
— «...также ежли какие сыщутся птицы и сверх росписи, присылайте. Зверков прочих, какие сыщутся, держать особо и кормить, чтоб они привыкли. 1718 год, апреля 24 дня».
Артемий Петрович рассмеялся.
— Узнаю Петра Алексеевича. Государь любит диковинных птиц и зверушек, особливо которые куриозны...
Волынский обещал Татарникову всяческое содействие и любезно проводил до самого крыльца. На прощанье сказал:
— Работных людей и припасы будешь получать с делового двора. Все это под рукой у обер-коменданта Михаила Чирикова. А вон и он сам!
По дороге шел небольшого роста, коренастый человек с бронзовым лицом, с большим мясистым носом, напоминающим переспелую грушу. Он шел босиком, засучив штаны выше колен. На голове торчал бабий чепец — от солнца. Держа на плече удилище, он напевал:
Еще пишет король шведский царь грамотку,
А он будет король шведский, к нему кушати.
За Чириковым шагал тщедушный отставной солдат, нес на кукане только что пойманных судаков и подтягивал обер-коменданту:
Уж мы столики расставим — Преображенский полк,
Скатерти расстелим — полк Семеновский.
Увидев Волынского, Чириков весело крикнул:
— Артемий Петрович! На рыбалку сбегал бы. Эх, и добрый клев! Во-он сколь с Иванкой нарыбалили!
Губернатор неодобрительно покачал головой.
— Не гоже, не гоже, Михайло. Не пристойно обер-коменданту да моему помощнику ходить в срамном одеянии. Дал бы наказ купцам представить к столу рыбину. А то — сидеть с удочкой. Вот по делу из Петербурга служилый человек прибыл. Поговоришь с ним, — и губернатор представил Татарникова.
Михаил Чириков довел указ государя до сведения жителей городов Красного и Черного Яра, Гурьева, Теркова. Затем обер-комендант посоветовал, где найти удобное место для сооружения «птичьего двора».
Место было выбрано «за Кутумом рекой, против Агафонникова и Костылева огородов».
Татарников предложил использовать под водоем высохший ильмень, предварительно очистив его от камыша и укрепив берега фашинами, затем сделать на Кутуме две плотины, чтоб поднять воду в реке и затопить сделанный пруд. Длина должна быть 37 сажен и ширина 30 сажен. На строительство сооружения губернатор выделил из государственной казны 95 рублей с полтиной. Работу должны были выполнять 22 отставных солдата. Но дело двигалось медленно, а Татарников, желая уже летом начать отлов молодых птиц, подрядился с мастеровыми — гулящими людьми. По особым его распискам выдавалось хлебное жалованье. Не хватало самых необходимых материалов, и Татарников пишет одно прошение за другим, чтоб обер-комендант выделил с делового двора строевого леса, пятисаженных бревен, топоров, заступов, лопат и другого припасу. Но многого не доставало и на деловом дворе. Тогда недостающее брали у местных жителей. По государеву указу отбирали лес, лодки, струги, паузки. У подьячего Ивана Ушакова взяли восемь тысяч жженых кирпичей. «А те взятые по указу струги и припасы оценены земским бурмистром по настоящей продажной цене». Благодаря энергии Татарникова водоем был сооружен в срок.
Для ловли птиц понадобились лодки и струги с гребцами и кормщиками. Особенно долго подыскивали по дешевой цене морской струг, чтоб выезжать на взморье. Однако по мелководью к гнездовью птиц подойти глубокосидящему кораблю было трудно, поэтому купили «к тому же стругу одну лодку с пощечинами и веслами, да две лодки мерью по шести сажен парусами и якорями, да снасти на поимку птиц, 15 фунтов пряжи на починку снасти, железа на крепи и на петли, дерево, изогнутое кругами...»
Из перечисленных припасов видно, что птиц собирались ловить сетями во время линьки, когда их легко загнать в ловушки.
Кормщиком на струг был назначен астраханский житель Матвей Тимофеев, который ездил на взморье. А на Терек Татарников послал солдата Григория Растопчина, в Гурьев-городок — Михаила Тараслаева, на Черный Брод — Петра Ушакова. Кроме того, помощь в поимке диких птиц должны были оказывать жители приморских селений.
Морскому флоту отдали специальный приказ — ловить при случае колпиц. Многие черноярские служилые люди были отправлены «для сыску разной птицы», а те жители, которые имели приученных диких птиц, отправились в Астрахань с черноярским солдатом Дмитрием Авдеевым. Но, несмотря на царский указ, в некоторых местах доверенным людям Татарникова не оказывали содействия. Так, посланный в Яик Григорий Федотов доносил: «...А яицкого промыслу целовальник Михайло Клементьев да дворянин Василий Часовников людей мне не дали и от государева указа беспослушно отмахнулись...» Это донесение рассматривалось в астраханской расправочной канцелярии, после чего на Яик направили служилых людей, которые обнаружили 41 гнездо красных гусей (фламинго) и множество гнезд других птиц. Ловили только молодых, еще не окрепших птиц, которых можно было легко приучить.
Вскоре птицы стали поступать на птичий двор. Их везли со всех концов северного Каспия. Но наиболее непугаными оказались птицы на Эмбе-реке. Оттуда было привезено: гусей красных — 15, белых чепур больших — 10, белых чепур малых — 163, серых чепур — 13, чепур желтых малых — 12, чепур красных — 34, красных уток (огарей) — 15, пегих уток (пеганок) — 29, караваек — 257, петушков диких — 23, квакв — 150, квакв цветных — 1.
Среди птиц чаще всего встречались чепуры, каравайки и кваквы. Редкостью была большая белая цапля (чепура). Снежно-белая, с красивыми перьями, она платилась жизнью за эти перья, служившие украшением для шляп. Уже тогда считалась редкостью кваква цветная. Всего было поймано для птичьего двора две такие кваквы.
Когда пойманные дикие птицы стали поступать на птичий двор, для Татарникова встал новый вопрос: кого поставить для ухода за ними? Ответ дали сами астраханцы: несколько посадских подали донесение, что «в Астрахани есть разных чинов люди, которые ходят за разными птицами». Диких птиц у себя на дому имели государев промышленник Василий Новиков, соборный ключарь Афанасий, фискал Иван Большой Баженов, солдатская вдова Авдотья Григорьева, подьячий Иван Бородин и многие другие. Большинство из них имело на дому красных уток и колпиц, а некоторые — чепур и стерхов. Их опыт и был использован в приучении диких птиц. Птиц стали кормить свежей рыбой, «искроша и смешав с крупами гречневыми и овсяными. А потом мало-помалу к хлебному приучать». Припасы поставлялись с провиантского двора. На подстилку птицам клали мох и сено. Рыбу на птичий двор поставлял «Иван Михайлов сын Корчагин со товарищи». Ему выдали струг неводов, а работным людям — бахилы неводные и рукавицы. Иван Корчагин получал государево денежное и хлебное жалованье: в год — 20 рублей, десять четвертей пшеничной муки, двадцать четвертей ржаной муки и мешок солоду. Остальным неводчикам выдавалось лишь провиантское жалованье.
Много трудностей было у работников на птичьем дворе. Но Татарников требовал, настаивал, доносил царю: «И на сентябрь месяц провиантского жалованья дачи не было... Царскому пресветлому величеству писать буду и впредь. Ваш нижайший раб...»
Уже осенью 1718 года первая партия приученных птиц была отправлена в Петербург. Вначале их везли водным путем, специально оборудовав для этой цели струги. В середине струг заполнялся водой, где могли бы плавать птицы. В носу и на корме были сделаны «поки для нежных птиц». В особых клетках везли и пойманных зверьков.
Эта партия пернатых благополучно прибыла в Петербург. Петр был доволен и указал, чтоб птиц привозили «повсегодно». Однако осуществлять царев указ с каждым годом становилось труднее.
Астраханские власти недоброжелательно относились к петровской затее, и после смерти императора в 1727 году птичий двор перестал существовать «за ненадобностью».
