Ермакова С.
Сегодня начали продвигаться от Кушки на север; едем по высохшему руслу реки Кушкинки, обрамленной с обеих сторон высокими холмами. По размытым обрывам встречаются значительные стаи галок (по сто и более особей в каждой). На железнодорожных проводах отдыхают тысячные стаи воробьев, цветных сизоворонок и щурок.
А вот раздавленная гюрза — очень ядовитая змея Туркмении. Крупный экземпляр — толщиной в руку и размером метр с четвертью. В том месте, где скопилась красноватая масса и жидкость от раздавленной головы, садятся на кровь крупные шершни. Покормившись смертоносной массой, в которой в большой концентрации находится яд, многие перепончатокрылые сворачиваются в клубочки и тут же погибают у головы змеи на наших глазах. Наличие собственного яда в их организме, видимо, не может в какой-то степени противостоять сильному гюрзиному яду.
Вдоль левой стороны дороги тянется непрерывный песчаный холм. В отдельных местах на его крутых склонах ясно просматриваются вытоптанные тропы: это верблюды и отары овец часто спускались по ним к Кушкинским водопоям. Не по ним ли спускаются к воде и Бадхызские куланы, временно покидающие заповедные места?
Обедаем на территории одного колхоза Тахта-Базарского района, близ паромной переправы через реку Мургаб.
После обеда, вместо отдыха, решаем осмотреть скалистые обрывы оголенных пород, круто выступающих на высоком песчаном холме. Они кажутся совсем близкими. Но подход и подъем отнимают не менее двух часов.
Наконец мы у подножья крутого обрыва. Тысячи птичьих гнезд; масса птиц-норников отдыхают в них или рядом — на выступах обрыва в тени гор. Дикие голуби и галки встречают нас воркотней и многоголосым гамом. Два светлых стервятника, быстро набрав недосягаемую для выстрела высоту, скрываются за грядой обрыва. Над линией скалы замер длиннохвостый хищник-пустельга.
Между трещинами и расщелинами грунта в нескольких местах обнаруживаем крупных ящериц с шершавой колючей поверхностью. «Кавказская или хоросанская агама, — решаю я. — Очень интересная находка для этих мест». Надо добыть во что бы то ни стало: ее никто не встречал до нас в этих местах, тем более по обрывам скал.
На скалах из-за жары решаем осмотреть норы-гнезда в основании обрыва. Цепляясь за твердые выступы, мы медленно, с трудом, пробираемся, внимательно всматриваясь в темную пустоту нор-гнезд. Из некоторых спугиваем отдыхающих воробьев. Но в одном месте вылетают интересные птички коричневого цвета, с желтым и длинным клювом. При взмахе крыльев снизу виднеются белые пятнышки. Майна, редкая птица для Тахта-Базара! Она типична для Амударьинского оазиса; как же могла попасть сюда? Мы встречали ее во многих населенных пунктах Чарджоуской области, где жители оберегают эту птицу как священную. Любой ценой надо добыть майну.
Ойли начинает охотиться за майнами, а Розыев, Геокленов и я продолжаем осмотр гнезд-нор. Несколько шаров-гнезд мы берем из отверстий для определения состава растений, которыми как строительным материалом пользуются птицы.
— Быстрее, быстрее посмотрите в эту нору! — торопит нас Розыев.
Всмотревшись в темноту гнезда, я различаю еле уловимые очертания желанной ящерицы — агамы. Наше преследование, видимо, не «нравится» ей, и животное начинает беспокоиться, то упираясь головой в тупик гнезда-норы, то, переменив положение, смотрит на нас поочередно одним или другим узким глазом, наклоняя и поворачивая голову под разными углами.
— Глубина норы около метра, — говорит Розыев, измерив ее рукояткой энтомологического сачка.
Начинаем откапывать ящерицу, с трудом одолевая плотный и крепкий грунт. На помощь пришел Ойли, принесший двух добытых майн.
— Первая удача! Должны одолеть и вторую, — говорю я.
Расширив отверстие, пытаюсь дотянуться рукой до ящерицы.
Она обороняется, принимает угрожающую позу. Но, наконец, драгоценное пресмыкающееся барахтается в марлевом мешке. Вторая удача! Теперь можно и отдохнуть. Садимся прямо на солнцепеке.
— Смотрите, ребята! — указываю я на отвес.
Там, изгибаясь и упираясь в неровности, ползет к обрыву крупная кобра. Все застываем на секунду, замирает и змея. Видимо, наши голоса нарушили ее отдых или охоту за птицами в какой-нибудь норе, и сейчас на наших глазах она переползает в другое, более удобное, убежище...
Спускаемся вниз весело и дружно. Приведя все в порядок и убрав ценную добычу, принимаемся за чай. Пьем вволю!..
Остальное время дня незаметно уходит на обработку собранного материала и дневниковые записи.
Когда спадает жара, я направляюсь вместе с водителем и таксидермистом на охоту за желтопузиками. Это животное совмещает признаки змеи и ящерицы. Тело у желтопузика веретенообразное, как у змеи, но голова, подвижные веки и сосочкообразные рудименты задних конечностей, расположенные по бокам клоакальной щели, во многом напоминают ящерицу.
Живут желтопузики преимущественно в долинах рек, где имеется густая травянистая растительность. Питаются моллюсками, жуками и различными вредными насекомыми, принося большую пользу сельскому хозяйству.
На пыльной дороге у обочины находим след и скоро догоняем первого, стремительно уходящего в нору желтопузика. Начинается своеобразная охота, и время от времени животные попадают в наши руки.
В густой растительности легко было наступить на ядовитую змею, и в одном месте Розыев вдруг вскрикивает: под сапогом у него, вместо ожидаемого желтопузика, двухметровая змея черного цвета. Он отскакивает назад, а змея, воспользовавшись его замешательством, пересекает дорогу и уходит в старую глинобитную постройку.
— Полоз! Большеглазый полоз! — бегу я через дорогу.
За мной бросается и Розыев. В развалине постройки — нора, постоянное убежище змеи, и она наполовину находится уже там. Подоспевший Розыев успевает схватить змею за самый конец тела... После довольно продолжительных усилий мы овладеваем прекрасным экземпляром большеглазого полоза. Желтопузиков и полоза помещаем в раствор спирта с формалином.
Трудовой день, полный неожиданностей и напряжения, оканчивается большим успехом для нас. Луна и яркие звезды напоминают о заслуженном отдыхе и ночном покое.
Проезжаем Ташкепринское и Сары-Язынское водохранилища. Они сейчас без воды: она полностью использована на хлопковых полях.
В некоторых местах дно водохранилищ чистое, голое, ровное, в других — сплошь заросшее тростником и рогозом. Там, где есть понижение на дне, на крохотных озерах-блюдцах держатся мелкие кулики, чайки да утки.
Во время осмотра зарослей, в момент когда мы срезаем для таксидермических целей стебли тростника и рогоза, с шумом поднимается самка фазана. У нас имеется разрешение на право научной охоты, но мы не пользуемся этим случаем.
В полдень минуем оба водохранилища, хотя из-за больших скоплений подвижного песка, вызванного появлением здесь Сары-Язынского моря, пришлось порядком задерживаться чуть ли не на каждом подъеме.
За песками начинается культурная полоса Мургаба с чудными фруктовыми плантациями Санды-Качинского совхоза. Начинают появляться и новые птицы: пестрые удоды, малые горлинки, обыкновенные скворцы и редкие майны. Последние были отмечены нами севернее Тахта-Базара, на 97-м километре от города Мары. Значит, эти редкие, интересные птицы, характерные для Амударьинского оазиса, продолжают из года в год свое упрямое распространение с юга на север по речной долине Мургаба.
Решаем отстрелять нескольких птиц.
В населенных пунктах, где птицы постоянно общаются с человеком и находят у него покровительство, майны очень доверчивы и почти не реагируют на присутствие людей. И, чтобы сильно не разбить птицу, приходится отходить для выстрела на почтительное расстояние.
Вот уже тянутся земли колхоза имени Калинина. Крупные стаи обыкновенных скворцов бороздят хлопковые поля по всем направлениям. В одном месте, где стая скворцов только что расселась на зеленых ветках крупного тутовника, я делаю выстрел: надо осмотреть желудок у нескольких скворцов. Стреляю седьмым номером дроби.
— Одним выстрелом двадцать четыре скворца! Это значит — двадцать четыре школы будут обеспечены чучелами, а мы — свежим пловом! — выкрикивает таксидермист, подбирающий битых птиц.
— Хвастаться нечем, Розыев. Ведь скворцы приносят пользу, — охлаждаю я его пыл. — Посмотрим у птиц желудок и тогда увидим, радоваться нам или плакать...
Остановившись на берегу озера Бахановского, устраиваем очаг. В стороне, у куста гребенщика, примащивается Розыев. Я измеряю птиц и передаю ему, а он снимает с них шкурки.
Потом мы с ним идем осматривать берега озера и собирать гербарий.
Местные жители сказали нам, что на озере обитают нутрии — пушные зверьки, в 30-х годах завезенные в нашу страну из Южной Америки, а позже выпущенные в Мургабе. Ценные меховые шкурки этого грызуна пользуются большим спросом на мировом рынке, и теперь его разведением занимаются во многих республиках.
Нам предстояло выяснить численность этого грызуна и узнать, насколько успешно прошла его акклиматизация в Туркменистане.
Спускаемся с крутого берега к воде. Внимательно осматриваем грунт, прибрежную растительность. Вот и кривые погрызы тростника с косыми срезами. Значит, нутрия на водоеме. Видим следы и кал зверей, потом отпечатки задних перепончатых лап, хорошо сохранившихся на илистом дне неглубокого водоема. Осматриваем куст гребенщика: к его корням ведет утоптанная тропка, а в сплетении корней зияет входное отверстие в нору грызуна. Сразу же, почти от самого входа, оно разветвляется, уходя двумя самостоятельными рукавами в стороны, глубоко вклиниваясь в толщу крутого берега.
— Попробуй достань зверька, если он спрятался в такое надежное подземелье, — говорю я Розыеву.
Всматриваемся в воду. Крупные рыбы, двигая жабрами, шарахаются от наших теней, чтобы в новом месте снова приблизиться к берегу. Воды в озере очень мало, и оставшаяся рыба обречена на полное вымирание от загнивания растительности.
Вода, вода... Как необходима она в жаркой Туркмении!
Продолжаем всматриваться в воду, и я замечаю, наконец, в двух-трех метрах от берега затаившуюся взрослую нутрию, — она ухватилась розовыми резцами за обгрызанный стебель рогоза. Массивная морда животного выражает крайнюю настороженность.
— Скоро всплывет, чтобы набрать воздуха, — шепотом говорю я, не спуская глаз с затаившейся нутрии.
Скоро кончик мордочки выступает из воды, а еще через несколько секунд грызун снова оказывается под водой с легкими полными воздуха. Я засекаю секундомер, чтобы выяснить время пребывания нутрии под водой; она снова появляется на поверхности через 4 минуты 43 секунды.
Начинает темнеть, а нам нужно было еще поставить капканы на нутрию у входа в норы. В капкан нутрии должны попасть к утру, когда станут возвращаться после ночной жировки. Для нас, несомненно, было бы практичнее, если б капканы мы расставили у нор до момента выхода зверьков на кормежку: нутрии попались бы тогда и при выходе из норы и заходе в нее, чем достигалась бы двойная эффективность, что очень важно в период охотничьего промысла. Но мы ставим перед собой иную цель: отловить несколько свободноживущих нутрий, взвесить их, снять шкурки, исследовать внутренние органы и т. д.
Расстановка капканов отнимает немного времени. Ловкие руки Розыева расставляют их перед самым входом в нору без всякой маскировки, прямо на сушу или в воду, закрепляя тонкую цепь за вбитые колышки, чтобы зверек не утащил капкан.
После ужина идем осматривать капканы. Озеро оглашается криками зверьков, их всплесками. Над озером с криком и свистом пролетает заблудившийся кулик.
И вот мы слышим, как что-то булькает и барахтается в воде. Ойли включает карманный фонарик, и узкий яркий лучик выхватывает из темноты взрослую нутрию с капканом. Мощные резцы грызуна ожесточенно стучат по металлу. Зверек яростно бросается, вместе с капканом, на другого моего помощника. А он наступает на дуги капкана и освобождает перебитые передние лапы зверька, крепко держа его за корень хвоста головкой вниз. В таком положении нутрия не может укусить человека. Этим приемом пользуются нутриеводы при переносках зверьков из клетки в клетку на государственных фермах.
Момент — и быстрым движением зверек сажается в клетку-отсадник.
Осмотр других капканов ничего не дает. Видимо, зверьки вышли из нор ранее, чем мы успели расставить капканы.
— Попадутся при возвращении, — успокаиваю я разочарованных товарищей.
Темнеет. И я прошу водителя машины включить фары, дальний свет.
Он торопливо бежит к кабине. Сильные фары доносят свет до противоположного берега. Озеро вспыхивает разноцветными искрами от забурлившей воды. С испугом взлетает с прибрежной мели стайка квакв, и вдруг на водной глади показываются «точки». Потом они оживают, шевелятся, и от каждой из них треугольником начинают расходиться мелкие волны. Нутрии! Не теряя ни минуты, я подсчитываю их.
За ночь этот опыт мы проделываем несколько раз, насчитывая, самое большее, девятнадцать нутрий, кормящихся на озере.
Ночь проходит незаметно.
Восток уже брезжит рассветом. Кулички разных окрасок и размеров хлопотливо перебегают вдоль линии воды. Кругами расходятся волны от всплеска рыб. Плавают и выходят на берег ночные пловцы — нутрии. Они подставляют первым солнечным лучам жирные спинки, заботливо и аккуратно расчесывают передними лапками, как руками, мокрый волосяной покров, смазывая его жироподобным секретом мускусной железы.
Озеро слегка курится туманом.
Мы молча сидим на обрыве. Нас выводит из созерцания крик нутрии, затем — другой, более резкий и пронзительный, на другом краю озера.
Бежим к капканам. Полувзрослый грызун, пытается затянуть капкан в нору; левая задняя лапа крепко удерживается стальной пружинной подковой. Зверек напрягается всем туловищем, но напрасно: дуги капкана не проходят в отверстие норы.
Два капкана оказываются пустыми, и только в последнем — самка нутрии; она попала в капкан четырьмя конечностями и нижней частью туловища и уже мертва.
Весь день, как и последующие два дня, мы проводим в хлопотах и работе на соседних озерах. Выясняем все береговые норы зверьков, численность нутрий, измеряем тропы среди растительности, которыми пользуются грызуны при переходах из одного озера в другое. Собираем много новых ценных материалов. Например: в кишечнике нутрий находим паразитов-глистов, а в густом меху — пухоедов и нимфы клещей. Изучаем при раскопках нор строение земляных жилищ грызуна, чего до нас в республике еще никто не сделал. Чертим схемы их, начиная от простых нор до более сложных, со многими камерами и ходами, идущими иногда в несколько ярусов и этажей. В такие норы трудно забраться четвероногому хищнику — шакалу или дикой кошке, трудно раскопать их даже человеку, так как чаще нутрии выбирают места в корнях прибрежных кустарников или туранги, а иногда и в сплетениях густых корневищ тростника. У одной крупной самки нутрии при вскрытии извлекаем шесть сформированных эмбрионов. Неплохая находка. Получается, что в вольных условиях туркменских водоемов даже осенью нутрия может приносить потомство, как и на фермах республики. Но там о зверьках заботится человек, а здесь они предоставлены самим себе.
Значит, нутрии имеют вполне благоприятные природные условия для самостоятельного существования и, главным образом, для получения приплода. Очень хорошо!
В желудке добытых нутрий мы встречаем не раз сочную массу желтого цвета с семенами дынь, красную кашицу с зернами арбузов, перетертые луковицы чеснока и лука, зеленые стебли люцерны и подсолнечника. Такие нутрии имеют высокую упитанность с большими отложениями жировых запасов в подкожной клетчатке и на внутренних органах.
Мне хочется узнать у туркменов, как часто они встречают зверьков на своих огородах. Ойли охотно соглашается сопровождать меня и быть переводчиком.
Минуя сухие участки потрескавшегося дна озера, мы проходим через бахчу к шалашу. Хозяин, высокий худощавый старик, выходит нам навстречу. Он осматривает плети стелющихся растений и спелые дыни, торчащие из-под листвы.
— Проходите, проходите к шалашу, я угощу вас дынями и чаем, — жестом и улыбкой приглашает он нас в ответ на приветствия и тут же начинает выбирать лучшие плоды своего труда.
— Заходят ли зверьки? — переспрашивает он. — Конечно, мимо не проходят, протаптывают целые тропы. И не только эти полуводные крысы, — заглядывают и птицы, и шакалы. Они с удовольствием лакомятся плодами, если уснешь... — посмеивается старик. — Поэтому мой сон недолог и тревожен: приходится часто обходить участок. И все-таки между обходами животные ухитряются портить дыни. Если интересуетесь, покажу вам следы и их работу. Только не торопитесь, угощайтесь...
После угощения мы осматриваем тропы со следами нутрий разных возрастов, погрызы дынь и поклевы плодов. На прощанье приглашаем старика к нам.
Но одно чрезвычайно важное обстоятельство нарушает торжественность нашего последнего вечера в этих местах.
В большом кусту тамарикса, произрастающего на склоне крутого берега и теперь, в силу обмеления озера, далеко отстоящего от воды, мы обнаруживаем многоэтажную сложную нору со свежими следами взрослых нутрий и малышей.
Чтобы узнать, каков же приплод, который не можем никак проследить обычным способом, мы ставим два капкана, один над другим.
При вечернем осмотре куста видим, что верхний капкан сработал, и при свете карманного фонарика замечаем, как в нем бьется взъерошенный малыш. (Мы забыли обновить батарею, и крохотная лампочка дает мало света, еле освещая ветви куста). Розыев делает обычное движение, чтобы взять в руки цепочку от капкана и подтянуть к себе. Но вдруг испуганно вскрикивает, и выброшенный им капкан снова оказывается в кусте.
— Вместо цепочки я схватил какую-то змею... — заикаясь от волнения, поясняет он. — Не знаю, ядовита ли она, но во всяком случае не укусила... — я радуюсь счастливому исходу.
— Сейчас добегу до лагеря и сменю батарейку, — говорит Розыев. — Не лезьте в куст, подождите меня!
Бесполезно и рискованно заглядывать в куст без освещения, но любопытство берет верх, а лунный свет в какой-то степени позволяет напряженно различить все, что может быть возле куста. Понемногу раздвигаю ветки, всматриваюсь. Вижу первый нижний заряженный капкан, перевожу взгляд на второй, верхний: в нем продолжает двигаться силуэтик малыша нутрии, а рядом извивается туловище змеи. «Странно, змея не ушла до сих пор и продолжает находиться в кусте, — недоумеваю я. — А может, она... Да, конечно, змея в капкане, как и грызун...»
Хочется взяться за капкан, но тут слышатся шаги Розыева, и я удерживаюсь от искушения.
При сильном свете от новой батарейки мы видим в капкане крупную гюрзу. Глаза ее светятся тревожным золотом.
Неприятный холодок, холодок страха, пробегает по спине.
Капкан сработал так, что на одном конце его дуг сидит нутрия-малышка, а на другом — захлопнутая у самого основания голова змеи. И как змея ни старается высвободиться, она не может вытянуть голову и достать до нутрии; может лишь ударять малыша своим туловищем и куцым хвостом.
Обычно безобидный, малыш упорно сопротивляется и железу, и змее. Видно, как его острые резцы безрезультатно впиваются в крепкие дуги капкана и более удачно — в напружинившееся тело змеи, где остаются следы прокусов.
