Казанский В. И.
1.
Темный чепрак, рыжие подпалины, хороший рост да и вся внешность показывали, что это настоящая русская гончая, но пользы от этого не было.
Неизвестно, как и откуда попал Дружок в новгородскую деревушку Гряды, и вовсе непонятно, почему стал жить у Марьи Пешиной.
Мужа у тетки Марьи давно уже не было, охотиться было некому, а стеречь дом — не Дружково дело; ни на кого не вякнет, хоть весь дом унеси.
Но Марья жалела пса, и худым он у нее не бывал. Жил на свободе и вел вполне праздный и легкий образ жизни.
Дружку шел второй год, когда он появился в Грядах; пора бы проходить науку, идти в нагонку, но заняться с ним было некому. Так и оставался он неучем-недорослем.
Интерес к охоте у кобеля все же был немалый. Заметив, что приехавший в отпуск москвич шел в лес со своим англо-русским гончим Задором, Дружок издали провожал их. А как только Задор, подняв беляка, принимался водить длинноухого на кругах, а хозяин гонца спешил на верный лаз, откуда ни возьмись чепрачный с подпалами молодец вылетал где попало на след гонного зайца и заливался своим звучным и красивым басом. Не умея, как надо, подвалить к законному гону, Дружок портил дело и Задору и охотнику.
Москвич старался поймать и отдуть окаянного добровольца, но тот не давался, продолжая вертеться поблизости. В несносного кобеля летели палки, и он удирал, изредка останавливаясь, грустно и недоуменно оглядываясь на гонителя.
Раз от разу кобель делался все привязчивее к охоте и все увертливей от побоев. Прогнать Дружка было тем трудней, что сам мастер Задор, вместо обязательной драки с посторонним кобелем, к Дружку благоволил, обнюхивался с ним и любезно вилял хвостом.
Дело дошло до крайности. Однажды Дружок выскочил из ельника к охотнику в тот момент, когда показался гонный из-под Задора беляк. Дружок, завидя зайца, бросился к нему, отогнал прочь и по своему обычаю вскоре вернулся к москвичу.
Тот, рассвирепев, вскинул ружье, и Дружок простился бы с жизнью, если бы не осечка.
«Ну, черт с тобой, живи!» — подумал охотник, решив, что такова уж судьба.
2.
Дружку шла третья осень, а он так и оставался неучем.
Пытались определить его к охоте грядские охотники Иван Белкин и Василий Евдокимов, но без толку.
Дружок весело бежал в лес с людьми в ватниках, очаровательно пропахших заячьей кровью; горячо заливался он, подняв зайца, и гнал таким раскатистым, многообещающим голосом, что у охотников становилось сладко на сердце. Но не успевали они добежать до лаза, не проходило каких-нибудь и десяти минут, как гон обрывался и Дружок — вот он! — помахивает хвостом. Ах, шут противный, опять бросил!
Охотники шли дальше. Кобель поднимал нового беляка, также лихо спроваживал его и спешил к людям с гордым видом: «Я, мол, свое дело сделал». Побьются, побьются с ним охотники, да и бросят. Хочется ли возиться с чужой собакой? Учить — так надо бегать на сколы, кружить, драть горло, бодря собаку, чтобы вновь добрала смастерившего или запавшего зайца.
А может быть, охотникам следовало бы купить выжлеца? Нет. Евдокимов с Белкиным думали: «Леший его знает, этого Дружка. Зайца только отгоняет, а лису, может, и вовсе не погонит (лисиц было мало, испробовать по ним собаку не приходилось; к тому же Марья просила за Дружка пятнадцать рублей). Да ну его! Пятнадцать рублей тоже деньги».
3.
Ноябрь был дождливый, хмурый, тяжелый. Скорей бы морозы! Хоть белок на подслух можно добывать. С морозом, глядь, и пороша будет, тогда и айда с флажками, за лисой.
Долго ждали снега, с нетерпением ждали, ну и, конечно, дождались.
Только выпала порошица, Белкин с Евдокимовым еще затемно приготовили мешки с флажками, собрались на охоту. Долговязый, мрачноватый Евдокимов не поленился дойти до Марьи: «Привяжи, мол, Дружка, а то он нам день загубит». Марья взяла веревку, привязала собаку во дворе у ворот. Евдокимов пошел к Белкину, а Дружок, высовывая нос в подворотню, следил за ним и жалобно скулил: «Возьми да возьми меня с собой».
Долго ходили товарищи, пересекая леса по дорогам и тропам, по краям луговин и болот, вдоль холмистых кряжей и долинок речек, но лисьего следа не попадалось. А ноябрьский день короток, отдыхать некогда. Идут и идут охотники, отмеряют километр за километром и не один десяток их отмерили, пока, наконец, попался лисий печатный следок. Живо сделали несколько кругов, и вот в четвертом окладе — лисица! По мотку флажков в руки и — бегом — раскидывать их: Белкин влево, Евдокимов вправо. На той стороне круга встретятся.
Тихо было в лесу, только шуршали еловые лапы по заскорузлым ватникам да свистали по ним березовые прутья. Охотники бежали, сматывая с рамок шнур с флажками и бросая его прямо на снег (потом развесят как следует). Вдруг поодаль густой, могучий взрев разорвал тишину, и не трудно было узнать в нем голос Дружка.
Яростно, как будто захлебываясь злобным лаем, Дружок гнал зверя. Гон быстро приближался к окладу, ворвался в него, сделал внутри небольшой крюк, еще полукруг и вынесся на другую сторону. Где уж тут лисе удержаться!
И верно: Белкин наткнулся на след лисицы, карьером вылетевшей из оклада. Он остановился и, сняв шапку, чтобы вытереть мокрый от пота лоб, закричал товарищу:
— Кончай! Ушла!
Сошлись охотники, и невероятные проклятья полетели на голову собаки, а Дружок гнал зверя, как назло, все на слуху по широкой дуге, огибающей оклад.
«Сейчас, гад проклятый, бросит зайца и прибежит похвастать! Ну, не жди, кобель, пощады!» — зло подумал Белкин. И правда нехорошо вышло: перегрыз гончак веревку, да и пустился догонять охотников, а тут, наверное, по пути на зайца напоролся. Вот черт!
Между тем Дружок гонит да гонит... Что это он долго не бросает?.. Никак на месте брешет?.. Опять погнал, да еще с привизгом... Опять на месте, опять голос другой, не гонный...
Охотники стали пересекать оклад туда, где бросил Евдокимов начатую рамку флажков. Вот попались им следы широких скачков Дружка. Здесь он гнал, а где же заячий след? Заячьего следа нет, а вот Дружок как будто два раза по одному месту промчался. Что такое? Вторые скачки, как кобеля, но лапы не его — круглее, шире.
А Дружок то азартно гнал, то задерживался на месте, вновь меняя голос.
— Ваня! А ведь след-то рысиный!
Остервенелый лай на месте говорил, что зверь задержан, но собаке одной с ним ничего не поделать.
Бросив флажки (потом соберут!), охотники со всех ног помчались на лай.
Вот уже голос Дружка совсем рядом, слышно, как кобель ломает зубами еловые сучья, слышно ворчанье разъярившейся большой кошки.
Люди крались все осторожнее, вглядываясь сквозь чащу. Белкин видел припавшую на передние ноги собаку. Гремя басом, она была до того озлоблена, что шерсть дыбом стояла по всему хребту, от загривка до хвоста. Обрывок перегрызенной веревки так и мотался на шее. А напротив собаки, собравшись в комок, приложив уши и оскалясь, прижалась задом к ели рысь.
Дружок атаковал то спереди, то сбоку, но зверь всегда успевал повернуться мордой к собаке. Дружок метался, и Белкину никак не удавалось улучить момент, чтобы выстрелить безопасно для собаки.
Заметив человека, рысь бросилась наутек.
Дружок залился ярким гонным лаем, как говорится, вися на хвосте у зверя. Рысь, не выдержав натиска, через каких-нибудь пятьдесят-шестьдесят метров снова села в оборону у корней вывороченной сосны.
Теперь первым поспевал к драке Евдокимов. Он видел, как кобель отскочил прочь, чуть не получив от рыси удар лапой. Момент не был упущен. Дым выстрела скрыл на несколько мгновений и зверя и собаку. Но уже слышно было рычание: Дружок трепал рысь.
Выжлеца ласкали, хвалили, чуть ли не обнимали. Из-за пазухи вынимали пироги: «На, Дружочек, возьми, родной!»
Но тому было не до пирогов. Он рвался к рыси: вцепиться бы, мять, потешить сердце!..
Смотав флажки, охотники бодро возвращались домой. В деревню они явились уже впотьмах.
— Смотри, Иван, не проболтайся про Дружка. Как бы не перехватили его у нас!
— Известно! Еще бы!
4.
Белкин и Евдокимов частенько стали захватывать с собой Дружка. Начали с охоты зайцев понашивать, а то и рысей приволакивали. Чуть хорошая пороша, они — кобеля на веревку и марш искать рысий след. А найдя его, вели собаку, пока не обложат рысь. И как только зверь оказывался в кругу, Дружка пускали на след. Он гнал, задерживал, охотники набегали... Выстрел — готово! Случалось, окладывали не одну рысь, а и выводок. Дружок гнал первую попавшуюся, и, когда она бывала убита, охотники возвращались к остальным, вновь окладывали зверей, обычно недалеко ушедших, и с верным гонцом брали их одного за другим.
Дружок победил сердца приятелей, и они стали к нему внимательней. Стоило выжлецу погнать беляка, кто-нибудь из охотников принимался мастерить, чтобы перенять зайца на лазу и убить, а другой, не щадя ног, старался держаться ближе к собаке. Стеряет Дружок, а человек рядом: «Давай, давай, Дружок! Ищи его!» Как тут бросишь? И гончий ищет, добирается, вновь гонит. А на следующем сколе опять кто-нибудь из охотников рядом — покрикивает, бодрит собаку. И вновь она гонит.
Ударит выстрел. Дружок доходит следом и хватает убитого зайца за бочину, убеждается: работал не зря.
— Дружок, на лапки! — и только треск стоит, как хрустят на зубах у него заячьи пазанки.
Охотники помалкивали про успехи своего четвероногого друга: и без того люди завидовали, глядя на рысьи шкуры. Пусть-ка другие жалеют, что лисы нет, нечем договор выполнять, а у Белкина и Евдокимова удача за удачей: то будто старика кота в капкан поймали, то заметили рысь на елке... Диво! А зайцы? Добыча не бог весть какая, да и то, как его, зайца, возьмешь? Врут, небось, Иван да Василий, что зайцев друг на друга нагоняют.
«Ой, не купить ли кобеля, пока не опоздали?» — призадумались Белкин и Евдокимов, но решили: «Вот еще — покупать! Во-первых, снег уже глубок — скоро охоте конец. Во-вторых, придет новая осень, выпадет снежок, и Марья, баба добрая, даст Дружка задаром. Так с какой стати кормить собаку чуть ли не целый год зря?»
Секрет Белкина и Евдокимова сам собой приоткрылся. А вышло вот что. В декабре понамело снегу, хотя и ходили еще без лыж. Собаку снег, конечно, связывал, но гон Дружку был все-таки по силам. Решили по свежей пороше поискать рысь. Сперва все шло хорошо. Нашли след крупного кота, обложили; Дружок погнал и через несколько километров остановил зверя. Белкин сначала из-за ветра отслушал гон; потом, найдя следы Евдокимова, который бежал, не теряя лая со слуха, пустился вдогонку, да опоздал к развязке.
А Евдокимов был уже около собаки. Видя, как в кустах мелькает кобель, напирающий на рысь, охотник уже ловил момент для выстрела. Вдруг, перелезая через поваленную сосну, попал ногой в развилку ствола, и та оказалась как в капкане. Евдокимов сгоряча так рванулся, что чуть не сломал ее.
Дружок же решил: помощь подоспела, еще яростнее напал на рысь, и зверю некуда уж было отступать, осталось только броситься на собаку. Евдокимов из своей ловушки видел, как рысь и гончая клубком покатились с рычанием, визгом, хрипом и шерсть летела клочьями...
Бой длился недолго. Дав Дружку несколько сильных хваток, кот сумел оторваться от него и скрылся в гуще ивняка. Кобель встал, но преследовать зверя больше не мог.
Возвращение домой было невеселым. Охотники приуныли, а Дружок ковылял, едва касаясь земли левой передней ногой и правой задней, на которых зияли широкие и глубокие раны.
Пришлось пустить слух, что Дружок напоролся на медведя и тот чуть не замял выжлеца насмерть. Но если тетку Марью можно было обмануть этими россказнями, то разве настоящий охотник поверит такой чепухе? Медведь? А где он? Почему же Мван с Василием бросили такого зверя, почему не обкладывают, не добивают его?..
5.
Пришла новая осень. В середине ноября завыла «сиверка», нанесло темных, с пенными краями туч, полетели белые мухи. За ночь насыпало снегу; клади мотки флажков в заплечные мешки, обдумывай маршрут, где бы лису найти. Но лис было опять мало.
Белкин и Евдокимов пошли к тетке Марье Пешиной.
— Здорово, Марьюшка!
— Здравствуйте, товарищи, посидите, побеседуйте.
— Беседовать-то некогда. Надо на охотишку. Дай-ка нам, Марьюшка, Дружка. Ему тоже, небось, погонять охота.
— Да нету его. Вчера продала...
Белкин и Евдокимов так и обмерли.
— Да как же так? Да кому?..
— А заозерскому Васе Сенину.
Настроение у пришедших окончательно упало. Сенин — охотник настоящий. Не видать им теперь ни Дружка, ни рысей...
— Сколько же дал-то?
— Сколько спросила, столько и дал, — похвалилась Марья. — Двадцать рублей выложил.
— Да мы тебе хоть пятьдесят...
Уныло плелись охотнички от Марьи.
Дружок у Василия Ивановича Сенина поработал на славу. Правда, зайцев он несколько презирал, случалось, погоняв немного, бросал, но чаще держал на гону до часа; охотиться с ним можно было. Как доблестный рысятник, Дружок, прогремел не только по своему району, но и за его пределами. За три зимы Сенин со злобным гонцом в своей округе истребил рысей начисто; «Искоренил», — говаривал Василий Иванович. Стал он выезжать и в другие районы и везде охотился победоносно. Лишь бы рысиный след найти, и, считай, зверь взят.
Не раз Дружку приходилось вступать в битву с опасным хищником. Бывало, он получал страшные раны в этих схватках. Хромая и ложась, чтобы зализать их, выжлец возвращался домой едва живым, но зато победителем. Неделю-полторы отлеживался, а затем вновь готов был гнать зверя и сразиться с ним, вооруженный все теми же неодолимыми страстью и бесстрашием... можно было обмануть этими россказнями, то разве настоящий охотник поверит такой чепухе? Медведь? А где он? Почему же Иван с Василием бросили такого зверя, почему не обкладывают, не добивают его?..
