Павлов С.
Не так давно издательство Академии наук СССР («Наука») выпустило в серии «Литературное наследство» интереснейший сборник «Горький и советские писатели» (неизданная переписка, 736 стр.).
В томе представлена переписка Горького с 63 советскими писателями, в том числе с крупнейшими из них: И. Э.
Бабелем, Л. М. Леоновым, Б. Л. Пастернаком, А. П. Платоновым, М. М. Пришвиным, Л. Н. Сейфуллиной, А. Н. Толстым, К. А. Треневым, К. А. Фединым, М. А. Шолоховым.
Переписка имеет совершенно исключительную ценность: она является необходимым дополнением и комментарием к истории нашей литературы 20—30-х годов.
Охотничий альманах не может, естественно, заниматься разносторонней характеристикой сборника — это делают общелитературные издания, но некоторые из писем представляют специфический интерес и для нашего читателя.
Это — переписка Горького с писателями-охотниками Пришвиным и Чапыгиным.
В письмах Пришвина то и дело чувствуется его охотничья страсть.
В сентябре-октябре 1911 года Пришвин в ответ на письмо Горького пишет: «У меня дома, как прочли ваше письмо, стали меня качать... в этот же день еще убил я петуха (тетерева), куропаток пару... и за это качали. Словом, день вышел хороший...»
В письме от 21 апреля 1928 года (из Загорска) Пришвин жалуется на погоду, не дающую возможности охотиться: «Вот с охотой у нас вышла беда так беда! 20 апреля самый сильный пролет вальдшнепов, разгар токов, а у нас в лесах еще снег толщиной в аршин, и не тает, а вянет. Измор!»
Охота и творчество для Пришвина были неразделимы. «Охота и писание значат для меня свободу в полном смысле слова, деньги — как необходимость. Слово, как условие получения денег и только», — писал он Горькому 27 июня 1927 года.
Большой любитель охотничьих и природоведческих книг, Пришвин рекомендовал Горькому (в письме от 2 апреля 1927 г,) прочесть только что вышедшую тогда эпопею В. Арсеньева «В дебрях Уссурийского края» и «Друг человека» Ю. Смельницкого, добавив, что книга Арсеньева «превосходна», а Смельницкого — «трогательна».
Горький, как известно, высоко оценил Арсеньева, но отзыв его о Смельницком, к сожалению, неизвестен.
Но, как видно из писем, Горький внимательно следил не только за художественной, но и за специальной литературой. Так, в письме от 5 февраля 1928 года он сообщал Пришвину: «Во Владивостоке вышла еще “Тайна маленькой речки” Бориса Тимофеева. Подзаголовок: “Из жизни дальневосточных лососей”. Меня эти люди умиляют, ей богу...»
Пришвин непременно посылал Горькому и все свои охотничьи книги. Горький, читая их, восхищался: «Читаю ваши “Рассказы егеря”. Отлично! До чего вы чудесно знаете язык, какая мудрая простота и звучность» (в письме от 15 мая 1927 г.).
«“Нерль” — вещь совершенно изумительная. Это сделано как гравюра, и притом такая, что сам Дюрер, вероятно, позавидовал бы вам. Ни одного лишнего штриха, чудесная стройность, насыщенность и — ощутимость» (в письме от 18 июня 1927 г.).
Благодаря Горького за этот отзыв, Пришвин добавлял (письмо от 27 нюня 1927 г.) «Сейчас возьму “Нерль” и прочитаю, и подумаю, нет ли там какого мотивчика для культивирования. Видите, я... “собакософ”, иду к человеку от собаки, а не наоборот, вероятно, вас тронуло некоторое продвижение в сторону человека...»
Когда Горький получил первый том «Собрания сочинений» Пришвина, то написал ему: «Впечатление альпийского луга: все цветы — знакомые цветы земных долин, но и обилие, и крупность их, и какое-то необъяснимо мудрое сочетание этих милых цветов, все это заставляет видеть их как невиденные никогда» (30 октября 1927 г.).
В письме от 20 января 1928 года Пришвин в шутливой форме обратился к Горькому с просьбой помочь издать что-либо из его охотничьих произведений за границей: «Гонорар тут ничтожный, и не из-за этого, но приятно бы, например, своих “собак” послать знаменитым французским охотникам, глядишь, мне б за это выслали от Французской республики в награду кобеля или медаль...»
Тут же, вслед за этим, Пришвин ярко подчеркнул свою глубокую привязанность ко всему, что связано с охотой: «Вчера ездил в Москву... сдавать новое звено “Юный фауст”, зашел перед этим в союз охотников и там с 11 дня до 5 вечера проговорил о собаках...»
Горький отвечал (5 февраля 1928 г.): «“Собаки” переводятся на английский, англичане же куда лучше французов понимают собак, в Лондоне даже собачьи клубы есть, и мамаша моего фокса Кузьки записана в какую-то особенную англо-собачью, «бархатную» должно быть, книгу. Да-с... Французам “Собаки” также будут предложены на днях».
В конце 20-х годов некоторые чересчур ретивые и «бдительные» критики укоряли Пришвина в том, что он в своих охотничьих рассказах якобы «прячется» от жизни».
Пришвин в связи с этим обратился к Горькому (письмо от 15 мая .1931 г.): «Вы знаете, писателей-анималистов на всем свете по пальцам пересчитать, и среди них я не последний в десятке. Вчера еще мои рассказы детские “Еж”, “Гаечки”, “Грач” и т. п. считались классическими, а сейчас такой рассказ от меня не возьмут, ссылаясь на то, что в поступках моих зверей нет генеральной линии... Дошло до того, что я и сам стал подумывать о ничтожестве зайцев и птиц в плане грандиозного строительства. Но нет! Ведь пушнина не малая статья дохода. Вот я и придумал свою звериную поэзию заключить в рамки звероводства... Считаю в биологии величайшим достижением наш Зоопарк, трудами Мантейфеля и его молодежи превращенный в биостанцию, работающую как бы не в Москве, а в недрах природы. У меня явилась мысль изучить Зоопарк и написать книгу, подобную арсеньевской “В дебрях Уссурийского края”».
Книги о зоологическом саде Пришвин не написал, но от охотничьей темы, в любом ее варианте, не отказался, и Горький в этом поддержал его: в редактируемых им журналах — «Наши достижения» и «Колхозник» — печатались такие произведения Пришвина, как «Берендеева чаща» и «Календарь природы».
Процитированные письма наглядно показывают А. М. Горького как читателя самого разнообразного вкуса, ценившего, в частности, и тему «природа — охота», а М. М. Пришвина — как настоящего охотника и в жизни, и в творчестве.
В переписке А. М. Горького с А. П. Чапыгиным речь идет преимущественно о вопросах родной истории. Горький очень ценил Чапыгина как историка-романиста: «Когда я читаю “Разина”, у меня от зависти уши горят, а от радости чуть не плачу... я этот ваш роман заставлю всех домашних читать» (1 мая 1926 г.).
Но в одном из более ранних писем (март, 1910 г.) Горький спрашивал Чапыгина: «Разве белок стреляют пулями, а не круглой дробью? Пулей — дорого, да и шкурку, поди-ка, портит пуля-то...»
«Охотно отвечаю на ваш вопрос относительно охоты на белку, — писал Чапыгин Горькому 10 апреля 1910 года. — Я родился на границе Олонецкой и Архангельской губерний, в уезде промышленников на пушного зверя и птицу, а потому, сообщая, не боюсь перепутать факты: белку стреляют пулей охотней, чем дробью. Дробовое ружье требует большого заряда и бьет не всегда удачно — рассыпает. Лес очень высокий.
Для охоты на белку у промышленников идет чаще всего пистонная, а иногда кременная мелкокалиберная винтовка, она бьет довольно сильно, а при меткости стрельбы незаменима, потому что белка несет хорошо удар и от дроби часто далеко уходит, много отнимает времени.
В винтовку пороху идет мало, а пули отливают сами (пулелейками). Пуля загоняется в нарезной ствол медным шомполом без пыжа и очень туго. Стреляют из винтовки с подстава — посох, распиленный вдоль батога. С руки стрелять трудно, приходится идти по лесу болотами и сухим местом, очень далеко заходить иногда, даже часто в труднопроходимые места: словом, куда заведет лай собаки. В Сибири, где лес похож на наш, еще не так давно существовали промысла на белку совсем мелкими пулями. Охотники брали с собой свернутые свинцовые прутья, откусывали зубами или щипцами пульку и загоняли таким же медным шомполом. Если пуля придется плашмя и шкурку разорвет, то это все равно — берут разорванные пополам, и цена не понижается на рваную. Если снимут шкуру с медведя по-коровьи, а не клиньями, то другое дело — там шкура ценится иначе, ибо клин вытягивается и голова перешивается на конец, отчего шкура кажется больше (далее — рисунок).
Я по летам уезжаю к себе и охочусь с промышленниками...» Так, с обстоятельностью истого охотника-промысловика, ответил Чапыгин на вопрос Горького.
В заключение хотелось бы горячо рекомендовать всем, кто интересуется литературным движением 20—30-х годов, внимательно ознакомиться со сборником «М. Горький и советские писатели»: в нем масса замечательных фактов и блистательных мыслей.
