Герман В. Е.
Вековые сосны и кедры были могучими и густыми; солнечные лучи почти не проникали сквозь них, отчего земля под ними всегда была влажной и холодной. Травы и ягодники тщетно тянулись к свету — они обреклись на вечный полумрак. Давно погибшие и уже полусгнившие деревья вперемешку с недавно упавшими захламляли лес, делали его непроходимым, глухим.
В тайге было мрачно; она казалась мертвой, безжизненной. Но в ее глубинах текла скрытая жизнь, наполненная своими радостями и горестями. В кронах деревьев, в кустах перепархивали птицы.
Где-то вдали мелодично журчала лесная речка, и там пересвистывались рябчики, певуче ворковала горлица и настойчиво долбил сухую сосну пестрый дятел.
Из зарослей выбежал небольшой зверек. Он ловко вскочил на поваленное дерево и прислушался. Поза зверька была забавной: сидя на задних лапах, он вытянулся столбиком, сжатые в кулачки передние лапки были, как у боксера, прижаты к груди. Длинный хвостик причудливо извивался вдоль спины, короткие ушки ловили звуки, большие черные глаза внимательно наблюдали.
На рыжеватой спине зверька ярко выделялись пять темных, почти черных, продольных полос. Широкая светлая каемка тянулась от носа к затылку, окружая глаз. Зверек крутил треугольной головкой, осматривался. Убедившись, что вокруг спокойно, он соскользнул на землю. Там он отыскал спелую ягоду черники и, схватив ее лапками, часто-часто двигая челюстями, стал с аппетитом поедать.
Это был бурундук, маленькая древесно-земляная белка. Здесь, в глуши Восточно-Сибирской тайги, зверек был одинок... Он родился далеко отсюда, больше года назад, в уютной и теплой норе, вырытой его матерью под корнями старого кедра. Детство свое провел вместе с четырьмя братьями и сестрами, с которыми уже в полуторамесячном возрасте начал покидать нору и познавать окружающий мир. Заботливая мать-бурундучиха знакомила малышей с этим миром и зорко охраняла их от опасностей. Сколько раз она резким цыканьем предупреждала детенышей о появлении врага, и тогда они стремглав, с отчаянным писком неслись к спасительной норе и мгновенно исчезали в ней.
С каждым днем молодые зверьки становились смелее, все дальше отходили от норы, все больше надеялись на свои силы.
Но вот бурундучат осталось трое. Первой домой не вернулась сестра бурундучка: ее словил ястреб, когда она на лесной поляне лакомилась свежей земляникой; потом пропал один из братьев: им позавтракала харза — прожорливый хищник, уничтожающий всех, с кем только может справиться.
Бурундучок помнил и то страшное время, которое наступило вскоре после гибели брата. В те дни на лесных полянах нещадно палило солнце, было душно и нестерпимо жарко. Живущие по соседству бурундуки сильно беспокоились и часто кричали. Но не свистели и цыкали, как обычно, а кричали гортанными, до сих пор не знакомыми ему голосами. Он видел, как то один, то другой взрослый зверек, сидя столбиком на поваленном дереве, пеньке или кочке, глядя на небо, кричал протяжно и тоскливо: «бурун, бурун, бурун!» И тогда непонятная тоска охватывала маленького бурундучка, и ему захотелось куда-то бежать, далеко-далеко, от какой-то грозной и непонятной опасности...
А потом пошли дожди. Непрерывные, ливневые, все затопляющие дожди. Реки и ручьи выходили из берегов, заливали низины, затопляли лес. Черные тучи день и ночь висели над тайгой, яркие молнии бороздили небо, было страшно от громовых раскат тов.
Старая бурундучиха покинула нору и стала выводить детей из этих страшных мест. Побежали и другие бурундуки. Они спешили уйти подальше, гонимые чувством, что их ждет неминуемая гибель. Потоки взбунтовавшейся воды несли несчастье мелким норным зверькам. Инстинкт не обманул бурундуков — они вовремя покинули родные края.
Непрекращавшиеся дожди гнали бурундуков все дальше и дальше в глубь тайги.
Однажды голодный бурундучок увидел ягоды голубики: кустики гнулись от обилия овальных и сочных ягод. Соблазн был велик, и зверек, не выдержав, жадно набросился на лакомый корм. Он так увлекся, что забыл об убегающих сородичах и не заметил пушистого коричневого зверя, появившегося в ягоднике.
Это был соболь — ловкий, кровожадный хищник. Бурундучок и соболь одновременно увидели друг друга. Зверек испуганно пикнул и кинулся в заросли. Соболь устремился в погоню. Прыжок бурундука и прыжок соболя несоразмеримы, и хищник быстро бы поймал свою жертву. Но на пути попался завал валежника. Бурундук юркнул в завал и стал ловко петлять. А тут опять полил сильный дождь и помешал соболю завершить охоту. К тому же соболь был сыт, он только что пообедал рябчиком.
Долго кружил в завале бурундук, пока наконец не выбился из сил. Тогда он забился под толстое дерево и, тяжело дыша, стал прислушиваться. Только дождь и ветер шумели в тайге. Перепуганный зверек не решался покинуть убежище и еще глубже залезал под дерево.
На тайгу опустилась ночь, дождь кончился, ветер утих, и тишина воцарилась вокруг. Бурундук задремал, но спал чутко, вздрагивая и просыпаясь от каждого звука и шороха. Ему все мерещился страшный соболь...
На рассвете зверек решился покинуть свое укрытие и осмотрелся. Поднявшееся над лесом солнце с трудом пробивало полумрак, где-то наверху в деревьях возились и попискивали птицы.
Бурундук попытался найти семью и сородичей. Но они исчезли, вчерашний дождь начисто смыл их следы. Все поиски оказались тщетными, и зверек остался один в незнакомой глухой тайге.
Шли дни. Бурундук привыкал к одиночеству. Прежде всего в кустарнике, на берегу лесной речки, под высокой и густой елью, он выкопал нору. Раньше он не знал, как копать, но научился: нора была сделана по всем правилам бурундучьего искусства: длиной в метр, с гнездовой камерой, просторной кладовой и отнорками с тупичками под «уборные». В гнездо зверек натаскал сухой травы и листьев и соорудил из них мягкую постель. Вход в нору был тщательно замаскирован ползучими растениями.
Потом бурундук стал запасать на зиму корм, тут ему также помог инстинкт. А корма вокруг было много: уродились кедровые орехи, сосновые и еловые шишки, всевозможные ягоды и грибы, семена трав. Изрядно потрудился бурундук, перетаскивая в защечных мешочках все эти корма в свою кладовую, не один десяток километров протопал зверек вокруг своей норы. Да и в самой кладовке было немало хлопот: каждый продукт надо было положить отдельно, на сухую траву, отделив сухими листьями от других запасов.
...Осенью бурундук все реже и реже покидал свое уютное убежище. Он много спал в теплом гнезде, свернувшись калачиком, надежно прикрыв голову пушистым хвостом. Зверек не любил дождя и только в редкие ясные дни вылезал на поверхность и грелся на солнце, сидя на ветке дерева или на высокой кочке. А когда пришла зима и вход в нору занесло снегом, а наверху бушевали метели и трещали морозы, полосатый зверек заснул более крепким сном и лишь изредка посещал свою кладовку, подкрепляя силы.
Весной, с приходом тепла, бурундук проснулся. В кладовой у него оставалось еще немало кормов — хозяйственным оказался, зверек, но он не воспользовался ими: нору раскопал медведь и уничтожил все, что с таким трудом осенью, долгие дни, собирал бурундучок. Медведь едва не схватил и самого хозяина, да только промахнулся, и тот успел спастись на пушистой ели.
Бурундуку пришлось переселиться в дупло старого кедра. Питался в это время зверек древесными почками, молодой травой, прошлогодней ягодой. Летом с кормом стало лучше: снова подросли шишки, полезли грибы, поспели ягоды.
Бурундук собрался копать себе новую нору и уже приглядел для этого удобное место под дуплистым кедром. Но тут произошли события, которые полностью изменили его жизнь.
За год одинокой жизни бурундук отвык от сородичей. Его тянуло к ним. И вот однажды на лесной поляне, заросшей земляникой, он учуял свежие следы другого бурундука — самочки. Зверек пустился в поиски. Время от времени он звал незнакомку. Наконец она отозвалась, и бурундук увидел ее на нижних ветках старой сосны. В несколько прыжков бурундук преодолел расстояние до дерева и пулей влетел на него. Зверьки миролюбиво обнюхались, а потом, покинув сосну, весь день были вместе, лакомились ягодами, а на ночь устроились в дупле старого кедра.
Все последующие дни бурундуки не расставались, и, кто знает, быть может, они стали бы основоположниками нового поселения бурундуков в этом глухом районе сибирской тайги, если бы не встреча с человеком... Его они увидели первый раз в жизни.
Человек был звероловом из Зооцентра, и он поймал бурундуков в одну из хитроумных своих ловушек. Первой в ловушку вскочила самочка, за ней бурундук. Ловушка была крепкой, и уйти из нее не было возможности. Потом человек посадил бурундуков в небольшую проволочную клетку и с другими отловленными животными отвез в Москву.
Вскоре бурундуки попали ко мне домой. Здесь, в просторном светлом садке с ящиком-дуплянкой, зверьки начали свою новую жизнь. Они быстро освоились, полюбили свое жилище, и особенно гнездо, сооруженное ими в ящике.
Мы назвали самочку Тики, а самца — Рики. Тики — более доверчивый зверек, она стала довольно ручной. Рики же поосторожнее. Зверьки привыкли и к другим обитателям квартиры: внимательно слушают «бой» старого перепела, с интересом наблюдают замысловатые танцы коростеля Корочки, которые птица исполняет каждое утро перед самым садком бурундуков; с любопытством присматриваются к добродушному пойнтеру Анчару, оживленно «обсуждая» между собой, не опасен ли этот большой и незнакомый зверь...
Дружба между зверьками, зародившаяся в далекой сибирской тайге, крепнет и в неволе. Они вместе лакомятся в кормовом отделении клетки подсолнухами, сахаром, разными орехами, ягодами и фруктами, часто возятся и играют, как котята, гоняясь друг за другом, а спят всегда вместе, тесно прижавшись и свернувшись клубочками. Как и на воле, перед дождем они громко кричат свое протяжное «бурун, бурун» и никогда не ошибаются в предсказаниях.
У Тики скоро будет потомство, она уже начала заметно толстеть. Когда молодые бурундучки подрастут, а родители станут совсем ручными, все семейство большую часть времени начнет проводить вне клетки, свободно бегая и прыгая по комнате, и тогда, как и в лесу, какой-нибудь из зверьков вдруг сядет, вытянется столбиком и крепко прижмет к груди передние лапы, как готовый к бою боксер на ринге...
