Саулин П. О.
Красавчик
Во многих наших лесах живут очень красивые животные — косули, или дикие козы, тонконогие и быстрые, золотисто-рыжеватые. Весною косули-самки приносят двух косулят (редко одного) и умело скрывают их в чаще или высокой траве от волков, лисиц, орлов и ястребов. Накормит косуля детеныша молоком, уложит в траву спать, и лежит косуленок, поджав под себя передние ножки, пока не проголодается.
На его рыжеватой спинке — беловатые пятнышки, похожие на водяные лилии: такая окраска делает косуленка почти незаметным в траве. Косуля-мать находится вблизи детеныша, щиплет траву, частенько поднимает голову, озирается, прислушивается. Заметив человека, собаку или волка, убегает — отводит врага от малыша.
Молодые косулята очень забавны и легко приручаются. За ручным зверьком и его повадками я долго наблюдал во время отпуска у знакомого мне охотника в лесной избушке за Вышним Волочком.
Попал косуленок к охотнику-леснику Ивану Петровичу Волгину случайно. Косил лесник в начале лета траву вблизи лесной сторожки и не заметил, что среди цветов иван-да-марьи лежал косуленок; коса порезала на его боку пятнистую шкурку; козлик вскочил, споткнулся, и лесник поймал его.
Отпустить полагалось. Но ведь погибнет от раны. И Иван Петрович решил зверька вылечить.
Косуленок был еще крошечным, меньше зайца. Он дрожал от испуга, но вырваться из рук не пытался. Дома увидел его сынишка лесника— шестилетний светловолосый Володька:
— Ой, какой красавчик! Не зверек, а цветок... Дай мне его подержать!
— Погоди, сынок! — сказал отец. — Я его косой задел, пусть мать ему ранку зашьет.
Жена лесника Ольга Власовна, фельдшерица, встревожилась:
— Надо швы накладывать, широкий порез.
Она смазала края раны йодом и зашила ее шелковой нитью.
— Выздоравливай, Красавчик! — ласково сказала она косуленку, поглаживая его шею.
Затем сняла малыша со стола, бережно поставила на пол, налила в бутылку молока, надела на горлышко соску и стала угощать. Красавчик зачмокал, почти полбутылки выпил.
— Хлеба ему можно дать? — спросил Володька.
— Для хлеба косуленок еще не дорос, а вот свежего клевера мы ему с тобой нарвем. Думаю, что траву он уже пробовал.
Через несколько дней ранка у косуленка зажила, и он уже резвился, прыгал по избе, гоняясь за Володькой, который угощал его молодым клевером и лепестками различных трав; молоко косуленок пил уже из миски.
Красавчик привязался к мальчику.
На шею Красавчика лесник повесил колокольчик.
— Если убежит в лес, чтоб легче разыскать было, да и волки колокольчика побаиваются, — пояснил он сыну.
Но Красавчик и не пытался уходить в лес. Ночевал он в углу избы на охапке сена и твердо знал свое место.
Подросший, он стал пошаливать: встанет чуть свет и начинает «вякать», прыгать по избе. На диван и на стол вскакивал. Однажды чашки и блюдца перебил, скатерть изжевал. За эти проказы Ольга Власовна стеганула Красавчика полотенцем, а он в драку к ней полез: почувствовал в себе силу; к осени у него на голове появились бугорки — зачатки будущих рогов.
Без Володьки Красавчик скучал. К спящему в кроватке мальчику подходил осторожно, пытаясь лизать его руку или лицо. Если взрослых в избе не было, вскакивал в кровать и ложился рядом. При взрослых этого не делал: знал, что получит шлепок полотенцем.
Как только Володька вставал, Красавчик подбегал к нему, и начиналась игра...
Лесник тоже был доволен своим питомцем и весело говорил:
— Два друга — метель и вьюга! Ты, сынок, особенно не дразни козлика, видишь: уже рожки у него показываются, а вырастут — бодаться начнет, ушибет.
— А я его не боюсь, за рожки держать буду, — бойко отвечал крепкий и подвижный Володя.
К зиме Красавчик стал линять — выцветать. Белые пятна на боках исчезли, шерсть стала золотисто-седоватой, а на голове появились остренькие рожки; сначала они были мягковатые, потом затвердели. И ростом он теперь был выше родившегося у Волгиных зимой ягненка. Однажды утром, когда Володя еще спал, Красавчика выпустили на двор, он ушел в лес и не возвращался. Вся семья загрустила: «Пропал наш Красавчик...» Лесник исходил весь лес, кликал, звал, но козлик, знавший хорошо свое имя и шедший на зов, не показывался. Явился он в сумерки.
— Ах ты, шельмец эдакий! Где пропадал? — журила его Ольга Власовна.
Красавчик прижался рыжеватым боком к Володьке, прядал ушами, поблескивал черными глазами, виновато лизнул руку мальчика.
Ольга Власовна на ночь заперла Красавчика в хлев. Володька взгрустнул, спал плохо, часто ворочался в постели. Когда лесник и жена проснулись, мальчика в доме не оказалось. Кинулись искать. Видят: сидит он босой, в одной рубашке у крыльца на скамейке, за шею козлика обнимает, а Красавчик его щеку розовым, чуть шероховатым языком лижет. Утро было прохладное, ветер свевал с берез и рябин цветные листья.
— Наверное, простудился, неразумный! Беги скорей в избу! — в один голос закричали родители.
А Володя, радостно возбужденный, отвечал:
— Красавчик меня своей теплой губкой греет!
Больше Красавчика в хлев не запирали. А вскоре выпал снег, заукали метели, и козел даже не старался уходить в лес: не пришла еще, видно, пора.
Выжил...
На полях уже лежал снег, озера и реки замерзли. И только родничок под холмом, кутаясь в сизый пар, еще тихо журчал.
Бывалый охотник Трофим Егорович глазам своим не поверил: на бережку родника сидела большая, с длинной шеей птица, пощипывая порыжевшую от мороза траву. «Гусь заблудился, наверное», — подумал охотник.
Подошел поближе, видит: не гусь, а лебеденок. По изогнутой шее и серо-пепельным перьям узнал; лебедята белыми становятся, лишь когда полной зрелости достигают.
Нагнулся к лебеденку, попытался взять в руки. Птица клювом пыталась ударить, да и то не могла: ослабла. Трофим приподнял лебеденка — легкий, не тяжелее курицы. «Заболел, отбился от стаи», — решил он.
Охотник бережно взял лебеденка под мышку, зашагал в село. Принес в избу и пустил на пол. Качнулся лебеденок, на бок свалился, пытался встать, но не мог.
— Прирезать надо, пока не околел, — сказала жена Трофима, Агата.
Муж возразил:
— Тот не охотник, кто птицу из беды не выручает. Кормить и лечить буду.
Он тщательно осмотрел лебеденка, но, кроме синяков и потертостей под крыльями, никаких ран не обнаружил.
— Это он, на юг летя, под крыльями мозоли набил, а на снегу от недоедания ослаб, — сказал Трофим.
Он накатал из хлеба шариков и стал их запихивать в клюв птице, держа ее на коленях. Она трясла головой, с трудом, но заглатывала. Потом кормил лебеденка вареной картошкой, морковью и кусочками сырой капусты, тоже насильно запихивал пищу в рот. Накормив, пустил поближе к теплой печке — греться. Поставил возле него миску с водой, насыпал на пол овса, накрошил хлеба.
Когда утром охотник проснулся, лебеденок уже прочно стоял на ногах; корм с пола был подобран.
Вскоре лебеденок совсем окреп. Ел и пил из миски без стесненья. Трофим отнес нового жильца в хлев, пустил к гусям. Гусак кинулся на незнакомца, загоготал, зашипел, но, получив удар крылом, больше не пытался трогать его.
Наконец гуси привыкли к новоселу. Ели и пили с ним из одного корыта, в оттепель вместе расхаживали по двору. Вожаком стайки была дикая птица. Она кидалась на пробегавших кошек и собак, била их крыльями, да так, что те, поджав хвост, пускались наутек.
Когда над садом пролетали вороны или сороки, лебедь настороженно кричал: «киль-кили! киль-кили!» В хорошем настроении он издавал нежное «анг! анг!» Это был лебедь-кликун, с черным пятном на конце желтого клюва.
Наступила весна, в овражках зажурчали ручьи, на полях появились проталины. Жена охотника все чаще выпускала лебедя и гусей во двор, и они неторопливо шагали за околицу, купались в лужах, охорашивались.
Лебедь забеспокоился, он часто взлетал, трубными звуками зовя гусей вдаль. Гусак отвечал ему громким гоготом, взмахивал крыльями, но оторваться от земли не мог.
Трофим Егорович по утрам, наблюдая за лебедем, говорил Агате:
— Весну почуял... Скоро лебеди с юга на север полетят.
Однажды, в начале апреля, Трофим Егорович собрался ехать в город и, встав на рассвете, выпустил из хлева птиц. Утро было тихое, и лишь на Волге грохотали льдины.
Лебедь заволновался, затрубил особенно громко, поднялся в воздух и, описав над садом круг, снова спустился к гусям. В это время в воздухе послышались лебединые трубы и шум крыльев. Лебедь опять закричал, быстро взмахнув крыльями.
Трофим Егорович видел, как питомец поднялся высоко над селом и присоединился к трем кружащимся над речным заливом лебедям...
Зоркоглазый беркут
В ясный сентябрьский день я скитался по уральским горам; у одной отвесной скалы увидел двух человек, заколачивающих топорами колья в землю. Рядом с ними лежала сеть из крепкого шнура, а в корзинке гоготал серый гусь.
— Что вы тут, добрые люди, мастерите? — спросил я.
Седобородый, с раскосыми глазами старик что-то ответил по-башкирски, но убедившись, что я не понимаю, кивнул на молодого черноглазого парня. Тот объяснил ломаным русским языком:
— Сетку делай, под ней гуся сажай будем. Орел с неба погляди и упади на сетку — запутайся. Беркута поймай, охоте обучи будем.
Я попросился посмотреть столь необычную ловлю орлов.
Когда охотники все приготовили, мы в сотне шагов от поставленной на колья сети соорудили шалаш и, усевшись в нем, стали ждать.
Не прошло и часа, как молодой ловец, поглядывавший сквозь щели шалаша в небо, тихо произнес:
— Два беркута над горой кружи. Один большой, другой меньшой.
Парень слегка ткнул старика локтем в бок, что-то сказал ему по-башкирски. Старик прильнул к щели. Я тоже стал следить за беркутами, описывающими круги над утесом. Вскоре один из них, сложив крылья, ринулся вниз и упал на сеть. Ломая прутья шалаша, мы бросились к орлу. Он бился в сети, яростно шипел. Ловцы ухватили его за концы распластанных крыльев. Старик сунул голову орла в мешок. Я помог им высвободить из сети крылья, хвост и лапы птицы. Не прошло и пяти минут, как орел уже сидел в мешке, а потом умело был пересажен в корзину.
Беркут оказался крупной старой самкой.
— Якши, якши! — радостно повторял старик.
Прощаясь, я спросил:
— Неужели и старого беркута можно обучить охоте?
— Моя отец шибко может. Все может! — воскликнул молодой, кивая на улыбающегося старика.
Орел — символ силы, удали, проворства. Он воспет в песнях, о нем рассказывается в былинах и сказках. Отважного и удалого человека, совершившего подвиг, сравнивают с орлом за его сообразительность, смелость и ловкость. Эта хищная птица красива и величава, особенно когда стремительно взмывает ввысь или парит высоко над горными кручами, высматривая добычу. И из всех настоящих орлов беркут самый интересный, самый крупный.
Не раз я встречался с беркутами в горах Урала и Кавказа, лазил весной на скалы к орлиным гнездам, наблюдал за их чудесными брачными играми, и должен сказать, что по смелости и дерзости беркут, пожалуй, иногда даже превосходит бородача или ягнятника.
Размах крыльев пойманной самки был больше двух метров. Мне рассказали, что у старого самца крылья несколько меньше. Оперение старого беркута темно-бурого цвета, голова золотисто-рыжая, только затылок и задняя часть шеи буро-желтые. Треть хвоста у основания белая, середина — в черных полосках или пятнистая, конец — черный. Молодой беркут окрашен посветлее, крыло его с белым зеркальцем, а хвост — совсем черный. Ноги до самых лап одеты в светло-бурые «штаны». Пальцы желтые. Однако оперение беркута не всегда одинаковое; оно варьирует в зависимости от местности, в которой хищник обитает, и от возрастных линек. Беркута, как и всех прочих орлов, можно отличить в полете по тому, что его хвост на лету выглядит коротким, а крылья широкими, тупыми и машет он ими медленно. Перья на конце крыльев кажутся при полете сильно раскрытыми.
Беркут — обитатель высоких гор и обширных лесов. Он очень редок в Европе, а у нас гнездится преимущественно в Азиатской части страны, почти во всех лесистых горах; любит селиться и в дремучих лесах.
Спаривание и гнездование у беркутов начинается в марте. Гнездо птицы вьют на неприступных горных скалах или в их ущельях, а в лесах — на верхних ветвях высоченных деревьев; там сложенные птицами толстые ветви и коряги образуют как бы помост. Верхнюю часть гнезда беркут выстилает более мягкой подстилкой: прутиками, мхом, шерстью животных. Гнездо в поперечнике достигает двух метров. Почти каждый год беркуты возвращаются в свое гнездо.
Самка откладывает два сравнительно небольших белых круглых яйца, украшенных буроватыми крупными или более мелкими крапинками, и высиживает их приблизительно около пяти недель. Птенцы, покрытые серо-желтым пухом, растут медленно и лишь к концу июля покидают гнездо. Беркуты первое время кормят птенцов самой мелкой своей добычей, а позднее носят им и более крупных животных. Взрослых орлят родители приучают к охоте. Для этого таскают в гнездо живых зверьков и птиц, которых орлята сами умерщвляют и, кое-как очистив от шерсти или перьев, проглатывают. Хищники глотают не только мясо, но и кости, даже волосы и перья. Это способствует улучшению пищеварения. Непереваренные волосы и перья все хищные птицы выбрасывают через рот в виде так называемых погадок.
Привязчивость взрослых беркутов к птенцам, как и у большинства хищных птиц, очень сильная. При приближении человека к гнезду орлы клекочут, кружатся вокруг и могут сильно поранить охотника, который осмелится вынуть яйца или орлят из гнезда.
После того как орлята вполне окрепнут и станут летать, старые беркуты начинают обучать детей искусству полета, путешествиям и, ловле зверей и птиц. Такое обучение у хищников продолжается довольно долго. Преподают уроки как самка, так и самец. Один из родителей, прилетев с пойманной птицей, выпускает ее, а заметившие ее орлята пытаются схватить добычу раньше, чем она коснется земли. Урок повторяется несколько раз подряд.
Только после того как орлята научатся хватать птицу в воздухе, а бегущего зверька на земле, родители перестают заботиться о детях и покидают их навсегда.
Орлы, как и все хищники, — жестокие птицы. При недостаточности кормов, будучи голодными длительное время, они способны пожирать даже своих птенцов, а последние — более слабых собратьев. Это явление среди хищных птиц не редкость.
Беркут — неутомимый разбойник. Он убивает всех зверей и птиц, с которыми может справиться, а также способен задрать молодую антилопу, серну или молодого горного барана. Проголодавшись, клюет и падаль. Беркут по-разному нападает на свою жертву: выследив ее с большой высоты, может камнем упасть на нее или же, несясь бреющим полетом, полоснуть когтями по спине, ударить лапой по голове и молниеносно выдолбить клювом глаза. Зайца или лисицу он легко поднимает в воздух...
Башкиры, киргизы, казахи, узбеки и туркмены высоко ценят беркута как отличную ловчую охотничью птицу. Они берут молодого беркута из гнезда, приручают и дрессируют, стараясь добиться, чтобы птица шла на зов хозяина. Вынашивая, кормят сидящего на руке орленка только из рук, надевая после этого на глаза колпачок. Выросшего и окрепшего орла приучают к охоте, выезжая с ним верхом на коне в степь. Сначала пускают беркута на мелких зверьков: сусликов, сурков, байбаков. Заметив зверька, снимают с глаз беркута колпачок и пускают птицу. После того как добыча взята, дают птице кусочек мяса и снова надевают на ее голову колпачок.
Знатоки охоты с беркутом ухитряются обучать даже старых орлов. Они особенно ценят крупных самок. Когда беркут привыкнет ловить мелких зверей, пускают его по зайцу, лисице, корсаку и лишь затем по волку. Хорошо выношенный и успешно добывающий волка беркут ценится очень дорого, за него и теперь дают две-три лошади или верблюда.
Охотятся с беркутом и на пернатую дичь: уток, гусей. Сильная ловчая птица останавливает джейранов и сайгаков; в древности монголы охотились с ней даже на диких лошадей. Сайгака или лошадь беркут, разумеется, не может убить, но, налетев на животное сверху, хватает его за голову, останавливает и ослепляет (чаще своими сильными когтями, чем клювом). В это время охотник стреляет животное или арканит его.
Беркут, конечно, большой разбойник. Однако численность его теперь столь невелика, что о каком-либо приносимом им ощутимом ущербе охотничьей фауны не может быть и речи. И мы должны беречь его как чудесную и редкую красу наших просторов, как отличную охотничью птицу.
