Шевалье П.
I
Как близки сердцу охотника клички борзых и гончих: Будило, Пурга, Плакун, Карай!.. От них веет романтикой русской охоты, необъятными просторами родных лесов и полей.
Иное — у легавых собак: здесь пестрят всевозможные Лорды, Боксы, Бены и даже двойные, тройные имена, подобно знатным родовым фамилиям.
Не избежал этой участи и мой герой. Его отцом был знаменитый Грааль, происходивший от вывозного бельгийского чемпиона Неро де-Грюпона, и новоявленного потомка занесли в родословные книги под кличкой Грей. Это было в 1926 году, в Москве. Грей оказался последним в роду этих прославленных пойнтеров.
В отличие от отца мать Грея имела русскую «географическую» кличку — Кама и ладностью своей напоминала старых отечественных полевиков.
Годовалым щенком Грея привезли на Волгу, в Саратов. Его приобрел один страстный любитель-собаковод для восстановления породы. При небольшом росте пес отличался крепкой колодкой, хорошей грудью, развитой костью и мускулатурой. Но самым ярким в его внешности была типичная для пойнтера старых кровей голова — рельефная, с несколько удлиненной мордой, которую четко обрамляли тонкие, развитые губы. Привлекали внимание большие глаза, добродушные и, казалось, немного грустные.
Среди провинциальных конкурентов на выставках Грею было обеспечено первое место, что привело в результате к печальным последствиям. Хозяин Грея, будучи «охотником на час», держал его как производителя. Обладая высокими полевыми данными, собака лишь изредка бывала на коротких охотах в воскресные дни...
Скоро хозяину понадобился новый чемпион-москвич, и Грей пошел по рукам.
В разгар осенней охоты у меня внезапно погибла молодая сука Ася. Грустная это была осень.
Как-то зимним вечером я зашел к первому хозяину Грея — посоветоваться о покупке готовой натасканной собаки.
— А не купить ли вам Грея? Я буду очень рад, если он наконец попадет в надежные руки и увидит настоящую охоту, — предложил мой собеседник.
Меня это несколько удивило.
— Но ведь ему пять лет, а его до сих пор не удалось сделать мало-мальски стоящей охотничьей собакой. И притом, у него уже третий хозяин...
— Вы не представляете, какой это талант! Чутьище на версту, широченный поиск, твердая стойка. Беда лишь в том, что пес все время находился у калек вроде меня. Вот и новый хозяин Грея жалуется, что не поспевает за его ходом и часто теряет в лесу; надумал менять на какого-то тихохода гордона. Я уверен, при мягком характере и уме Грея вы из него еще сделаете отличную собаку.
Поразмыслив, я решил отправиться за Греем.
Его владелец, пожилой мужчина, видимо, обрадовался возможности продать собаку.
Я увидел Грея в углу, на подстилке. Свернувшись в комок, пес с грустью поглядывал в нашу сторону. На мой зов он едва реагировал. Его подозвал хозяин. Грей медленно встал, подошел и сел против нас, глядя в глаза то одному, то другому.
Меня поразило редкое выражение больших глаз, говоривших не только об уме, но и о каком-то скрытом обаянии этого животного.
Я привлек Грея к себе и стал медленно гладить. Что-то нас сблизило. Он плотнее прижался, положил на мое колено голову, протяжно вздохнул.
В собаке так все располагало, что я, не задумываясь, какой будет охотничий прок, решил приобрести ее. Хозяин стал собирать родословные документы, дипломы, медали, а я все размышлял над глупой судьбой этой недюжинной собаки, в расцвете сил не нашедшей своего призвания.
Мы вышли на улицу. Была сильная метель. Пойнтеру такая погода не улыбается. Но Грей покорно шел у ноги старого хозяина. Потом пса взял на поводок я и пошел вперед быстрее, предварительно договорившись с Греевым владельцем, что если собака не пойдет, то снова поведет он. Пройдя с пол квартала, Грей два-три раза оглянулся назад, но не пытался задерживать ход. Я решил предоставить ему свободу действий и остановился, чтобы лучше понять его намерения. От холода поджав хвост, он вопрошающе на меня взглянул. Мне стало ясно, что настоящего дома собака не имела. Быстрым движением сбросил я с нее снег, для бодрости и тепла крепко провел рукой по спине, и мы снова зашагали вперед. Больше Грей не оглядывался.
Так родилось первое доверие.
II
В марте 1932 года мне неожиданно пришлось переехать в Москву. Грея я временно оставил у своих родителей.
В родные места я вернулся лишь на весеннюю охоту. Меня интересовала встреча с Греем. Каким я остался в его памяти? Ведь за короткий срок пес уже успел ко мне привязаться. В зарождавшейся, дружбе сыграли роль совместные прогулки и периодические занятия, в которых он понимал, что я для него не просто домашний человек, а нечто большее.
Мое появление в доме вызвало у Грея восторг. Услышав мой голос, он вырвался во двор и стал неистовствовать, подпрыгивая и извиваясь вокруг меня всем телом. Пришлось долго успокаивать собаку, прибегнув даже к строгому тону. Но мы оба ясно ощущали радость встречи.
Целый день Грей неустанно следил за мной, то подсаживаясь ко мне, то ложась у моих ног, как бы опасаясь, что я снова смогу надолго его покинуть.
Приближалась наша первая размолвка...
В канун отъезда на охоту по селезням я стал собирать охотничьи вещи: появились остропахучие болотные сапоги, патроны, ружье. Грей деловито следил за моими движениями, подобно тому как когда-то и я юношей предвкушал свой первый выход со взрослыми на настоящую охоту. Теперь я невольно обманывал Грея, а он этого и не подозревал: ведь брать собак на весеннюю охоту нельзя.
На следующий день Грей с утра был в возбуждении, часто обнюхивал сложенные вещи, тревожно отзывался на каждый стук в дверь и неустанно следил за всем происходившим в доме.
Наступили самые тяжелые минуты. Пришли мои товарищи в охотничьем облачении; после короткого, веселого разговора, поласкав Грея, стали выносить вещи. Грей попытался выбежать во двор, чтобы по-своему принять участие в общих сборах с дорогими ему людьми, но его не выпустили. Это было для него первым тревожным признаком. Он насторожился. Наконец я взял ружье и простился с домашними. Грей еще не верил, что его оставят, энергично тянулся за мной, но его удержали, и дверь захлопнулась.
Бедный пес бросился к окну, недоумевая, почему все так произошло?
Тяжело переживая обман близкого человека, собака забилась под кровать и там пробыла до позднего вечера.
Всю неделю Грей оставался сумрачным.
Встреча моя с Греем по возвращении с охоты совсем не походила на встречу при приезде из Москвы, Услышав мой голос и стук в дверь, Грей выбежал во двор, но в этот раз остался равнодушным. Деловито обнюхав охотничьи трофеи, он вскоре вернулся в дом и тихо лег на свое место.
Теперь передо мной стояла трудная задача — найти примирение, тем более что я вскоре должен был уехать в Москву до осени. Я решил в оставшиеся три дня быть все время с Греем. Но этого было недостаточно, требовался выход за город, в лес, с тем чтобы найти там хоть одного застрявшего от весеннего пролета вальдшнепа.
Так я и сделал. Ранним погожим утром мы отправились в направлении Кумысной поляны. Всю дорогу до первых кустарников я держал Грея у ноги. Выйдя на первую поляну с посадками, я пустил его в поиск. Сколько страстности было в стремительном беге пса и как отличался этот бег от того, который можно было наблюдать на любой прогулке по городскому саду! Грей поистине преобразился: в широком поиске носился он с высоко поднятой головой, ловя желанный запах птицы. Иногда я терял его из виду, но он вскоре появлялся, стремительно проносясь то с левой, то с правой стороны от меня. Собаке представлялась возможность вдоволь насладиться поиском и, самое главное, скорее «схватить» волнующий запах любимой птицы...
При выходе из низины я заметил, что Грей в одном месте круто свернул с направления и резко сбавил ход. Перейдя на осторожный шаг, вытянув шею, он едва переступал и вскоре замер. Замер в это время и я. Грей стоял по птице.
Я быстро стал подходить к собаке, но вальдшнеп не выдержал и поднялся. Вскоре перемещенная птица была отмечена новой стойкой. В этот раз я оказался поблизости от Грея и мог внимательно за ним следить. Грей, высоко подняв голову, жадно вбирал в себя запах вальдшнепа... Верхние веки глаз были слегка приспущены, и казалось, что он упивается пойманным ароматом...
Стойка Грея не отличалась той излюбленной позой, которую привыкли показывать, изображая легавых на охотничьих картинах. Однако та страстность, которая заставляла дрожать каждый Греев мускул, убедительнее всего доказывала, что значила охота для этой собаки.
Короче говоря, я и Грей были взволнованы не на шутку. Он — первым весенним вальдшнепом, я — новым спутником в охоте.
Ликующими возвращались мы домой.
Обоим стало ясно, что вальдшнеп сделал свое важное дело: Грей забыл свою глубокую обиду, и я с легким сердцем уехал в Москву.
III
В золотую пору «бабьего лета» я вернулся в Саратов.
По пути с вокзала узнал приятную новость: Грей, оказывается, хорошо знал мое имя и живо на него реагировал. Значит, в нем жила не только память обо мне, но и желание видеть меня...
Вскоре обильные дожди сменились ясной погодой. Начался массовый пролет вальдшнепов. Я отправился в излюбленные места, под Усовку.
Как живописна в это время волжская пойма! Луговые поляны успели покрыться свежей отавой. Многочисленные лесные гривы играли багрянцем еще не совсем опавшей листвы. Кое-где величаво стояли одинокие старые дубы и вязы. И все это заполнено многочисленными озерами и протоками, ласкающими взор зеркальной гладью вод в оправе бархатных берегов.
Я решил остановиться не в деревне, а прямо на месте охоты, у знакомого бакенщика, старичка Михеича, жившего в небольшом домике на берегу Волги.
Встреча с Михеичем была, как всегда, радушной. Он удивился, что я не приезжал к нему все лето, а когда узнал, что я переехал в Москву, с досады махнул рукой. В этом скупом жесте как бы чувствовался большой укор моих родных мест. Вечером варили уху, делились пережитым за последний год и, ложась спать, порадовались обильной росе, предвещавшей погожий день.
Ранним утром, до завтрака, я отправился с Греем на вальдшнепов. Мы прошли одной гривой и подняли около десятка птиц, из которых в сумке у меня оказалась только пара. Возбуждение Грея ежеминутно нарастало, передаваясь мне. Что-то надо было предпринимать, и я решил выйти из леса и посидеть некоторое время у реки в надежде, что наши нервы несколько успокоятся.
Однако благое намерение ни к чему не привело. Собаке трудно было понять смысл «отдыха» всего через полчаса после начала охоты, да еще в том месте, где было много птицы. Грей ежеминутно вскакивал, скулил и рвался в волшебную чащу, притягательно пахнущую свежими набродами дичи.
Чтобы успокоить собаку, я решил повесить ружье за спину и заняться натаской. Смешно, конечно, говорить о натаске шестилетнего пса, но мне хотелось выявить грубые недостатки в его работе и несколько смягчить их. Нужно было прежде всего умерить стихийность поиска. Но как это сделать? Я начал прятаться. Грей быстро меня находил и, как ни в чем не бывало, продолжал снова уходить в поиск на далекое расстояние. Частые свистки, которыми я пытался держать его поближе, очень утомляли пса и мешали уйти в том направлении, куда подсказывал ему инстинкт.
Один случай убедил меня, что все мои старания в этом совершенно излишни. Грей выгнал из густого шиповника вальдшнепа, который низом, над землей, протянул в соседнюю гриву, где и запал у первого же куста. Отметив предыдущую сидку вальдшнепа, Грей выскочил из гривы и, как по струне, пошел через травяную низину к новой сидке птицы. Я изумился: расстояние до новой сидки было слишком велико, не менее ста шагов, и «прихватить» птицу через всю низину было трудно. И только потом, всматриваясь в поведение собаки, я убедился, что Грей чуял в это время не птицу, а свежий ее след в воздухе. Идя точным направлением, Грей, задрав голову, жадно вбирал сырой воздух. Видимо, повышенная влажность потной низины в тихое осеннее утро способствовала и сохранению на некоторое время запаха птицы в воздухе при полете. Так, следом пролетевшего вальдшнепа шла собака до того места, где запах следа сменился запахом самой птицы, сковав Грея мертвой стойкой.
Изумленный происшедшим, я неподвижно стоял за кустом, решив проследить дальнейшее поведение собаки. Стойка была очень длительной, но как только поднялся: вальдшнеп, Грей бросился искать меня. Он сделал большой круг, перехватил мой след и быстро подбежал ко мне.
С этой минуты я понял, что Грей не нуждается в обучении поиску: мне самому следует быть более внимательным к его поиску, и тогда я, смогу чаще подходить к птице, а главное, получу много интересного в наблюдениях за этой несомненно одаренной собакой.
В конце последнего дня охоты Грей, изрядно уставший, продолжал все так же страстно обыскивать лесные гривы. В одном месте я надолго потерял его из виду. Начал подзывать собаку свистком. Грея все не было. Меня это несколько обеспокоило. Я стал нервничать. Вдруг Грей выскочил на гребень холма, увидел меня и тут же, повернув обратно, скрылся. Теперь, уж мне захотелось настоять на своем и вернуть его, тем более что я намеревался кончить охоту по вальдшнепу и пойти на вечерний утиный перелет. Однако на свисток Грей не являлся. Ничего не оставалось делать, как пойти за собакой и взять ее на поводок,
Я поднялся на холм и неожиданно для себя тут же в кустах увидел Грея на крепкой стойке. Он как-то припал на ноги и весь дрожал, поводя головой то в одну, то в другую сторону затаившихся птиц. Стало очевидным, что собака уже однажды отходила ко мне со стойки и, верная своей страсти, вновь вернулась к птицам, рассчитывая на мою сообразительность. По существу, это было что-то вроде анонса. Вальдшнепы поднялись. Грей после выстрела бросился к подбитой птице, крепко стиснул ее в зубах и упорно не желал отдать мне. Уговоры не действовали. Собака в исступлении припала к земле. Я пробовал разжать челюсти — не вышло. Упрямство собаки, как я понимал это состояние в тот момент, стало меня раздражать, и я решил впервые применить плеть. Но и это не помогло. Я впал в отчаяние...
Вскоре Грей судорожным движением сам раскрыл пасть и с видимым отвращением выпустил птицу. Он, как бы в изнеможении, распластался на земле, откинув голову, а на губах его выступила пена; выражение глаз резко изменилось: вместо звериной страсти появилась усталость. И тут я понял: Грей из-за длительного и острого возбуждения перенес небольшой припадок; не упрямство, а великая страсть — дар природы — привела его в это болезненное состояние. Признаюсь, я был смущен своим поведением...
Небо хмурилось; заморосил дождь. Я решил переждать непогоду у стога сена. Устроил нишу в стогу и втащил к себе Грея. Мокрый, он прижался ко мне, дрожа всем телом. Теперь я заметил, во что обошлась собаке эта охота. Около меня лежало не плотное тело животного, а скелет в кожаной сумке, из которой высовывалась голова с возбужденными глазами...
Дождь усилился. Я решил пойти к будке бакенщика не дорогой, которая вела в обход озера, а напрямик, через кусты, с расчетом выйти на знакомую тропу. Но тропа не попадалась. Возвращаться к старому месту не хотелось, и я упорно лез кустами в неведомую темноту в надежде выйти к берегу Волги и там дойти до бакенщика.
Прошел с полчаса, а берег не появлялся. Стало очевидно, что я сбился с нужного направления. Теперь предстояло пережидать ночь в стогу, да вдобавок мокрому. От этой мысли становилось еще холоднее, к тому же и темнота не позволяла обнаружить стог сена.
Бедная собака оказалась целиком во власти хозяина и должна была делить с ним печальную участь слепого, в то время как сама она могла быстро достигнуть желаемой цели. И я решил использовать Грея в качестве поводыря. Удлинив сворку, я привязал ее к своему поясу и предоставил Грею возможность самому выбрать направление. Он повел меня в противоположную сторону, и я подумал, что он хочет привести к тому стогу, откуда мы и начали свое путешествие. Это устраивало меня: можно было хотя бы скрыться от дождя, а потом от знакомого стога уже выйти на дорогу к бакенщику.
Мы довольно долго продвигались по каким-то незнакомым местам, через мелкие овражки и вдруг очутились на торной луговой тропе. Грей уверенно повел по ней. Вскоре вышли на дорогу, свернули вправо, и я по приметам узнал путь к Михеичу. Голодные, промокшие до костей, мы скоро услышали звонкий лай остроухого Тузика и наконец достигли желанного пристанища.
IV
Когда Грею пошел одиннадцатый год, мне пришлось подумать о замене его, и я приобрел щенка — кофейную сучку, пойнтера, от дельных полевых собак. На следующий год предстояла натаска Ильки, и я решил поехать в Галутино, маленькую деревушку на Валдае, в окрестностях прославленного озера Селигер. Этот край в ту пору славился обилием дичи.
То был последний год охоты с Греем и первые шаги его способной преемницы.
В компании с молодой неопытной собакой Грей был уверен, что в охоте ему будет отведено первое место. Поэтому мои короткие выходы с Илькой не возбуждали в нем ревности, тем более, что я первые две недели ходил с ней без ружья.
Однажды, изрядно вымотавшись, Грей на коротком привале заснул, да так, что не заметил, как мы встали и ушли. Для нормальной собаки это было необычно. Я решил проверить, как он будет себя вести дальше, и, пройдя шагов с полсотни, сел за куст. В наступившей после разговора тишине Грей быстро проснулся, сел и растерянно стал озираться по сторонам. Придя в себя, он наконец понял происшедшее и заметался в поисках нас, и вскоре, попав на мой след, взволнованный, примчался ко мне. Из уважения к возрасту и сединам Грея я сделал вид, что ничего не заметил, и встретил его как бы в лесу на поиске.
Ильку я ходил натаскивать по луговинам небольшой речки, где держались бекасы. Учеба протекала сравнительно успешно, но одному случаю суждено было, изменить дальнейший курс в науках.
Как-то, идя вдоль мелкого ельника, Илька выгнала старого косача, с шумом взлетевшего из плотного куста невдалеке от собаки. Это первое знакомство с тетеревом оказалось для собаки чуть ли не пагубным на всю жизнь. Будучи робкой по натуре, Илька настолько перепугалась, что вместо любопытства поджала хвост и бросилась ко мне на дорогу.
Такая реакция неприятно озадачила меня, тем более что собаке предстояло еще услышать и выстрел. Что же будет тогда? Весь вечер размышлял я над тем, как безобиднее представить Ильке знакомство с тетеревом, и решил привлечь на помощь Грея, полагая, что он своим бесстрашием наглядно убедит молодую собаку, что птица — не зверь и беды от нее не будет...
Рано утром отправились мы втроем в «курятник» (так я назвал маленькое болотце в километре от дома, где берег для Ильки нераспуганных пять выводков тетеревов).
Подойдя к опушке, я пустил Грея в поиск, продолжая вести Ильку на сворке. Не прошло и десяти минут, как Грей прихватил след и вскоре замер. В это время слетела с квохтаньем старка, но Грей продолжал крепко стоять по выводку.
Илька от напряжения вся тряслась, и мы стали тихо продвигаться к Грею. Подойдя близко, я удлинил поводок, но это не подействовало на Ильку, она с робостью озиралась и не желала воспользоваться чутьем.
В это время Грей неожиданно сошел со стойки и сбоку обошел выводок. Так он иногда делал с вальдшнепом, удачно выгоняя его прямо на меня. Сейчас этот прием, как никогда, был кстати. От Грея неожиданно поднялся молодой тетерев и, летя прямо на нас, сел в пяти шагах на низкую осину.
Илька сначала несколько оторопела, но вскоре проявила интерес и стала внимательно разглядывать новоявленную лесную тварь. В свою очередь, птица тоже заинтересовалась нами и, вытянув шею, с глупым видом рассматривала невиданных доселе чудовищ. Два существа были еще слишком молоды, и каждое было во власти своей очаровательной наивности. Зато были и два представителя старшего поколения, которым совершенно очевидны были цели и намерения. Тетерка-мать перелетала с куста на куст, пытаясь увести собаку от выводка. А Грей, будучи опытнее ее, предпочитал стоять над молодыми тетеревятами, зная, что они никуда не денутся.
Илька, полюбовавшись сидящим на ветке тетеревом, вдруг сама потянулась навстречу Грею и робко стала чутьем схватывать птичий запах. Вырвавшийся из-под меня петушок теперь уже ее не испугал. Она упорно продолжала вбирать запах затаившейся птицы. Я стоял очарованный работой двух собак на стойке.
Свершилось самое главное: Ильку увлек запах тетерева.
Грей же в довершение всех своих качеств обнаружил способности отличного воспитателя.
V
В 1939 году Грей переживал четырнадцатое лето.
Несмотря на почтенный возраст, былое могучее здоровье и крепкая стать придавали собаке достаточно бодрый вид. Однако сердце уже перестало отвечать ее темпераменту. Выходя в поле, Грей по-прежнему страстно бросался в поиск, но вскоре валился обессиленным. Искать же тихо, в меру своих теперешних сил, было не в его натуре.
Уже второй год он оставался без охоты, и, когда я уходил с Илькой на болото, его глаза наливались непередаваемой грустью. Пес понимал, что теперь силы его не могли удовлетворить хозяина, да к тому же появилась молодая, свежая смена. В быту ему оказывалось предпочтение перед Илькой: мягкий, чистый тюфяк, отдельная большая миска с едой и на закуску мосол с хрящиком. Но могло ли это идти в сравнение с охотой, где и голодному и измученному можно было так часто наслаждаться запахом лесов и полей!
Наступила пора глубокой старости, когда падает работа сердца, нервной системы и начинается процесс отмирания наиболее слабых частей организма.
В канун памятного дня Грей был необычно сумрачным. Раз даже огрызнулся на Ильку, которая, заигрывая с ним, пыталась утащить забытый им возле подстилки мосол.
День жаркий и солнечный тянулся нестерпимо долго. Наконец к вечеру спустилась прохлада. После ужина домашние вышли посидеть на широком крыльце. Разговорились о причинах долголетия отдельных животных, подчеркивая, что охотничья собака живет меньше комнатной болонки лишь потому, что охота сильно изнашивает организм, страсть к охоте стоит собаке части жизни. Вспоминали всех живших в доме собак и дошли до Грея. Советовались по поводу его безнадежного состояния. Люди говорили о близкой смерти собаки, которая лежала у них в ногах, и никому не приходила в голову мысль, что животное могло о чем-то догадываться. Позже заметили отсутствие Грея, который еще раньше ушел в дом на свое место.
А рано поутру Грей вышел на крыльцо, поднял голову и глубоко вобрал свежий воздух. Постояв так некоторое время, он медленно спустился с крыльца и стал обходить свои владения, тщательно обнюхивая каждый уголок построек.
Закончив обход, Грей пришел на середину поляны перед домом и еще раз окинул все взором. Затем вернулся на веранду и направился к кровати своей хозяйки, которой он был многим обязан. Собака тихо положила голову на край постели и долго так стояла, прощаясь в последний раз с людьми.
Под кроватью лежала Илька, внимательно следившая за Греем. Грей обнюхал ее, лизнул два раза в ухо и снова пошел во двор, а оттуда через приоткрытую калитку медленно направился по дороге в гору...
С тех пор никто Грея не видел. Позднее из рассказа пастуха выяснилось, что Грей в то раннее утро медленно направился через поле в сторону леса. Видимо, оттуда он больше и не возвращался.
Известно, что некоторые собаки накануне смерти покидают дом, уходя в безлюдные места. Смысл этого благородного обычая у собак по сей день для человека остается тайной
Спустя еще долгое время Илька часто ложилась возле опустевшей подстилки Грея, напоминая об ушедшем навсегда нашем друге.
