Жан Жионо
Около сорока лет назад я совершил большое путешествие пешком по горным склонам древнего района, совершенно незнакомого туристам, там, где Альпы круто спускаются в долину Прованса.
Местность представляла собой пустынную, безжизненную картину. Кроме дикой лаванды, ничего не росло на этой земле.
После трехдневного перехода по широкому плато я подошел к развалинам находившейся здесь когда-то деревни и решил сделать привал. У меня еще накануне кончился запас воды, и мне предстояла пополнить его. Покосившиеся хижины, напоминавшие старое осиное гнездо, тесно лепились друг к другу — это служило верным признаком, что поблизости должен находиться ручей или колодец. Действительно, ручей здесь был когда-то, но сейчас пересох. Невдалеке стояли пять или шесть домов с провалившимися крышами, побитые ветром и непогодой, и маленькая церквушка с накренившейся колокольней — все, как и в любой другой деревне, только без всяких признаков жизни,
Был прекрасный июньский день, солнце сияло высоко в небе, но над этой высокогорной, ничем не защищенной местностью нестерпимо яростно дул ветер. В пустых остовах домов он завывал подобно хищному зверю, потревоженному за едой. От привала пришлось отказаться. Я прошел еще часов пять — никаких признаков воды. Кругом была все та же сухая земля, все та же жесткая трава.
Вдруг я заметил на горизонте небольшой черный силуэт, который принял сначала за ствол одинокого дерева. Это был пастух. Тридцать овец лежали вокруг него на горячей земле. Он дал мне напиться из тыквенной бутылки и привел меня к домику, стоявшему в низине. Невдалеке находился очень глубокий естественный колодец с прекрасной ключевой водой, над которым был сооружен примитивный ворот. Незнакомец говорил мало. Обычно это свойственно людям, живущим в одиночестве. В нем, однако, чувствовалась уверенность в себе и в своих действиях...
Бесплодные земли не способствуют формированию таких характеров. Он жил не в хижине, а в настоящем доме из камня — прямое свидетельство большого труда, затраченного на восстановление здешних руин. Крыша дома была крепкая, неповрежденная, ветер шуршал в черепице, как морской прибой.
Жилище находилось в полном порядке: посуда вымыта, пол подметен, ружье смазано. Над очагом варилась похлебка. Я заметил также, что пастух был тщательно выбрит, все пуговицы на его костюме сидели на своих местах, одежда починена так аккуратно, что почти не замечалось, следов штопки.
Он разделил со мной свою трапезу. Поев, я предложил ему кисет с табаком, но он отказался, сказав, что не курит.
Собака, такая же молчаливая, как и хозяин, была дружелюбна, но не назойлива. С самого начала было решено, что я заночую здесь, так как до ближайшей деревни оставалось больше полутора дней перехода. А кроме того, мне были прекрасно известны нравы редких обитателей здешних мест, населявших четыре или пять деревень, ютившихся по склонам горы на большом расстоянии друг от друга, среди дубовых рощ, там, где кончались рельсы узкоколеек.
Жизнь в этих деревнях была тяжелой. Жители заготавливали древесный уголь, служивший единственным источником их существования. Суровый, резкий климат ожесточил характеры людей, по любому поводу вспыхивали ссоры, женщины ненавидели друг друга, а мужчины, возившие вагонетки с углем в город на продажу, без конца враждовали из-за цен и даже из-за мест в церкви. Самые сильные натуры не выдерживали постоянного физического и нервного напряжения, но выхода не было. И над всем этим царил ветер, такой же постоянный, нескончаемый, раздражающий нервы...
Пастух принес небольшой мешок, высыпал на стол кучу желудей. Он принялся перебирать их один за другим, осматривая со всех сторон и отделяя плохие от хороших. От моей помощи он отказался. Отложив в сторону довольно большую кучу желудей, он стал раскладывать их по десятку, на сей раз осматривая более тщательно и удаляя мелкие и треснувшие экземпляры. Отобрав таким образом сотню самых лучших семян, хозяин прервал работу, и мы легли спать.
На следующее утро я спросил, смогу ли остаться здесь еще на один день. Он нисколько не удивился моей просьбе, вернее, нашел ее вполне естественной. Отдых послужил только предлогом — мне просто захотелось поближе узнать этого человека. Утром он окунул мешок с отобранными желудями в ведро с водой и выпустил овец из загона. Я заметил, что посохом ему служил железный прут толщиной с палец и длиной около полутора метров. Выйдя из дома, я направился по тропинке, параллельной его маршруту. Пастбище находилось в долине. Оставив стадо на попечение собаки, пастух стал взбираться по склону туда, где стоял я. «Наверно, рассердился, что подглядываю за ним, — мелькнуло в голове. — Сейчас он меня прогонит». Оказалось, что он просто шел в моем направлении и даже пригласил прогуляться. Я с радостью согласился.
Взобравшись на вершину гряды, метрах в ста от меня, старик принялся втыкать железный посох в землю. В каждое отверстие он опускал по желудю и засыпал его. Пастух сажал дубы. Я спросил, кому принадлежит эта земля. Он не знал. Наверное, она была собственностью какой-нибудь общины или людей, которые в ней не нуждаются... Да ему и безразлично, чья это земля. Он очень старательно сажал отобранные желуди.
В полдень мы перекусили, и он возобновил работу. Должно быть, я слишком настойчиво расспрашивал своего спутника, потому что он наконец разговорился и сообщил, что уже три года занимается посадками деревьев в этом пустынном районе. Его руками посажено сто тысяч семян, из которых двадцать тысяч дали ростки. Половина из них, по его предположениям, погибнет от грызунов и по разным другим причинам. И все же останется десять тысяч саженцев, они вырастут в прекрасные дубы на том месте, где был пустырь. И тогда я подумал о возрасте этого человека: оказалось, что ему без малого шестьдесят лет; звали его Эльзеар Буффье. Когда-то в долине у него была своя ферма и семья. Сначала умер единственный сын, а затем и жена. И тогда он ушел в горы, где жил в спокойствии со своими овцами и собакой. Он считал, что земля здесь засыхает от недостатка деревьев, и добавил, что, поскольку у него нет никаких важных дел, он решил исправить положение вещей. Несмотря на свою молодость, я в то время вел довольно уединенный образ жизни и понимал, что в общении с замкнутыми людьми нужна деликатность. Сам мой возраст давал мне возможность надеяться на лучшее будущее. Я сказал, что через тридцать лет тысячи его дубов будут великолепны. Он ответил просто, что если бог продлит его дни, то за тридцать лет он посадит столько, что эти десять тысяч деревьев покажутся каплей в океане.
Кроме того, он занимался разведением буковых деревьев и недалеко от дома устроил питомник сеянцев, выращенных из буковых семян. Сеянцы, защищенные от овец проволочной загородкой, были очень красивы. В долинах, где, по его словам, влага находилась на глубине нескольких ярдов, он намеревался посадить березы.
На следующий день мы расстались.
Через год началась первая мировая война, оторвавшая меня от жизни на целых пять лет. Солдат вряд ли имеет время для размышлений о природе. Сказать по правде, этот случай сам по себе не произвел на меня особого впечатления. Я отнес его к числу обычных увлечений, таких, как коллекционирование марок, и забыл о нем.
Когда кончилась война, у меня после демобилизации оказалась небольшая сумма денег и большое желание подышать горным воздухом. С этой целью я вновь отправился по знакомому маршруту. Местность не изменилась. Но когда я прошел заброшенную деревню, то заметил вдали какой-то сероватый налет, как ковром покрывавший горы.
Еще накануне я вспомнил пастуха, сажавшего деревья. «Десять тысяч дубов, — подумал я, — должны занимать большое пространство». За прошедшие пять лет я видел слишком много смертей, чтобы смерть Эльзеара Буффье была для меня большой неожиданностью, тем более что в двадцать лет мы считаем пятидесятилетних людей стариками... Но он не умер. Наоборот, он выглядел очень бодрым. Правда, пастух переменил работу. Теперь у него было всего четыре овцы, но зато целая сотня ульев. Овцы были проданы, потому что угрожали его молодым саженцам. Война не коснулась Буффье, и он спокойно продолжал свое дело.
Дубы посадки 1910 года превышали человеческий рост. Это было внушительное зрелище. Я буквально потерял дар речи, и, поскольку мой партнер тоже не раскрывал рта, мы провели целый день в молчаливой прогулке по лесу, который простирался на одиннадцать километров в длину и достигал трех километров в самой широкой части. Когда подумаешь, что все это было создано руками и волей одного человека без всяких технических средств, убеждаешься, что люди могут творить чудеса.
Буффье действовал в соответствии с планом, и буковые деревья, доходившие мне до плеча и простиравшиеся до самого горизонта, свидетельствовали об этом. Он показал мне чудесные березовые рощицы, посаженные пять лет назад, в 1915 году, в том самом, когда я сражался под Верденом. Старик посадил березы во всех долинах, где, по его предположению, влага находилась недалеко от поверхности. И его догадки оправдались. Сейчас деревья хорошо укрепились и походили на молодых стройных девушек.
По возвращении, приближаясь к деревне, я увидел воду в ручьях, исчезнувшую из них еще с незапамятных времен. Это был наиболее впечатляющий результат работы Буффье.
Сухие русла когда-то очень давно несли в себе потоки воды. Несколько мрачных деревень, о которых я уже упоминал, были построены на местах древних римских поселений. Следы их сох ранились до нынешних дней, и археологи, производящие раскопки в окрестностях, находили рыболовные крючки там, куда в нашем веке воду доставляли в цистернах. Ветер рассеивал семена. При появлении воды вновь появились ивы, тростник, луга, сады, цветы и определенный интерес к жизни. Но преобразование произошло не сразу. Пейзаж менялся постепенно, не вызывая ни у кого удивления. Охотники, забиравшиеся сюда в погоне за зайцами и кабанами, заметили, конечно, неожиданный рост молодых побегов, но приписывали это естественным причудам природы. И только поэтому никто не препятствовал Эльзеару Буффье. Если бы старика обнаружили, то наверняка помешали бы его посадкам. Но он был неуязвим. Да и кто из администрации или деревенских жителей мог понять такую бескорыстную настойчивость человека... Чтобы иметь какое-то представление об этом необычном характере, не следует забывать, что Буффье работал в полном одиночестве, настолько полном, что к концу жизни разучился разговаривать. И может быть, в этом и не было необходимости.
В 1933 году его посетил лесничий и сообщил о приказе, запрещавшем разводить костры на открытом воздухе во избежание пожаров в этом естественном лесу. «В первый раз вижу, чтобы лес рос сам по себе», — сказал он простодушно.
К тому времени Буффье собирался сажать буковые деревья за двенадцать километров от своего дома. Чтобы избежать длинных переходов, — а ему уже было за семьдесят лет, — он решил построить хижину из камня прямо на плантации; и он построил ее.
Через два года приехала целая правительственная делегация для осмотра «естественного» леса. В комиссию входили старший чиновник из лесного управления, депутат и несколько служащих лесничества. Договорились о необходимости принять какие-то меры, но, к счастью, ничего не выполнили, за исключением единственно полезной вещи: весь лес передавался под охрану государства, а выработку древесного угля запретили.
Невозможно было не залюбоваться красотой молодых, в полном расцвете, деревьев; сам депутат пленился их свежестью. Среди этой делегации находился один мой приятель. Ему я поведал тайну. На следующей неделе мы отправились навестить Эльзеара Буффье. Мы нашли его, поглощенного работой, далеко от того места, где происходила инспекция. Мой знакомый лесничий знал цену дружбе и умел держать язык за зубами. Я отдал старику яйца, которые принес в подарок. Позавтракав втроем под деревьями, мы провели вместе несколько часов в молчаливом созерцании окрестностей. В том направлении, откуда мы пришли, склоны были покрыты деревьями высотой в три-четыре человеческих роста. Я вспомнил, как выглядели эти места в 1913 году: пустыня... Мирный постоянный труд, бодрящий горный воздух, умеренность во всем и, самое главное, спокойствие духа наградили этого человека изумительным здоровьем. Это был богатырь. Сколько еще акров земли сможет он засадить лесами за остаток своей жизни?!
Перед уходом мой приятель дал ему небольшой совет: рассказал вкратце, какие виды деревьев, по его мнению, лучше всего подойдут к этой почве. Но он не настаивал на своих взглядах. «Потому что твой Буффье, — заметил он позже, — понимает в этом деле гораздо больше меня».
Мы шли обратно почти целый час. На моего друга эта встреча произвела большое впечатление. «Буффье нашел удивительный способ быть счастливым», — добавил он под конец.
Благодаря знакомому лесничему не только лес, но и само счастье этого человека было защищено. Он направил трех лесников для охраны насаждений и так запугал их, что бедняги оставались глухи ко всем подкупам в виде бутылок вина, которыми пытались задабривать их сборщики древесного угля.
Единственная серьезная опасность грозила лесу в 1939 году, в начале второй мировой войны, когда из-за недостатка бензина стали широко применять газогенераторные автомобили, работающие на древесной чурке. Началась вырубка тридцатилетних дубов, но местность была расположена так далеко от любой железной дороги, что вся эта затея не оправдалась с финансовой стороны. Пастух ничего не знал. В это время он мирно продолжал свой труд вдали от тех мест, находясь в неведении о новой войне, так же как он не заметил и первой.
Я видел Эльзеара Буффье последний раз в июне 1945 года. Ему было тогда восемьдесят семь лет. Я снова пошел старым путем через пустынные земли; но теперь, несмотря на следы разрушений, оставленные войной, между долиной Дюранс и горами ходил автобус. Я не узнавал окружающей местности, по которой раньше совершил путешествие, но приписал это относительной скорости передвижения. Мне казалось, что дорога проходила по незнакомым местам; только старое название деревни смогло убедить меня, что я нахожусь в том самом районе, где когда-то были одни руины и запустение.
Автобус довез меня до Вергона. Незадолго до первой мировой войны в этой покинутой деревушке жили всего три человека. Это были одичавшие существа, ненавидевшие друг друга, питавшиеся дичью, которая попадала в их капканы, и недалеко ушедшие физически и морально от уровня доисторического человека. Крапива буйно разрасталась вокруг полуразрушенных и заброшенных домов. Положение людей было безнадежным. Им ничего не оставалось, как только ждать естественного конца — состояние, редко располагающее к добродетели.
Теперь все изменилось, даже воздух... Резкий, сухой ветер, который атаковал меня когда-то, сменился легким бризом, насыщенным запахами трав. С гор доносился как бы шум падающей воды. Это шелестел ветер в лесах. Самым удивительным было то, что я действительно слышал шум воды, которая, стекая небольшим водопадом, образовала пруд. Около него был выстроен фонтан. Но больше всего меня тронула липа, посаженная рядом чьей-то заботливой рукой. Это было молодое четырехлетнее деревце с пышной листвой — неопровержимый символ возрождения. Кроме того, в Вергоне были видны следы труда. Надежда вернулась к людям. Руины были расчищены, ветхие постройки снесены, а пять домов восстановлены. Теперь в деревне жили около тридцати человек, включая две пары молодоженов. Новые дома, заново оштукатуренные, были окружены садами, где цветы и овощи росли вперемешку: капуста с розами, лук-порей со львиным зевом, сельдерей с анемонами. Сейчас уже никто не отказался бы поселиться в такой деревне.
Отсюда я направился пешком. Война, только что кончившаяся, еще давала себя знать, но возрождение уже началось. На нижних склонах горы я видел небольшие участки, засеянные ячменем и рожью; еще ниже, в узких долинах, луга зеленели травой. Понадобилось всего восемь лет, чтобы местность переродилась. Теперь все здесь дышало здоровьем и достатком. На месте руин, которые я видел когда-то, стояли белые аккуратные домики, свидетельствующие о счастливой, зажиточной жизни. Старые русла вновь заполнились водой, сохраненной лесом после дождей и снегопадов. Воду стали отводить в каналы. На каждой ферме в кленовых рощах появились пруды с ключевой водой, орошавшей поля свежей мяты. Мало-помалу деревни застраивались. Жители равнинных мест, где земля стоит дорого, поселялись здесь, принося с собой молодость, энергию и предприимчивость. На дорогах можно было видеть здоровых веселых поселян, юношей и девушек, понимающих шутку и умеющих веселиться.
Сравнивая старое население с этими новоселами, принимавшими, как должное, все это богатство, можно с уверенностью сказать, что более десяти тысяч человек были обязаны своим счастьем Эльзеару Буффье.
Когда я теперь думаю, что один человек без всяких технических средств, но с большой душой и трудовыми руками смог превратить пустыню в цветущий край, я убеждаюсь, что, несмотря ни на что, человеческая натура достойна преклонения.
И когда я мысленно оцениваю неистощимое величие духа и упорство его доброй воли в достижении поставленной цели, то проникаюсь безграничным уважением к старому неученому крестьянину, который смог совершить работу, достойную бога.
Эльзеар Буффье тихо скончался в 1947 году в больнице в Баноне.
С английского перевела Я. В. Петрова
