Недялков А. Д.
Когда мне в первый раз предложили поехать на отлов ядовитых змей, особого восторга я не испытал. Как и большинство людей, я не имел привязанности к змеям вообще, а к ядовитым — гюрзе, гадюке и кобре — в особенности. Теперь же, когда я отловил их более двух тысяч, а наш небольшой коллектив за последние годы — свыше десяти тысяч, — я и мои друзья неизменно посвящаем свой отпуск охоте на этих тварей.
Опыт позволяет нам находить змей там, где никто и не подозревает об их присутствии. Порой нас незаслуженно считают какими-то волшебниками — заклинателями змей. Мы не знаем тайны заклинания змей, ибо ее не существует. Все объясняется гораздо проще. Как и все живые существа, змеи в местах своего обитания оставляют следы, незаметные обычному человеку, но бросающиеся в глаза опытному охотнику.
— Расул, мне нужна фосфодистераза, — обратился я однажды к своему начальнику по службе и приятелю вне ее Расулу Насырову. Он привык к неожиданностям и, не отрываясь от микроскопа, спросил:
— А что это такое?
— Фермент яда змей семейства гадюковых.
— Зачем он тебе?
— Вот, читай... — протянул я журнал. — Робертсон сообщает о действии фосфодистеразы как мутагена. Нужно и нам попробовать.
Расул оставил микроскоп и углубился в статью.
— Интересно, — сказал он, — очень интересно! Но где ее взять? Сходи-ка к химикам. Может быть, у них достанешь.
Самый длинный путь начинается с первого шага. Первый шаг в сторону биохимической лаборатории был началом пути длиною несколько тысяч километров, который я прошел в поисках ядовитых змей.
У биохимиков фосфодистеразы я не достал. Оказалось, что этот фермент покупают за границей по очень высокой цене и расходовать его без разрешения бухгалтерии нельзя.
Так бухгалтер нашего института и мой друг Расул оторвали меня от безопасных для жизни занятий генетикой и толкнули на путь, полный тревог и опасностей.
— Мы можем попробовать выделить фосфодистеразу, — сказала мне заведующая биохимической лабораторией Мария Викторовна, — но для этого нужен исходный материал — яд гюрзы. Доставайте яд, попробуем вам помочь.
— Где достать яд?
— Обратитесь к зоологам. Они работают с ядовитыми змеями, может быть, у них есть.
Я пошел к зоологам.
— А знаете ли вы, что такое гюрза? — спросил меня один из них — Константин Лихов. Он был изысканно вежлив и, не будучи еще профессором, очень любил профессорский тон: — Гюрза — ядовитая змея, встречающаяся в нашей стране на юге Узбекистана, в Таджикистане, Туркмении и на Кавказе. Длина ее 100—120 сантиметров, но встречаются экземпляры и до двух метров. Латинское название гюрзы — Випера лебетина — гадюка гробовая. Название соответствует действительности: зубы у крупной гюрзы до 15 миллиметров длиной, а ее яд вызывает нарушения в крови и кроветворных органах, что в ряде случаев приводит к смерти. Особо опасен процесс отбора яда. Достаточно одного неверного движения — и тот, кто отбирает яд, легко может получить смертельную дозу. Впрочем, — закончил он, — достать яд вы можете...
— Каким образом?
— Весной я еду за змеями. Буду отлавливать и гюрз. Если хотите, присоединяйтесь. Поймаете несколько гюрз, отберете у них яд и передадите его химикам.
Яд был необходим. Пришлось согласиться.
Едва я рассказал в институте, что собираюсь ехать ловить ядовитых змей, как началось такое...
Мне рассказывали десятки историй, начиная с библейского змия, совратившего Еву, и кончая самыми невероятными нападениями змей на людей. Мне приносили книги о змеях и ядах. Я читал их, и волосы мои вставали дыбом. По ночам мне снились ползучие гады, и я часто просыпался, обливаясь холодным потом. Я уже стал жалеть о том, что опрометчиво согласился ехать за змеями, но в институте только и говорили о змеях и о моей поездке. Раздумывать и тем более отступать было уже нельзя. Меня включили в состав будущей экспедиции. По вечерам, под руководством Лихова, я изучал приборы, с которыми мне предстояло работать. Костя рассказывал мне много интересного о змеях и их ядах.
— Змеям, — говорил он, — этим непонятным, удивительным и поэтому страшным существам в древности люди уделяли большое внимание. Змею считали мудрой, на Древнем Востоке она стала символом мудрости. Сейчас же сложилось представление, что змея — воплощение зла и коварства. Если верить рассказам, то змеи гоняются за людьми, настойчиво преследуют их и, свернувшись клубком или колесом, прыгают на них. У человека со слабыми нервами один вид змеи может вызвать нервный приступ или даже инфаркт. И все это из-за множества нелепых выдумок, слухов и легенд, не имеющих ни малейшего основания. Укоренившееся мнение, будто змеи обязательно нападают на проходящего мимо них человека, — не что иное, как невежество, незнание вопросов элементарной зоологии. Тот, кто убьет змею, считает себя героем, совершившим величайший подвиг, и не преминет при случае похвастаться этим. А между тем убийство даже самой крупной гюрзы или кобры, не говоря об обыкновенной гадюке, не подвиг, а самое настоящее преступление — безрассудное уничтожение очень ценного и большей частью полезного животного. Представьте себе, что живущие в песках гюрзы поедают множество грызунов — хранителей и носителей страшной болезни — чумы. А обыкновенная наша гадюка питается мышами — разносчиками туляремии, инфекционной желтухи и других опасных болезней. Уничтожая змей, человек уничтожает естественных санитаров, оберегающих его самого от опасных болезней. Если встреченная вами змея шипит и делает угрожающие движения, не думайте, что она нападает. Это всего лишь предупреждение о том, что она способна постоять за себя, предложение, чтобы ее оставили в покое. Шаг назад или секундное замешательство — и большинство змей спешат спастись бегством...
Страшный змеиный яд в руках медиков становится чрезвычайно ценным сырьем для приготовления различных препаратов. Лекарства из тела змеи или ее яда известны очень давно: о них упоминал еще Абу-Али Ибн-Сина (Авиценна). В Америке препаратами из яда гремучих змей успешно лечат эпилепсию. Яд гадюк помогает при лечении полиартритов ревматического характера, радикулита, ишиаса, невралгии и других болезней. Яд кобры, известной под названием очковой змеи, применяют при лечении бронхиальной астмы, гипертонии, некоторых видов злокачественных опухолей и проказы.
Исследования наших медиков и фармацевтов тоже были довольно успешны. В Таллине разработан препарат «Випраксин», он применяется в тех же случаях, что и импортные препараты, но с большим эффектом. Там же изготовляют мазь из яда гюрзы, на предварительных испытаниях она дала очень высокий лечебный эффект. Еще один препарат из яда гюрзы — кровоостанавливающее средство — разрабатывают специалисты Душанбинского и Алтайского медицинских институтов. Этот препарат останавливает кровь там, где нельзя наложить зажимы или жгут. А в Ташкенте в одной клинике уже с 1937 года применяют препарат из яда кобры — «Кобротоксин». Препарат оказывает отличное действие при лечении гипертонии, бронхиальной астмы и других болезней... Но, к сожалению, некоторые головотяпы, в руках у которых и власть и средства и которые не хотят беспокойства, решили, что проще и спокойнее покупать лекарства у капиталистов на золото, чем организовывать их производство. Начнешь организовывать новое — прощайся со спокойной, размеренной жизнью министерского чиновника. Начнутся командировки, разъезды — забот не оберешься! Очевидно, поэтому они и предпочитают писать на предложениях ученых: «Не солидно». «Отказать!» Ну, а по их примеру действуют и некоторые другие начальники...
Костя даже не был уверен, утвердят ли смету расходов нашей экспедиции.
Но смету утвердили. Лихов стал начальником экспедиции и пригласил опытного проводника Курбан-Нияза. Шофер Володя и мы с Илларионычем, рабочим, — членами экспедиции.
Костя и Курбан-Нияз были старыми друзьями. Они не первый раз путешествовали вместе. Шофер, Илларионыч и я впервые вкусили прелести скитальческой жизни.
Мы должны были изучать жизнь ядовитых змей на юге Узбекистана и отлавливать всех встреченных змей, чтобы потом привезти их в змеепитомник института, снарядившего нашу экспедицию. Костя уже давно работал со змеями и с первого взгляда отличал ядовитую от неядовитой. Для меня и Илларионыча все змеи казались одинаковыми. От каждой встреченной твари мы ожидали смертельного укуса и поэтому остерегались всего, что издали походило на змею.
В первых числах апреля после долгого пути наш грузовик остановился ночью на берегу небольшой, но бурливой речки у подножия хребта Куг-и-Танг. Все сильно устали и тотчас улеглись спать. Лег и я, но мне не спалось. Я думал о предстоящей работе, и сердце заполняла тревога: что будет? Но под журчание воды я успокоился и не заметил, как уснул.
Проснулся я на рассвете и сразу же услышал ни на секунду не умолкающее журчание речки. Хотел оглядеться, высунулся из спального мешка, но тут же нырнул обратно: на мешке серебрился иней. Рядом со мной на кошме в таких же спальных мешках спали Костя, Илларионыч и Курбан-Нияз. Только Володя спал в кузове. Он даже ночью не хотел покидать свой автомобиль. Никто не поднимался, и я решил немного подремать. Но не тут то было!
Откуда ни возьмись, надо мною прошуршала птичья стая, и я увидел, как десяток птиц уселись на деревце рядом с машиной. Они внимательно разглядывали машину и нас и, переговариваясь, издавали короткие негромкие звуки. Потом настороженный птичий разговор сменился безудержной болтовней. Птицы свистели, трещали и даже мяукали. Они не только заглушили журчание речки, но и разбудили моих товарищей.
Вслед за Костей все вылезли из мешков и торопливо оделись. Птицы не боялись нас и спокойно сидели на нижних ветках, хотя мы ходили поблизости.
— Костя, что это за смелые птицы? — спросил я.
— Это майны, индийские скворцы, — ответил он. — Очень полезные и умные птицы. Горцы их любят и не обижают, поэтому они и не боятся людей.
Майны перепархивали с деревца на крышу грузовика, а самые отчаянные забирались даже в кабину.
На востоке, над темными вершинами дальних гор, занялась заря, и, как только ее первые лучи упали на скалы, нависшие над ущельем, откуда-то сверху раздался громкий крик: «Ке-ке-ке-ке! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик!» На вершину одной из скал быстро выкатился серый комочек, он приплясывал на самом гребне, и оттуда снова донеслось задорное: «Ке-келик!»
В бинокль я разглядел небольшого петушка в дымчато-сером и охристо-желтом наряде с серо-сизой, окаймленной темными полосками, грудью. Петушок приподнялся на ярко-красных ногах, вытянул шею, широко раскрыл клюв и снова раздалось: «Ке-ке-ке-ке! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик!»
Со всех сторон послышались резкие и частые взмахи крыльев, несколько таких же петушков вылетели на скалы и хором поддержали солиста. Это были горные куропатки — кеклики. Кричали они так громко, что мешали разговаривать.
Весь день то тут, то там франтоватые петушки заводили свое «Ке-келик!». Скоро мы привыкли к их крикам и уже не обращали внимания. Они будили нас по утрам и прощались с нами на закате солнца. Когда в поисках змей мы лазили по склонам между скал, то часто пугались стремительных, шумных птичьих взлетов: кекликов было много, и они почти не боялись нас.
Начались экспедиционные будни. Вставали мы на рассвете, быстро съедали приготовленный Володей незатейливый завтрак и на целый день уходили в горы. Нашим оружием были длинные крючки из толстой проволоки и пинцеты. Крючком змею останавливают или отбрасывают от убежища, пинцетом берут за голову. Для переноски змей в лагерь Костя выдал нам небольшие полотняные мешочки.
Целые дни до темноты проводили мы на склонах гор и в ущельях, где искали кобр и гюрз, но почему-то никак не могли найти этих нужных нам ядовитых змей. Вместо них попадались безобидные безногие ящерицы — желтопузики. Костя без церемоний хватал их руками. Но мы с Илларионычем первое время и этих животных, лишь отдаленно напоминающих змей, ловили с такими предосторожностями, с какими сейчас не ловим даже гюрз.
Погода не баловала нас. Для тех мест весна стояла необычная. С утра бывало ясно, но часам к десяти появлялись облака. Они плыли высоко-высоко белыми барашками, а к полудню сливались в тучи, которые серели на глазах, спускались вниз и тяжело ползли, цепляясь за голые вершины Куг-и-Танга. Вскоре тучи покрывали небо сплошной грязно-серой пеленой и начинал сыпать противный холодный дождь.
Мы возвращались в лагерь грязные, промокшие и зачастую без добычи. В наших мешочках смирно лежали только безобидные желтопузики. Костя измерял их, взвешивал, метил и выпускал на волю. Вскоре и мы с Илларионычем поняли, что желтопузиков нечего опасаться, и стали хватать их руками, как и Костя.
Однажды я наткнулся на небольшую змейку, смирно лежавшую возле большого камня. Раньше я таких не встречал: на желтопузика она не была похожа. Осторожно прижав змейку крючком, я позвал Костю, чтобы показать ему свою находку. Он пришел и объяснил, что найденная тварь тот же желтопузик: оказывается, «в младенческом» возрасте он окрашен совершенно иначе, чем взрослый..
Как-то мы карабкались по довольно крутому склону узкого ущелья, густо заросшего колючим кустарником. Кое-где изредка торчали похожие на истертые клыки старые, выветрившиеся скалы. Возле одной из таких скал мы услышали писк маленьких птичек, перепархивающих над голой вершиной.
— Птицы волнуются — возможно, видят змею, — сказал Костя. Он осторожно полез вверх, обходя скалу стороной, и вдруг закричал: — Скорей сюда!
Когда я подбежал, то увидел, что он крючком удерживает в щели небольшую голову змеи.
— Можешь захватить ее пинцетом?
— Постараюсь.
— Только зажимай надежно. Если вырвется, — удерет!
Я достал пинцет и захватил им голову змеи. Мне показалось, что держу я ее достаточно крепко, но, как только Костя убрал крючок, змея рванулась, выдернула голову из лапок пинцета и исчезла в глубине щели.
— Эх ты, змеелов! — с сердцем сказал Костя. — Надейся на такого. Одну змею нашли и ту упустили...
— Костя, — сказал я, — по-моему, змея не может уйти далеко. Щели внизу нет. Давай попробуем сбросить вершину!..
Я поднял увесистый камень и принялся бить им по вершине скалистого клыка. Удар, еще удар — и длинная, тонкая, серая живая лента метнулась из щели, моментально соскользнула со скалы и вильнула за ближайший куст. Костя кинулся следом и прижал ее. Изогнувшись и широко раскрыв пасть, змея вцепилась в его сапог. Костя спокойно нагнулся и взял ее рукой.
— Что ты делаешь? — в ужасе закричал я.
Но он вытащил змею из-под сапога и, улыбаясь, ответил:
— Это краснополосый полоз. Он не ядовит, — сдавив пальцами пасть змеи с боков, Костя заставил ее разжать челюсти. Длинных, кривых, ядовитых зубов на верхней челюсти не было. Вместо них по краям пасти и нёбу виднелось несколько рядов частых, чуть заметных, зубчиков. — Если нет ядовитых зубов, змея не опасна, — сказал он.
Сейчас-то я знаю всех ядовитых и многих неядовитых змей, которые встречаются в пределах нашей страны, и отличаю ядовитую от неядовитой, даже не беря животное в руки, но тогда Костя показался мне настоящим волшебником.
По ущелью мы вышли к отвесной стене Куг-и-Танга. Последние метры подъема были очень трудны. Склон был такой крутизны, что мы лезли вверх, цепляясь за колючие ветки боярки. Когда же мы вылезли наконец на гребень упиравшейся в обрыв горы, перед нами открылась такая панорама, что захватило дух.
Цепи гор полукружиями уходили вдаль, к застывшим на горизонте седым вершинам Гиндукуша.
Солнце заливало округу слепящим потоком жарких лучей, и над горами стояло дрожащее марево. Зеленые холмы удивительно походили на гигантский ковер. Яркие красные, желтые и голубые пятна и полосы во многих местах пересекали зеленые склоны.
— Что это, Костя? — спросил я и показал на цветные узоры.
— Цветы, — ответил он, — красные и желтые — тюльпаны, а голубые — колокольчики.
— Не может быть!..
— Может. Их здесь косят на сено...
Этим же вечером, когда мы беседовали возле костра, ветер принес к нам сильно пьянящий медовый запах. Сидевший рядом со мной Курбан-Нияз глубоко вздохнул, сладко потянулся и сказал:
— Джида расцвела! Теперь дожди кончатся и будет тепло!
Ночью дождя не было. Ясно было и на следующий день.
Погода улучшилась. Костя с Курбан-Ниязом ушли в дальние ущелья. Мы с Илларионычем обыскивали окрестности, лазили по крутым, то заросшим, то голым, склонам. Заглядывали в щели, переворачивали камни, до рези в глазах всматривались в темноту нор и густые сплетения ветвей, надеясь увидеть изгибы змеиного тела, но змей не находили. Вместо змей мы отыскали несколько выползков — сброшенных змеями шкурок. Забрали их с собой, но шкурки вместо змей — слабое утешение.
Дни шли, а ядовитых змей мы не находили. Я уже стал опасаться, что поездка окажется безрезультатной и мне придется возвратиться в институт ни с чем.
Но однажды, уже после полудня, мы подошли к старой, сложенной из камней, загородке — кутану — загону для овец. Невысокая стена была сложена кое-как, и между камнями зияло множество щелей. Может быть, здесь мы найдем гюрзу! — надеялись мы. Ведь говорил же Костя, что возле старых кутанов змеи встречаются довольно часто. Старательно обшарили каждый закоулочек, каждую щелку... Нашли несколько выползков, но змей не было.
Настроение испортилось. Дальше идти не хотелось, и мы легли отдохнуть под развесистым талом, уже одетым в нежную листву.
Я лежал неподвижно и рассматривал каменную кладку кутана. Щели в ней светились, как окна многоэтажного дома. От земли поднимался горячий воздух, и они рябили и сливались в волнистые светящиеся полосы. И вдруг одна из щелей почему-то потухла, будто кто-то потушил свет в окне. Потом и соседний просвет сузился и тоже исчез. Начал закрываться и третий просвет... Только тогда я сообразил, что между камнями ползет змея. Переползая по щелям, она заслоняла просветы, и они тускнели и гасли.
Боясь поверить удаче, я бесшумно обошел подозрительное место и осторожно заглянул в кутан. Да, это была гюрза! Она еще не выползла наружу целиком — из щели свисала лишь ее передняя часть. Такую змею я видел впервые в жизни. Большая, широкая голова была очень похожа на заржавленный наконечник древнего копья, а толстое серо-голубое, тоже как бы с ржавчиной, туловище напоминало кусок истрепанного пожарного шланга.
Гюрза меня не замечала и продолжала выползать из щели. Она двигалась медленно, чуть приподняв голову, и часто высовывала изо рта черный раздвоенный язык. Тело змеи изгибалось почти незаметно, и казалось, что она не ползет, а переливается... Гюрза выползла на солнце, свернулась большой лепешкой, зевнула, широко раскрыв пасть, и замерла. Я глядел на нее как завороженный.
Очнувшись, вспомнил, что нам нужно ловить змею, и жестом подозвал Илларионыча. Он подошел, долго всматривался, наконец узрел ее и решительно заявил:
— Брать змею буду я!
Спорить было некогда. Опираясь на мое плечо, он взобрался на стену кутана. Его тень скользнула по земле и накрыла змею. Гюрза молнией сверкнула на солнце и рванулась к щели. Еще секунда и она была бы в щели! Но я вмиг очутился рядом с ней и прижал ее крючком. Она зашипела, сжалась в комок и вдруг рванулась с неожиданной силой. Тут подоспел Илларионыч и тоже прижал змею своим крючком. К счастью, она вела себя очень миролюбиво; не била головой, как это делали другие гюрзы, которых мы встречали позже, а лишь шипела и прятала голову. В то же время поймать ее голову пинцетом в тесном углу кутана было трудно. Мы выбросили ее на открытое место и там после долгой возни посадили в мешок. Радости нашей не было конца!
В тот день Костя принес трех гюрз.
Потом мы стали чаще находить змей. Они лежали на тех же местах, которые, как нам казалось, мы раньше тщательно осматривали. Однако тогда мы двигались неосторожно, делали резкие движения и спугивали змей. Теперь же научились ходить осторожно, и животные не пугались нас.
В том же ущелье нам с Илларионычем посчастливилось найти еще несколько гюрз. Многие из них лежали на камнях возле родников, и мы ловили их без особого труда. Прыжок — и крючок прижимал змею. Ему помогала нога. Змея яростно вцеплялась в сапог. Пинцет сжимал челюсти гюрзы, рука охватывала ее голову. Животное бешено билось, но быстро уставало и вскоре обвисало тяжелой плетью. Туловище гюрзы заправляли в подставленный мешок, а голову с тусклыми, мерцающими бешеной злобой глазами и страшными зубами крепко-накрепко держали пальцами. Затем наступал самый ответственный и опасный момент. Следовало быстрым и точным движением швырнуть голову змеи в глубь мешка и отдернуть руку: гюрза могла извернуться и в последний момент царапнуть зубом по пальцу... Голова змеи летела в мешок, и завязка туго стягивала горловину. Гюрза взята!
У Кости все движения были автоматическими и занимали несколько секунд; у нас с Илларионычем — четверть часа.
В охоте дни шли незаметно. Отпуск мой подходил к концу. Нужно было возвращаться в институт, но я уже не боялся возвращения — у меня был ящик с гюрзами.
Это было хорошо. Плохо, по мнению моих близких, было другое: с тех пор я «заболел змеиной лихорадкой» — не упускаю любой возможности поохотиться за змеями.
