Чистовский О.
За горной индейкой
На стойбище Кумбель мы познакомились с местным охотником Садыкбеком Амеитовым. Он был высок, широкоплеч, с круглым, загорелым, вечно улыбающимся лицом. Обут Амеитов был в ичиги, а одет в просторный тулуп, перехваченный у пояса узорчатым платком. Голову охотника венчала почти до самых бровей нахлобученная островерхая войлочная шляпа, напоминавшая панаму.
Мы разговорились с Амеитовым про горы.
— На кого же вы там охотитесь? — спросил я.
Улыбнувшись, он быстро ответил на ломаном русском языке:
— Здесь охота хорошая. Бьем медведей, волков, козлов, — и, немного подумав, добавил: — На козлов трудно охотиться. Об опасности улары кричат.
— А что это за зверь, улар? — поинтересовался я.
— Зв-е-рь... — рассмеялся Амеитов. — Это птица. Улары живут на альпийских лугах, как и козлы. Но птица первая замечает опасность и кричит, и козлы знают: раз кричат птицы, значит, хищный зверь или охотник...
Наш разговор с Амеитовым происходил весной, когда снег покрывал не только склоны гор, но и лежал на дне ущелий. Троп не было видно, и мы отсиживались на Кумбеле, в предгорьях Чаткальского хребта. Но не прошло и двух недель, как солнце растопило снег, обнажило тропы, наполнив талыми водами и без того бурные речки.
В первых числах июня группа смогла, приступить к съемке района. Мы решили начать работу с горы Мискен, на остроконечной вершине которой находился геодезический пункт. За день поднялись до половины горы и заночевали на ее южном склоне.
На следующий день, встав до рассвета, мы продолжали подъем и к восходу солнца оказались на плече вершины. Отсюда к самой маковке горы тянулась из слежалого и подтаявшего по краям снега дорожка. По ней мы и направились к геодезическому пункту.
И тут до моего слуха донеслись протяжные тихие звуки: тию-тию-тию. Звуки внезапно прекратились.
Я остановился, но, кроме серого камня, что лежал на снегу метрах в десяти от меня, ничего не увидел. Я пошел дальше, и вдруг серый камень зашевелился, превратился в птицу.
Вела себя птица довольно странно: ноги ее точно вмерзли в снег, и она все пыталась их освободить. Я шагнул к птице, но она встрепенулась, из-под крыльев выскочили птенцы и, тоненько попискивая, бросились к скалам, а клуша, переваливаясь с бока на бок и распуская то одно, то другое крыло, как бы раненая, запетляла по снегу. Наконец она побежала быстро и, расправив свои небольшие крылья, взлетела. Описав широкий полукруг, птица спустилась к скалам, где скрылись и ее птенцы.
Ко мне подошли помощники. Один из них сказал:
— Ловко провела вас улариха...
Так впервые мне удалось увидеть горную индейку.
...Прошло около трех месяцев, как мы посетили вершину Мискен. За это время нам удалось обследовать всю предгорную часть участка и приступить к съемке труднодоступного Чаткальского хребта. Крутые склоны здесь изобиловали отвесными скалами, висячими ледниками и огромными осыпями. При восхождении нам приходилось применять альпийскую веревку, крючья, ледорубы, кошки и прочее снаряжение.
На большой высоте мы страдали от недостатка кислорода и передвигались медленно, словно черепахи. На вершинах порывистый ветер леденил пальцы — мешал вести наблюдения. Но, испытывая трудности и всевозможные лишения, мы тем не менее упорно продолжали работу.
— В такой трущобе, кроме нас, наверное, ничего живого нет, — как-то за завтраком сказал один из моих помощников. Но предположения его не оправдались. Поднимаясь в этот день на гребень хребта, мы набрели на зеленую лужайку, и только ступили на нее, раздался резкий крик, и табунок уларов с шумом сорвался и полетел по ущелью вниз. А вскоре мы услышали падение камней и насторожились.
Метрах в четырехстах от нас по скалам взбирались цепочкой пять козлов; каждый поднял голову, увенчанную рогами.
Приминая горными ботинками густую траву — преимущественно дикий лук и чеснок, — мы направились к другой скале. Когда к ней приближались, я попросил помощников идти в отдалении. Мы продвигались по возможности бесшумно, но все наши старания оказались тщетными.
Только приблизился я к скале, как послышался знакомый крик и я увидел табунки разлетавшихся уларов.
Эх, не повезло!..
Преодолевая новую скалу, я стал двигаться очень медленно и с такой осторожностью, точно ступал по ветхому мостику, висящему над пропастью, и с вершины увидел множество уларов, которые важно расхаживали по лужайке. На этот раз мне удалось подобраться к ним на расстояние ружейного выстрела. Я вскинул ружье.
После выстрела табунки уларов взлетели, но одна птица осталась в траве. Я поспешно слез со скалы и подбежал к улару. Он был покрыт голубовато-серым оперением с темными полосками, расширяющимися на спине и крыльях. На белой шее вырисовывалось несколько коричневых ободков, а голову и зоб украшали чешуеобразные темные и белые полоски.
Решено было сделать привал на обед. Повар сварил улара. И мы, проголодавшиеся, с удовольствием съели по большому куску вкусного мяса, слегка отдававшего луком...
Спустя три недели, вернувшись в урочище Кумбель, мы снова встретили охотника Амеитова.
— Ну, как у вас с охотой? — спросил я.
— Недавно волка убил. Повадился в отару. А вы подстрелили что?
— Нам нечем похвастаться. Вот разве только этим, — ответил я и достал из вьючного ящика чучело горной индейки. — Хороший подарок краеведческому музею?
— Хороший! — согласился Амеитов. — Мало кто даже и из местных жителей видел улара. Вы сами убедились, птица обитает на самых больших высотах. Туда может летом добраться только страстный охотник, альпинист да вот ваш брат, топограф.
Амеитов много знал о повадках этой птицы, и мы попросили его рассказать о ней поподробнее. Оказывается, улары живут стайками, в которых насчитывается два-три десятка и более птиц. Но в брачный период улары делятся на пары и уединяются. Самка откладывает до девяти яиц и высиживает их. А самец в это время находится поблизости и ее сторожит. Улар окрашен в покровительственный цвет, отчего даже искусному охотнику трудно заметить птицу на фоне светло-серых скал. Горная индейка с невероятной быстротой бегает по горным склонам.
Известны случаи, когда найденные яйца улара охотники подкладывали под кур и вылупившиеся птенцы привыкали к наседке и превосходно чувствовали себя среди цыплят...
Памятный трофей
Машина нашего отряда подкатила к вокзалу, как раз когда прибыл скорый поезд Фрунзе — Москва. Водитель взялся помочь перенести мои вещи — чемодан и большие рога дикого козла — к вагону, а я с тяжело набитым рюкзаком помчался в кассу за билетом.
Когда предъявил проводнику билет, то облегченно вздохнул: «Успел» — и поднялся на ступеньки вагона, но дальше продвинуться не мог: рога зацепились за поручни и их никак не удавалось освободить.
Сзади раздался голос:
— Да выброси ты их к черту!
— И рогоносца вместе с ними! — съязвила какая-то женщина.
Мне все же удалось пройти в вагон, занять свободную верхнюю полку, на которую я уложил свои вещи. Я примостился на краю нижней полки, около спящей женщины в красной кофточке. Когда присел, она открыла глаза, посмотрела на меня и с неохотой и поспешностью поджала ноги, а читавший газету мужчина в очках смерил меня недовольным взглядом. И я невольно взглянул на себя в зеркало.
Давно небритый, с темными кругами под глазами, в поношенной шапке-ушанке и полинялой телогрейке, я своим видом, очевидно, не очень-то внушал доверие. Сказались трое суток, проведенные в дороге, пока добирался до станции.
Я достал из чемодана костюм, сорочку и галстук с оранжевой полоской на голубом фоне, который в шутку называл «Рассвет на Москве-реке»; в рюкзаке отыскал желтые полуботинки и направился в туалет. В купе вернулся выбритым и переодетым.
Женщина в красной кофточке села, уступив мне большую часть полки.
— Вы извините меня, — улыбнулась она, — но я вначале вас испугалась... Вы геолог?
— Топограф, — ответил я.
Спутница хотела задать еще какой-то вопрос, но появился тучный мужчина в железнодорожной форме. Он грозно взглянул на полку с моими вещами.
— Чьи рога? — зычно спросил он.
— Козла, — ответил я.
— Значит, это ваши рога? И вещи тоже ваши? Снимите-ка все с полки.
Подержав на весу секунду-другую каждую вещь, железнодорожник сказал:
— За провоз багажа сверх нормы вам надлежит заплатить штраф.
— Надлежит так надлежит, — согласился я и уплатил названную сумму.
Проходивший долговязый парень в яркой ковбойке хихикнул:
— Советовали же вам, гражданин, выбросить это сокровище. А теперь вот — расплачивайтесь!
— Да, дорого обходится вам провоз рогов, — сказал мне мужчина в очках. — Но, позвольте, ведь охота на горных козлов запрещена!
— Запрещена, — подтвердил я. — Однако бывают исключения...
— То есть?
— А очень просто! — и я рассказал: — Мы работали в горах Тянь-Шаня. Нашему отряду поручили составить топографическую карту ледникового района. Туда от подножья горы вела единственная тропа с множеством оврингов — своеобразных узких балконов, которые висят над пропастями. Иногда овринги тянутся на сотни метров. Передвижение по ним сопряжено с риском. Приходилось в трещины отвесных скал втыкать колья и на них укладывать настил из жердей, веток и плиточных камней.
Впрочем, мы благополучно преодолели овринги, а вот на крутой осыпи случилось несчастье. Завьюченный конь оступился, и удержать его нам не удалось — конь рухнул в бурлящую реку.
Мы лишились не только коня, но и сорока килограммов муки и пятидесяти банок мясных консервов.
На третий день нашего похода, к вечеру, мы достигли ледникового языка и остановились лагерем. Ясная погода вдруг испортилась, и четыре дня мы сидели и ждали, пока рассеется туман.
Продукты кончались, и мне пришлось двух рабочих с лошадьми послать за ними, а одного оставить в лагере. Сам же я с тремя остальными товарищами поднялся на вершину для съемки.
В сумерках мы вернулись в лагерь и увидели рабочих, которых я утром направил за продуктами. Они сообщили, что обвалом уничтожен один овринг, а обходных путей найти не удалось...
— Критическое положение, — заметил мужчина в очках.
— Да, мы оказались отрезанными от продовольственной базы. Продуктов оставалось мало, а работы еще было порядочно. Пришлось лошадей перевести на подножный корм — благо по дну долины, между каменистых осыпей и скалистых гряд, встречались лужайки с обильным разнотравьем, — а овес есть самим: лущили его, как семечки, и варили суп...
Будто назло снова испортилась погода, и еще несколько дней мы проторчали в лагере. Вот тут-то повар и сообщил, что и овес кончается, и, взяв мое ружье, ушел на охоту. Он видел стада диких козлов, однако те не подпускали его на ружейный выстрел... Я слышал, что охотники киргизы охотятся на козлов с ружьями, но, чтобы подобраться к стаду чутких животных на нужное расстояние, охотник должен обладать большим опытом и сноровкой. Ни того, ни другого не было ни у повара, ни у меня. И тем не менее мы решили еще раз попытать счастья.
По скалистому склону я и повар поднялись на гребень отрога и на обратном, пологом, его скате заметили десятка два козлов. Повар остался, а я отправился в обход под прикрытием скал... Плутая в скалистом лабиринте, перелезая через зыбкие осыпи и погружаясь в них по щиколотку, я так измотался, что еле держался на ногах, но все же довольно близко подполз к козлам. Тут поднялась стайка уларов и с громким криком взмыла в воздух. Я высунулся из-за камня и увидел убегавших козлов. Такая досада! Столько сил было потрачено и все напрасно... Тогда я решил устроить засаду на одиноко возвышавшейся скале. Повар одобрил мое решение, отсыпал мне пригоршню овса и ушел. Так, на вершине скалы, я и провел ночь. К утру замерз, зуб на зуб не попадал.
С первыми лучами солнца на лужайке появились козлы. Они паслись и понемногу приближались ко мне. Один — крупный рогач — чаще других вскидывал голову и осматривался, замирая на мгновение. Прилетели улары и стали проворно расхаживать в сообществе козлов, кормясь диким луком. Я не шевелился — решил подпустить козлов как можно ближе. Иногда мне казалось, что они уже близко, что можно стрелять, и не стрелял. Во что бы то ни стало нужно было добыть козла и стрелять только наверняка. Наконец, стадо подошло. Рогач, которого я держал все время на прицеле, повернулся ко мне боком и наклонил голову. И тогда я выстрелил...
— Это рога того козла? — спросила молодая пассажирка, кивнув на мои вещи. — Пожалуйста, покажите их.
— Да, — ответил я, доставая рога.
— Как много бугорков, — провела она рукой по маленьким выступам, — и поясков...
— По этим пояскам определяют возраст животного. Их восемнадцать, значит, козлу было восемнадцать лет.
— Надо полагать, что, пополнив съестные запасы, вы съемку выполнили? Но как вам удалось выбраться из ледникового района? — спросил мужчина.
— С одной вершины я обнаружил проход в другое ущелье. Вот им мы и воспользовались. Около двух километров шли по леднику между высокими ледяными иглами — кальгоспорами. На этом пути мы еще потеряли одну лошадь: она провалилась в присыпанную снегом трещину и тоже погибла. Когда стемнело, мы увидели костер в ущелье и поспешили к нему. Как и предполагали, в ущелье находилась колхозная молочно-товарная ферма... Вот и вся история, — закончил я.
Из полевой сумки я достал конверт с фотоснимками и роздал их моим поездным спутникам. На них были запечатлены пенистые горные реки, снежные вершины, громадные ледники, редкие птицы и звери и люди в полушубках с ледорубами в руках, рюкзаками и ящиками за плечами. Я с удовольствием давал пояснения, ощущая при этом гордость за свою скромную профессию — создателя топографических карт!
