Яхонтов В. Д.
Редкий экземпляр
Холодное, неприветливое Охотское море. Все лето блуждают по нему ледяные поля и причудливые айсберги. Штормовые ветры прибивают их к берегу целыми грудами. С отливом некоторые из них садятся на лайды (отмели) и медленно тают на солнце. Рыбаки, надолго уходя в открытое море, запасаются этим льдом вместо пресной воды.
Туман, дожди... Местные жители никогда не купаются в своем море, и лишь отдельные смельчаки решаются иногда принять ледяную ванну.
В юго-западном углу моря — против северной оконечности Сахалина и чуть севернее Николаевска-на-Амуре — приютился залив, названный в свое время адмиралом Невельским Заливом Счастья. Узкая песчаная коса отделяет его от моря. На берегу залива, в селе Власьево, и расположился наш орнитологический отряд Амурской гельминтологической экспедиции Академии наук СССР.
Здесь все пахнет историей — каждый мыс и пролив. В 1850 году на Петровской косе Г. И. Невельской заложил первое русское зимовье. Неподалеку находится занесенная песком могила Кати Невельской — трехлетней дочери отважного адмирала. Это жертва тех лишений и трудностей, которые выпали на долю адмирала и его соратников при изучении Дальнего Востока. В 1854 году в Заливе Счастья скрытые от моря песчаной косой, убрав мачты, счастливо отстаивались русские суда, ушедшие от англо-французской эскадры, рыскавшей по всему Охотскому морю в поисках исчезнувших кораблей.
Малозаметный вход в бухту сторожат два длинных острова — продолжение Петровской косы — острова Чкалова и Байдукова. На первом из них, бывшем острове Уд, известный советский летчик Валерий Чкалов в 1936 году во время беспосадочного перелета Москва — Дальний Восток совершил свою знаменитую посадку «на одно колесо».
Сейчас остров Чкалов безлюден, лишь заросли кедрового стланика огромными куртинами оживляют пустынный пейзаж, да окрестные колхозы разнообразят его — вывозят на лето лошадей для вольного выпаса. На острове Байдукова расположился рыбозавод. А против «ворот» бухты раскинулся колхоз имени Белякова. Так народ увековечил в названиях всю отважную тройку прославленного экипажа.
На южном берегу Залива Счастья видны следы военных укреплений, возведенных в годы Великой Отечественной войны, но враг не решился напасть на ощетинившийся и хорошо защищенный берег. Возле заросших травой дотов, дзотов пасутся теперь выводки рябчиков.
Через залив пролегают извечные пути пролета водоплавающей птицы. Весной, радостно перекликаясь, тянутся день и ночь караваны гусей, присаживаясь на кормежку и отдых по косам и отмелям. Тысячные стаи уток и куликов летят над заливом к родным местам. Одних куликов в это время здесь можно насчитать до 45 видов! И вся эта разноголосая дичь плавает, ныряет, взлетает и носится в воздухе, бегает и бродит по илистым берегам залива, отмелям и заливным лугам. Стон стоит от неугомонного крика птичьих стай.
Был конец мая — самый разгар весеннего пролета. Я шел берегом, надеясь провести нужные наблюдения и добыть несколько птиц для лабораторного исследования. Наступило время отлива. Темные илистые отмели и косы, сплошь испещренные трехпалыми следами куликов, выступали отчетливо и ясно. Птицы там чувствовали себя совершенно недосягаемыми. Приблизиться к ним со стороны залива на оморочке было невозможно — слишком мелко; пройти вброд с берега тоже нельзя — слишком топко.
Я осторожно шагал по краю зеленой травы, которая хорошо держала человека. Среди деловито бегавших куличков выделялась пара, не похожая на остальных. Она держалась особняком. Птицы были довольно крупны, напоминали улита, но выглядели как-то приземистее. Грудка у них была пятнистой, ноги желтые. «Да ведь это охотский улит! — мелькнула радостная догадка. — Где ж ему быть, как ни здесь!» Любой орнитолог много бы дал, чтобы добыть эту малоизвестную птицу, водящуюся только на Дальнем Востоке. Вполне понятный азарт овладел и мной при виде этих редких куликов. Не теряя драгоценного времени, я прицелился... Всю куличиную братию как ветром сдуло. Из улитов поднялся и полетел только один.
Ступив с травянистого берега на вязкое дно залива, я поспешил к своему трофею. Через несколько шагов идти стало труднее, ноги в высоких резиновых сапогах погружались в ил все глубже и глубже. До драгоценной добычи оставалось всего несколько шагов, как я вдруг увяз в липкой болотной жиже. С трудом я все-таки сумел из нее извлечь улита.
Обратный путь оказался еще тяжелее. Теряя силы, выпачканный черным как сажа маслянистым илом, я полз к берегу, опираясь на локти и стараясь сберечь ружье. Всякая задержка на этом коротком пути могла оказаться гибельной. Позже мне говорили, что люди всячески избегают этого мелководья, а домашние животные иногда гибнут, засосанные вязким илом.
Так был добыт охотский улит — эндемик Дальнего Востока — редкая, почти неизученная, птица.
Вскоре мы добыли еще несколько охотских улитов; среди них была и самка с готовым к сносу яйцом, что прямо указывало на близость гнездовых мест этой птицы. Мы также убедились, что охотский улит более осторожен, чем большой улит, и почти не подпускает к себе на выстрел. Анализ содержимого желудка добытых птиц показал, что питаются они мелкой рыбой, рачками, моллюсками и водяными насекомыми.
Розовая чайка
Весна спешила — настойчивая, радостная... Она летела на крыльях нескончаемых верениц крылатых путешественников, слышалась в захлебывающемся от радости надсадном крике птиц, виделась в седовато-зеленой дымке распускающихся лиственниц, ласкала лицо бодрящим ветерком. Появились одиночные «снежные комары». Большие, лохматые, мрачно гудели они докучающей ноткой. Кое-где проклевывались нежные иглы травы. Впервые закуковала кукушка. Краски на небе не угасали к полуночи, багровое зарево медленно проплывало по горизонту и вскоре вновь разгоралось. Вечерняя заря сходилась с утренней. Наступила пора белых ночей, и в полусумраке можно было совершенно свободно без искусственного освещения читать книгу.
Пролет уток был в самом разгаре, и до конца весенней охоты оставались считанные дни. Наша «флотилия», состоящая из двух челноков — «веток», по-местному, — пересекала широкое как море озеро Муоратай. Утренний бродячий туман рассеялся. Синяя поверхность воды с отраженной небесной ширью, с облаками блестела как полированная. Отдельные крупные, радужно-белые, со светящимися кружевом краями, льдины-останцы или целые ледяные поля, с мирно нежащимися на кромке птицами, блуждали по озеру. Первобытная свобода царила здесь.
У входа в залив на одной из льдин сидела стайка розовых чаек. Птицы доверчиво смотрели на плывущие мимо лодки с людьми и не взлетали.
— Они точно знают, что стрелять их строго запрещено. Поэтому и не боятся, — с улыбкой заметил мой спутник, местный краевед, директор Зырянского краеведческого музея Николай Владимирович Маковский.
— Или же просто еще не знакомы с коварством людей, — добавил я.
Заповедные чайки продолжали безбоязненно сидеть на льду. Самец почесывал и поклевывал широко раскрытым клювом шейку одной из самок. Это он, как говорят в народе, «одевал бусы». Шея розовой чайки окаймлена черным ожерельем. Потом самец стал расхаживать перед своей подругой взад и вперед, потом отвесил низкий поклон и, замерев в этой позе, выпятил распущенный веером хвост. «Тр-р-р-рр!» — пустил он от избытка чувств восторженную трель. И самочка тотчас закрыла глаза, подернув их красной пленкой.
Так происходят брачные церемонии у розовых чаек, спарившихся еще на пролете.
— Какие все-таки красивые птицы! — не удержался Николай Владимирович. — Ведь недаром в старину, когда не было огнестрельного оружия, перьями розовых чаек охотники украшали стрелы. А у нас в музее, — заговорила в нем практическая жилка краеведа и неистребимого собирателя, — всего одна розовая чайка. Старое чучело, все побелело, выгорело на солнце. Да и Якутск просил достать для них. Там этой прелести не добудешь даже на пролете. А здесь сколько угодно! Вот и разрешение прислали на право научной охоты.
Я вспомнил, что действительно розовые чайки, такие, казалось бы, обычные птицы на Колыме, являются вообще большой редкостью. Живут они в очень ограниченном участке земли — в междуречье Колымы, Алазеи, Индигирки и Яны. И больше нигде на свете их нет. На зиму они улетают на север, в Полярный бассейн, и проводят большую часть года далеко от берегов. В других местах северо-востока Азии и прилегающих частях Америки встречаются только единичные залетные птицы.
С 1949 года розовая чайка отнесена к категории редких и абсолютно охраняемых птиц. И, без сомнения, любой зоологический музей мира желал бы иметь у себя чучело этой малоизвестной птицы.
Гнездятся розовые чайки небольшими колониями в заливной, травянистой, богатой озерами тундре. Нередко встречаются эти птицы на общих поселениях с полярной крачкой. Гнезда чайки в низинах на кочках и по островам; лоток выстилают сухой травой, но в нем всегда сыро. В кладке бывает, как обычно у всех чаек, два-три буро-пестрых яйца. Насиживают оба родителя и в случае опасности храбро защищают гнездо; птенцов кормят насекомыми. Молодые птицы первый год ходят в пестром наряде и лишь к следующей весне надевают свое щеголеватое розовое оперение. После вывода птенцов родители с детьми бросают гнездовья и, присоединившись к сородичам, кочуют вдоль морского побережья и по островам Ледовитого океана. Зимой они держатся в свободном ото льдов открытом море, по разводьям. Весной возвращаются на родину. Причем прилет их бывает поздним — в конце мая — и совпадает с вскрытием глубоких, богатых планктоном, озер, где они и держатся. Во время миграций розовые чайки образуют большие стаи, до сотни птиц и больше. Питаются птицы водяными насекомыми, моллюсками, рачками и мелкой рыбой.
— А вы знаете, что эти, с виду кроткие, создания — целующиеся голубки — в жизни очень вздорны, — заметил мой спутник. — В своих колониях они вечно дерутся из-за места, из-за пищи, а иногда и просто так... И по натуре сварливы и алчны. А этот нарядный самец, такой, казалось бы, нежный и внимательный кавалер, на самом деле ревнивый и грубый деспот. Его подруге частенько достается, если ему что-либо не по нраву, — помолчав, Маковский продолжал: — А как все-таки бесподобно позаботилась природа, украшая эту дивную птицу. Густорозовые, позолоченные солнцем, и нежные, как лепестки шиповника, перышки на груди переходят у нее на спине и крыльях в сизые тона. Брюшко беловатое, лапки красные, шея опоясана черным ожерельем. Вокруг глаза красное колечко. Язык и полость рта ярко-оранжевые. Клюв очень слабый, и вся птица кажется удивительно хрупкой и невесомой. Между прочим препарировать убитых розовых чаек было для меня сплошным мучением. Шкурки их очень непрочны, как у горлицы или кукушки, и при малейшем натяжении рвутся.
Наконец, часть чаек не выдержала нашего приближения и стремительно, со своеобразным криком «тэкэ, тэкэ, тэкэ», взлетела. Полет птиц был неторопливым; легко взмахивая крыльями, они напоминали больших бабочек. Мы долго провожали их взглядом.
Николай Владимирович прекрасно знал не только живой мир, но и историю своего края. Недаром музей, который он возглавлял, объединил лучших специалистов и приобрел значение научно-культурного очага всего Колымского края.
— Вы не слышали, как якуты объясняют появление розовых чаек? — снова завел разговор Николай Владимирович. — Есть одно местное предание. В старину в одном стойбище жили молодые красивые девушки. Они веселились, радовались солнцу и воде и не знали горя. Лишь одно смущало юные души: они считали себя недостаточно красивыми, и им хотелось стать еще прекрасней. Девушки обратились за советом к старой шаманке. Злая ведунья Мэнэрйк, завидовавшая молодости, решила погубить их. Вкрадчивым шепотом она начала поучать: «Зимой, в самые лютые морозы, когда на реке стынут наледи и лопается от натуги лед, ступайте и выкупайтесь в розовой воде, вытекающей из трещины. Тогда ваши лица станут румяными и вы станете еще прекрасней», — сказала она. Неопытные девушки поверили старухе. Им так хотелось быть прекраснее всех. И вот затрещали морозы и реку сковало льдом. Потом появилась огромная наледь; выжатая снизу напором воды, она вздыбилась большим курганом и с гулким треском лопнула. Из трещины полилась вода. И тогда девушки пошли и, храбро спрыгнув в зияющий провал, окунулись в ледяную воду. Холодное багровое солнце, стоявшее у самого края земли, окрасило все в розовый цвет. Бедняжки закоченели и погибли. А их души поднялись в небо и в виде розовых чаек полетели к морю... С тех пор ежегодно они сюда возвращаются и с тревожным криком — «тэкэ, тэкэ, тэкэ» — летают над озерами. Жалуются, что погубила их красота. Кстати, зовется розовая чайка здесь чэкэ, что по-якутски значит красивый, прекрасный — применительно к детям, к женщинам. Те же звуки «чэкэ, тэкэ» слышны и в птичьем крике, — закончил Николай Владимирович.
Неумирающая мудрость народная чувствовалась в этой бесхитростной и старой как мир легенде.
Полдневная жара спадала. А мы все плыли и плыли... За неширокой перемычкой блестело другое озеро. Там ждал нас привал...
