Герман В. Е.
Высокие сосны и мохнатые ели бежали навстречу машине. Мы — в заволжской тайге. Далеко позади осталась Москва, промелькнули поля и перелески Владимирщины, где я родился, провел молодость и впервые взял в руки ружье, проехали город Горький...
Еще сотня километров — и мы будем у цели — на границе Горьковской и Кировской областей, в старинном городке и районном центре Шахунья.
А в нескольких километрах от Шахуньи в маленьком поселке Гусевском ждал меня охотник Саша Коструков.
С ним я еще никогда не встречался. Он знал меня по книгам, я его — по его письмам. Месяцев восемь назад Саша прислал свое первое письмо, красочно описав заволжский богатый край, и пригласил погостить у него во время отпуска: «Поохотимся вместе; посмотрите наши чудесные места, да и напишите кое-что — пусть знают о них охотники и любители природы». Наша переписка была дружной, мы заочно познакомились, обменялись фотографиями, и вот я поехал.
Саше 26 лет. Он работает механиком в колхозе, недавно вернулся из армии. С детства он заядлый охотник и следопыт.
Погода не радовала. Дожди лили все лето, земля раскисла, а реки, как весной, вышли из берегов. Мы пересекли Керженец, Ветлугу, Усту, Вахтангу и Пижму и их притоки. В одном месте чуть не застряли — шоссе размыло разливом, а глинистая почва настойчиво засасывала машину. Мелкий, не по сезону осенний, дождь сплошь закрывал горизонт. А ведь был только конец июля!
Мои юные друзья и спутники на охоте — Сева и Валера — не унывали, вспоминали прошлые. охотничьи удачи и неудачи, фантазировали, мечтали о счастливых встречах с дичью на тропах Заволжья. А вот Андрей, мой старый школьный товарищ, приуныл и недовольно ворчал, поглядывая в мокрые стекла машины. Ему, как и мне, уже под шестьдесят, и молодой оптимизм Севы и Валеры его не заражал. Однако все мы — и старые и малые — с интересом ждали новых мест, новых встреч и новых охотничьих переживаний.
Поселок Гусевский. Саша встретил нас радостно. За столом, заставленным деревенскими яствами, мы просидели почти до утра. Необыкновенные охотничьи истории и приключения сыпались как из рога изобилия. И все верили, что так именно и было, хотя в рассказах нередко сквозила изрядная фантазия рассказчика. Стало уже светать, когда мы разошлись, чтобы отдохнуть после дороги и бессонной ночи.
Днем пришел к нам председатель колхоза Леонид Иванович, в прошлом тоже охотник. Небольшого роста, приветливо улыбающийся, сдержанный и неторопливый, он умело руководит своим колхозом «Дружба», вывел его в число передовых хозяйств района. Главное в его работе — умение сочетать интересы колхоза с заботой о каждом члене артели. За это и любят его колхозники и много лет подряд дружно избирают председателем.
На всех сильное впечатление произвел девяностолетний дед Саши Кострукова. Несмотря на возраст, он выглядел сильным и крепким. Рослый, широкоплечий, с прямой спиной и окладистой черной с легкой проседью бородой, он рассказал нам много интересного о жизни заволжан, о «диких» лесных монастырях и староверческих скитах, которые были щедро разбросаны в старину вокруг по лесам. Дед Прокофий много лет прослужил в царской армии, считался лучшим стрелком и охотником своего полка, и его всегда брали на офицерские и даже великокняжеские охоты в Беловежской пуще, близ которой был расквартирован полк.
Среди наших гостей всем очень понравился Толя — с виду очень юный, но уже отец двух детей — заведующий колхозной птицефермой. Он принес банку лесной малины, которую поутру собрала его старушка мать, и рассказал нам о своих любимых пернатых питомцах.
За оживленными беседами время прошло незаметно. Наутро мы решили отправиться на первую охотничью разведку в леса, которые обступили Гусевский поселок.
В заволжской тайге. Погода в этот день выдалась отличная — чистое небо, безветрие. Вышли мы на рассвете и, перейдя лесную речушку Шару, сразу же углубились в лес. Пихты и ели сказочными пирамидами тянулись к солнцу; вперемешку с ними росли березы и одетые в матово-зеленую кору высокие осины, а также прямые как стрелы сосны, рябины, клены и множество можжевельника.
Идти было трудно — всюду лежали стволы умерших деревьев; путь преграждали кусты, заросли малины и крапивы, папоротника и черничника. Но дичи мы встретили мало: не было ни выводков глухарей и тетеревов, ни белых куропаток на моховых болотах, ни уток на лесных речках и прудах. Лишь рябчики то и дело вылетали из зарослей и мелодично пересвистывались... Холодные, дождливые весна и лето погубили большинство кладок, а появление в этих местах клеща, зараженного энцефалитом, и борьба с ним с помощью опыления лесов химическими средствами привели к значительному уменьшению поголовья и взрослой дичи.
Километрах в четырех от Гусевского мы вышли на старую делянку, заросшую кустарником, малинником и земляникой. Ягод было много, они соблазнительно глядели на нас. Моя жена осталась собирать ягоды, а мы вчетвером пошли обследовать вырубку. Наши пойнтеры — мой Анчар и Балерина Дива — были пущены в поиск.
Сперва нам попались чирки. Они шумно, выводками, поднимались из небольших прудков, разбросанных по вырубке, делали круг и вновь опускались на воду. Согнали мы и несколько одиночных бекасов. Потом Анчар потянул и встал. Вылетел небольшой, чуть побольше рябчика, тетеревенок, за ним второй и третий. Анчар встал опять. На этот раз поднялась старка и еще один тетеревенок. Больше мы ничего не нашли, хотя тщательно обыскали все вокруг.
Потом вернулись к моей жене. Она набрала корзинку малины и земляники. Позавтракав, двинулись дальше. С каждым километром лес становился все гуще, непроходимее, показались топкие болота. А дичи все не было: перевидели лишь несколько тетеревов и холостых тетерок, в чаще слышали взлет глухаря; уже к вечеру увидели двух бурундуков и белку-летягу; на моховом болоте встретили табунок журавлей, который, поднявшись в воздух, с курлыканьем скрылся за лесом.
Домой в деревню вернулись к ночи. Впечатление у всех от тайги было сильное, но огорчало отсутствие дичи...
Начало — без выстрела... За несколько дней до открытия охоты мы познакомились с известным в этих местах охотником Николаем Куликовым. Родом он из деревни Большие Кулики, расположенной на берегу озера, носящего название Куликов пруд. Словом, сплошные кулики. По этому поводу Николай Ильич пошутил: и деревня и озеро названы в его честь. Решили открывать охоту на вечерней зорьке 14 августа на Куликовом пруду: мы знали, что в его зарослях гнездились две кряковые и три чирковые старки, а в луговых травах — бекасы и коростели.
Куликов пруд — весьма своеобразное озеро, оно тянется километра на три, в ширину — до километра. Вдоль берегов разрослись осока, камыш и тростник; а дальше — мертвые, засохшие березы и ивы, окруженные такими же безжизненными кустами.
На открытие охоты собралось восемь человек. Четверо нас, москвичей, председатель районного общества охотников, крепкий, почти семидесятилетний охотник Игнатий Емельянович Воробьев с шестнадцатилетним внуком, молодой ветврач Вячеслав Марунин и «хозяин озера» Николай Куликов.
Шестеро пошли по берегу, окружая озеро, а мы с Николаем Ильичом, прихватив моего пойнтера Анчара, на плоскодонке поплыли в глубь мертвого леса. От нас ждали первых выстрелов и приготовились к встрече утиных табунков. Вскоре лодка зашла в такую крепь, что пришлось остановиться. Я вылез и, утопая почти по пояс, полез в чащу затопленных кустов и деревьев. Куликов остался в лодке.
Шагах в двадцати от меня с громким кряканьем тяжело поднялась кряковая. Ружье само взлетело к плечу, но... выстрела не последовало. С места подъема утки с жалобным писком выскочило около десятка утят-хлопунцов, заспешивших в заросли. Шагов через тридцать новая утка и новые хлопунцы. Потом три выводка чирков такого же возраста. Естественно, что ружье молчало. Молчали и охотники на берегу. Мы с Анчаром выбрались к лодке и вернулись на берег.
Дождь, моросивший весь день, становился все настойчивее. Стало темнеть, когда мы, мокрые насквозь, решили прекратить охоту. Впервые в моей жизни открытие охоты прошло без выстрела.
Ночью мы перебрались километров за тридцать на знаменитые торфяные болота вблизи деревни Вороваткино. Дождь прекратился и, переночевав у костра, на рассвете мы начали обход новых угодий. Выводков не оказалось и здесь. Только мне посчастливилось: в глухом уголке болота я поднял на крыло старого селезня и взял его. А немного погодя Анчар потянул, как по бекасу, и встал. Я перезарядил ружье мелкой дробью, послал собаку вперед и неожиданно из-под стойки шумно поднялся второй крякаш. Это было так близко, что «десятка» сразила селезня. Остальные товарищи ограничились парой чирков; Марунин, не пошедший с нами в болото, отправился на рассвете в лес и принес трех рябчиков.
На Вае. Приятель Саши, молодой охотник Юра, работающий в Шахунье шофером, вывозил из глухих деревень новый урожай. В начале сентября он заехал к нам и рассказал, что возит хлеб в Шахунью из отдаленного Тонкинского района и там на реке Вая много уток, а в лесу есть тетерева. Мы быстро собрались и поехали с Юрой.
Дорога была очень тяжелая — 60 километров по размытой дождями и разбитой автомашинами глинистой трассе мы проехали за четыре часа и в темноте прибыли в большое, в прошлом староверческое, село Берниково. И по сей день там пожилые люди все еще строго соблюдают обычаи своих далеких предков.
Хозяева дома, в котором поселился Юра, были преклонного возраста; хозяйка была нелюдимая, с недоверием и даже враждебно относящаяся к «иноверцам», но муж ее оказался приветливым и общительным старичком. И меня удивило, когда он, воровато оглянувшись на дверь, попросил закурить, быстро спрятал сигареты и шепотом сказал, что курить будет в лесу. Затем он погрозил мне пальцем и попросил, чтобы жена его не узнала об этом, а то... и, вновь оглянувшись на дверь, махнул рукой. Дед явно боялся своей свирепой подруги.
Немного отдохнув, мы отправились к Вае. Она протекала всего в трех километрах от села по широкой заболоченной пойме, ограниченной с обеих сторон дремучим лесом. Едва начало светать, как мы двумя группами, по берегам реки, двинулись вверх по течению. Участок Ваи от старой разрушенной мельницы до деревни Большая Пристань, протяжением свыше пяти километров, был наиболее богат утками и болотной дичью. И действительно, едва мы отошли от мельничной плотины, как на меня, в туманной дымке, свистя крыльями, налетела стайка кряковых. После дуплета птица тяжело рухнула, обдав меня брызгами.
Вскоре загремели выстрелы и остальных охотников. Как всегда, отлично, почти без промаха, стрелял Валера, менее удачливыми были Андрей, Сева и моя жена. А Юра весело палил, ничего не убивая, но отнюдь не огорчался этим, для него главным был сам процесс охоты, а не результаты.
Уток было много, и мы успешно поохотились. На небольшом, густо заросшем озерке я дуплетом сбил пару поднявшихся кряковых, но обе утки, едва коснувшись воды, моментально нырнули и скрылись. Зная, что раненые утки обязательно вылезут на сушу, мы с Анчаром тщательно обыскали берега и нашли обоих подранков. Правда, по одной из уток пришлось снова выстрелить, так как птица успела броситься в воду; второго подранка Анчар взял в осоке.
Днем мы устроили привал в лесу, сварили отличный охотничий «кондер» из дичи и отдохнули. Потом пошли по бекасам. Их было не так много, но все же с помощью Анчара нам удалось натаскать по ним первопольную Диву: собака стала искать и замирать на стойке над затаившимся бекасом.
Вечером постояли на перелете, а потом вернулись к мельнице. Решили переночевать в лесу над рекой, а утром попытать счастья по тетеревам.
У костра. Горел, потрескивал охотничий костер. Вековые сосны окружали нас; вершины их тянулись к черному небу, ночь делала деревья еще выше, точно они упирались макушками в небесный купол, усеянный звездами. Золотые искры, отрываясь от огня, стремительно летели вверх...
Закипал чай, аппетитно булькал густой суп из уток. Анчар и Дива лежали рядом и, вытянув лапы, жмурясь, поглядывали на огонь.
Мы вспоминали многие другие костры, которые горели раньше, и особенно те, что запомнились на всю жизнь. Я рассказывал о далеких фронтовых кострах, так не похожих на наши мирные, охотничьи. Потом вспоминали эпизоды минувшей охоты, пытались предсказать завтрашнюю...
На рассвете воздух сделался каким-то молочно-серым, а затем на востоке чуть проступила ранняя предутренняя полоска света. Мы загасили костер, сложили вещи, убрали их в сохранившийся подле разрушенной мельницы ветхий, покосившийся сарай и отправились снова на охоту. Только Юра ушел в деревню — ему нужно было возить хлеб.
В лесных дебрях. Таких дремучих дебрей, как на правом берегу Ваи, мы еще не встречали. Лес был настолько захламлен, что каждый шаг требовал немалых усилий. Кроны деревьев сплетались над головой плотно, в лесу было темно. Иногда на пути попадались непреодолимые завалы, их обходили стороной, с трудом лавируя между грудами валежника, ямами, заполненными водой, и высокими кочками, густо поросшими переплетенными кустами...
Потом начались сечи и мелколесье. Мы разбились на две группы. Я пошел с Севой вправо, остальные трое влево. У каждой группы было по собаке. Анчар вскоре заискал, заволновался. Впереди в молодом березнике захлопали крылья — поднялся выводок взматеревших тетеревов. Один уже сильно почерневший петушок вылетел на вырубку и потянул над кустами. Я выстрелил, и Анчар торжественно подал первый трофей.
Пройдя еще с полкилометра, пес вновь заискал и остановился возле елочки. Я позвал Севу, и он изготовился. Вылетел опять молодой петух. Севин дуплет не настиг птицы. Тогда я ударил из левого ствола уже на излете, и петух неловко упал в малинник.
Наши товарищи тоже постреляли. Когда мы миновали молодой лес и остановились перед высокой лесной стеною, они уже ждали нас, гордясь двумя тетеревами, Валера — вальдшнепом, хорошо сработанным его собакой.
Решили пойти в крупный лес. Там, на моховых болотах, по рассказам местных жителей, водились глухари. Идти стало опять трудно: снова завалы, болотины и заросли. Но впереди услыхали взлет глухаря. Мы развернулись цепью, стараясь держаться одного направления.
На этот раз нам не повезло: стрелять в такой чаще было невозможно. Только Валере посчастливилось сбить рябчика, мелькнувшего между деревьями. Усталые, обливаясь потом, мы решили прекратить охоту и вернулись к реке. Стали скликаться и тут заметили, что жена моя не отвечает. Вспомнили, как в ночь после открытия охоты в лесу совсем близко от Гусевского заблудился грибник и долго кружил по лесу... Услыхав его отчаянные крики, мы сделали несколько выстрелов, и грибник вышел из чащи.
Решили и сейчас стрелять. И вот где-то очень далеко послышался слабый крик. Мы ответили и скоро нашли жену в такой чаще, из которой она вряд ли смогла бы выйти самостоятельно.
Лишь к вечеру мы выбрались к Вае, дошли до Берникова, а утром вернулись в Гусевский.
Андрей и Сева уехали в Москву. А мы втроем остались еще на день.
Поутру с двумя собаками отправились в тайгу, в те самые места, с которыми знакомились в свой первый выход сразу же после приезда на охоту. И опять тяжелый путь по глухому лесу, та же делянка, но уже без ягод, без тетеревов...
Прошли около тридцати километров, вдоволь находились по бурелому, по тропам и сечам, налюбовались тайгой. К вечеру мне удалось взять прекрасного, иссиня-черного косача с отличной лирой.
На другой день мы попрощались с новыми друзьями из Заволжья и покинули этот суровый, но гостеприимный край.
