Руковский Н. Н.
Рассказывая о животных Дальнего Востока, нельзя обойти молчанием представителя семейства куниц — харзу. Так же как и живущий в Приморье гималайский медведь, она — выходец из юго-восточной Азии. Харза, или, как ее иногда называют, непальская куница, распространена в Индии, Корее, Китае; оттуда она и проникла к нам в горы Сихотэ-Алиня.
Харза довольно крупный зверь. Ее мускулистое тело достигает 50—60 сантиметров длины, хвост — 40—45 сантиметров. Грубый и сравнительно короткий мех хищника окрашен ярко: голова, конечности, задняя часть спины и хвост покрыты блестящей черной шерстью, подбородок и горло — белой; нижняя часть тела и спина — золотисто-желтой с оранжевым отливом. На снегу в зимний солнечный день хищник необычайно красив,
Харза постоянно кочует. На Сихотэ-Алине ее можно встретить везде — и на скалистом побережье Японского моря, и в полосе кедрово-широколиственной тайги, и по долинам речек и ключей, в зарослях маньчжурской растительности, и в темно-хвойной елово-пихтовой тайге, и, наконец, на гольцах.
Процесс размножения хищника изучен слабо. Известно только, что гон у него, как и у других куниц, протекает в середине лета и лишь весной самка приносит двух-трех детенышей. В связи с тем что и осенью, и зимой харзы встречаются чаще всего группой по нескольку особей, можно предположить, что выводок не распадается до следующей весны.
Харза — типичный хищник и злейший враг охотничье-промысловых животных. Ловкая и сильная, она одинаково успешно преследует добычу и на земле, и на деревьях; охотится ночью и днем, нередко покрывая за сутки расстояние в двадцать и более километров. Иногда этот хищник подстерегает жертву, притаившись в засаде на скале или на дереве, нависающих над звериной тропой. Харза нападает на молодняк всех диких копытных, обитающих в уссурийской тайге: она уничтожает молодых кабаков, лосей, изюбрей, пятнистых оленей, косуль, горалов, но особенно упорно преследует кабаргу. От этого хищника гибнут также и пушные звери — белка, заяц, колонок. Известный исследователь дальневосточной охотничьей фауны Г. Ф. Бромлей находил на берегу бухты Сяо-Чингоу остатки уничтоженных харзой соболей. В отличие от других куньих, обитающих в нашей стране, харза редко поедает мелких мышевидных грызунов. К зиме, когда телята лосей и оленей подрастут, окрепнут и харзе станет трудно с ними расправляться, она начинает охотиться за кабаргой. Найдя след этого маленького оленя, харзы устраивают на него настоящую облаву и гоняют до тех пор, пока животное не выбьется из сил.
Я расскажу об одной такой охоте на кабаргу. Как охотились хищники, я прочитал по следам. Несколько дней мы бродили по заснеженной морозной тайге с наблюдателем заповедника. Ночевки в маленькой палатке, в которой от жестяной печки в течение часа температура скачет от минус двадцати до плюс тридцати, истомили нас не меньше, чем урезанные порции быстро истощавшихся продуктов. Мы поднимались по ключу Шандуйскому — в верховьях его была маленькая избушка — и предвкушали теплый ночлег. В том месте, где ключ принимал в себя правый приток, скрытый мощной наледью, наш путь пересекли свежие звериные следы: в сопку уходила круто, скачками, кабарга, вслед за ней прыжками мчались две харзы, а чуть подальше, пытаясь перехватить жертву, пробежали еще две хищницы.
Свежесть следов и короткие скачки кабарги, измученной погоней, показывали, что трагедия должна вот-вот завершиться и притом где-то совсем близко от нас. Мой спутник пошел вверх по Шандую готовить ночлег, а я, сбросив ношу, отправился по следам. Миновав кедрачи и поднимаясь все выше и выше по склону сопки, кабарга достигла родных мест — пихтовой тайги. Тонкие и толстые, прямые и склоненные серые стволы выстраивались то частоколом, то узким коридором. Однообразие нарушал лишь бурелом да шевелящийся на ветру седой или зеленовато-желтый занавес из длинных нитей бородатого лишайника, свисающий со стволов и ветвей пихт. Лишайник, любимый корм кабарги, пихтач — ее родина, и загнанный хищниками зверь упорно скакал знакомыми местами вперед и вперед. Я знал, куда спешит кабарга: она искала скальники — отвесные скалы — отстой. Знали об этом и харзы. Они берегли силы. За кабаргой гналась лишь одна, иногда две харзы; остальные бежали стороной и при любом отклонении жертвы готовы были броситься ей наперерез. Временами следы хищников совсем исчезали, будто они прекращали преследование, но это лишь казалось. Теперь они не могли бросить уже легкую добычу.
Вот пихтач поредел. На поляне причудливыми великанами, какими-то доисторическими чудовищами в белых снежных одеяниях, высились отроги скал. Кабарга круто повернула к ним. Удастся ли ей вскочить на выступ скалы и спастись от харз? Отстой спасают копытных от волка, но харза проникнет в любую расщелину, вскарабкается по скалам выше своей жертвы и бесстрашно бросится на нее сверху. Этой кабарге не удалось добежать до отстоя. Темной лентой мелькнуло гибкое тело харзы, поджидавшей ее на первом же обломке скалы, и острые зубы хищника впились в жертву. Тут и упали оба зверя — на снегу клюквой рдели бусинки крови. Ветер еще не успел разметать пепельно-бурые клочки кабарожьей шерсти. Собрав последние силы, кабарга сбросила с себя врага, повернула вниз по крутому склону, но здесь ее настигли еще два хищника. Несколько шагов шатающейся, неверной походки — и опять клочья шерсти, кровь... и длинная борозда скатившегося с крутяка уже мертвого зверя.
Харзы, по-видимому, заметили меня, когда я поднимался к скалам, и, уступив мне свою добычу, скрылись в густом кедраче. Я не успел покарать разбойников — они ушли далеко, — зато получил полное представление об охоте харзы, и, кроме того, мы с товарищем могли опять довести до нормы свой дневной рацион.
Харзы нередко выгоняют кабаргу на лед замерзшей реки или на наледь, где животное скользит и становится совершенно беспомощным. Если же река не замерзла, она может спасти кабаргу от преследователей.
Г. Ф. Бромлей рассказывал, как ему удалось наблюдать кабаргу, отстоявшуюся на камнях среди несущегося потока: три харзы поочередно бросались в воду, пытаясь добраться до своей жертвы, но каждый раз быстрое течение сносило хищников, а зайти выше по течению они не догадывались.
Харза не подходит к городкам, деревням и даже к одиночным таежным избушкам. Последнее, видимо, учли кабарожки и при возможности пользуются этим, спасаясь вблизи избушек от опасного врага.
Я дважды был свидетелем, как жилье человека помогло этому маленькому оленю избежать безжалостных зубов харзы.
Ясным морозным днем мы с егерем пили чай в жарко натопленной избушке, стоящей на широкой поляне у впадения ключа Серебряного в реку Сицу. Вдруг мы заметили какое-то движение за окном: по заснеженному огороду прямо к избушке выскочил крупный самец кабарожки и, промчавшись буквально в десяти метрах от окна, перемахнул наезженную дорогу, а через секунду был уже на льду Сицы. «Харзы гоняют», — пояснил егерь. Я захотел выяснить судьбу кабарожки, бросил чаепитие и покинул теплую избу. Следы на снегу, уже розовом от низкого солнца, рассказали, что напуганного зверя преследовали три харзы. Они не решились вслед за кабаргой проскользнуть через пролом в плетне, пометались вдоль изгороди и, наверное очень озлобленные неудачей, гуськом направились к ближайшей сопке. Я далеко проводил кабарожку — хищники так и не вернулись на ее след.
Подобный случай был в бассейне реки Сучан. Там, где ключ Известковый впадает в реку Малазу, под скалой приютился кордон лесничества. В погожий августовский день с лесником, хозяином кордона, мы вернулись из тайги и отдыхали на ступеньках крыльца. Внезапно из тайги выскочила вконец измученная кабарожка. Бедное животное упало в изнеможении и лишь дрожало, когда лесник взял его на руки. Так измучить кабаргу могли только харзы.
Вечером, когда кабарга успокоилась и отдохнула, мы выпустили ее на противоположном берегу Малазы.
К сожалению, не всегда на пути спасающейся от врагов кабарги встречается человеческое жилье, и в большинстве случаев преследование ее харзами кончается трагически для безобидного животного. Чтобы представить, в каком количестве харза уничтожает кабаргу, достаточно сказать, что зимой в Сихотэ-Алинском заповеднике на тридцатикилометровом маршруте можно насчитать до полутора десятков трупов кабарги, задавленной этим хищником.
Промысловики-дальневосточники в один голос заявляют, что харза приносит значительно больше вреда диким животным, чем волк. Опустошая кулёмы и капканы, харза, как правило, не попадает в ловушки сама. Хотя она и нередко встречается в тайге, но благодаря своей подвижности и осторожности зачастую уходит от выстрела охотника. Однако, как говорят, «и на старуху бывает проруха», — я расскажу, как мне удалось уничтожить сразу двух харз.
Это было в бассейне реки Сучана. Я подошел к небольшому водопаду в верховьях реки Малазы. Нагромождения крупных обломков скал подпрудили воду на перекате. В разлив сюда нанесло кучи мусора, валежник и стволы деревьев — все образовало плотину и естественный мост через бурлящий поток. Вода, выискав путь, несколькими струями с шумом спадала с четырехметровой высоты в образовавшийся под порогом омут. Берега омута были в зарослях, а наклоненные над ним деревья сохраняли ту особую свежесть, которую обычно создает падающая вода. Здесь, на галечной отмели, сбросив рюкзак и положив на него ружье, я расположился ловить форелей. Внезапно на обрыве противоположного берега, который был на уровне моей головы, я заметил промелькнувшую харзу. К счастью, зверь не заметил меня, он метнулся в сторону переката и скрылся в зарослях. Надеясь опять увидеть харзу, я схватил ружье, и в тот же момент хищник, ловко используя завал, стал перемахивать речку и появился на открытом месте. Я выстрелил навскидку, как по летящей птице, и сраженная зарядом дроби харза, скользнув по покатой струе воды и окунувшись в омут, медленно закружилась на его поверхности. Я не успел еще пережить волнение, которое приносит удачный выстрел, как на переходе увидел вторую харзу. Скорее инстинктивно, чем сознательно, я вскинул ружье, и зверь, подхваченный течением, тоже закружился в омуте. Перезарядив ружье, я некоторое время постоял в напряженном ожидании, переводя взгляд с неожиданной добычи на завал, но больше зверей не показалось. Звук второго выстрела, несмотря на грохот падающей воды, очевидно, насторожил остальных членов харзачьей семьи, и они благоразумно удалились.
