Кузнецов Николай Васильевич
Когда меня спрашивают о самом крупном звере наших лесов — лосе, я перебираю в памяти свои встречи с этими красивыми животными. Я видел их на облавах, видел на охоте с лайками, видел переплывающих реки, мирно пасущихся и даже спящих. Но ярче всего мне запомнилась картина осеннего леса, освещенного косыми лучами вечернего солнца, особая прозрачность осеннего воздуха, красные гроздья рябины в этой сочной гамме золотых, багровых и оранжевых красок — и мощная фигура лося, гордо поднявшего голову.
Точно живой, стоит он перед моими глазами, красивый, могучий и совсем непохожий на того напуганного и бегущего лося, которого охотники видят на облавах. Такого «необыкновенного» лося я видел на осенней охоте на «ваб», когда мне удалось подманить его к себе при помощи берестяной трубы — «ваба», подражая крику лося-самца.
В Ярославской области спаривание лосей (лосиный рев) начинается с первой половины сентября и длится не менее месяца. Лоси не собираются в стада, как некоторые виды оленей, и обычно ходят парами — самец и самка.
Самцы в эту пору очень драчливы и ревностно охраняют своих подруг. Услышав голос соперника, лось приходит в ярость и, оставив самку, спешит на драку. Бывали случаи, когда лось делал более километра и, точно по компасу, выходил как раз в ту точку, откуда я «вабил» его.
На этом чувстве соперничества и основана охота на «ваб», когда охотник, подражая крику лося, подзывает животное к себе. В северных областях Советского Союза этот способ охоты применяется как обычный и разрешаемый, у нас же в области мы проводили его по особым разрешениям для научных целей.
В пустоши, называемой Трестоватка, я впервые застрелил лося во время его рева, и поэтому так свежо и сильно впечатление именно от этого лося, которого я увидел тогда на фоне желтеющих берез, осин и красных гроздьев рябины.
На границе Любимского района с Костромской областью мы охотились вдвоем с начальником областного заказника Алексеем Ивановичем Линевым. Целью нашей охоты был крупный лось-самец, ходивший в обществе самки. Поодаль за ними бродила пара молодых самцов.
Сентябрь был вначале так же ясен и тепл, как и конец лета. Погода благоприятствовала нам, но осенняя пора полна неожиданностей. Ненастье подкралось совсем незаметно, как всегда оно наступает в наших краях. Стоило измениться ветру, и сразу же началась осень с дождями и серой хмурой погодой. Холодный порывистый ветер кружил пожелтевшие листья берез, шумел в багряных вершинах осин, гнул гибкие рябины, сбивая с них зрелые гроздья ягод. Лес нахмурился, почернел, и казалось, что прямо на его вершины навалилось пасмурное небо с разорванными клочьями облаков. Зачастил мелкий, пронизывающий до нитки осенний дождь.
Третий день я пережидаю ненастье в теплой и уютной избе заведующего заказником. Наступившая непогода сбила все планы предстоящей охоты. Звери могут уйти из отъема, и тогда все придется начинать сначала.
— Ну и погодка задалась, — говорит Алексей Иванович, входя в избу.
Он стряхивает с шапки воду и вешает к печи пиджак.
— Засентябрило здорово, видно, осень всерьез пришла. Сегодня утром сколько гуся летело, я и не видывал таких стай.
— Что гуси, Алексей Иванович, в наши лесные места гусь не сядет, а вот мы с вами засели. Загвоздка с лосями-то вышла. Ведь, поди, не ревут в этакую погоду?
— Проверить бы надо, — отвечает он, — да подниматься-то в такую слякоть не хочется.
— А может, сходим?
Алексей Иванович молчит некоторое время и, точно представляя всю «прелесть» похода, отвечает:
— Идти-то ведь в ночевку надо, а в такую мокреть и огня-то не разведешь, да и из дому жутковато выбираться.
Мы решаем переждать еще один день, авось за ночь прояснится.
Утром хозяин будит меня очень рано. В окнах еще совсем темно, но уже по тону голоса Алексея Ивановича я понимаю, что мы дождались перемены погоды.
— Вставай, вставай. Отлежал, поди, бока-то. На улице, слышишь, притихло и дождь перестал. Думаю, и заря ясная будет, — говорит он.
Мы выходим на крыльцо. Ветер действительно утих, дождь перестал, но над головами все еще плывут обрывки серых, дождевых облаков. Сквозь густую пелену тумана чернеет лес, на востоке блеснула полоска утренней зари.
— Ну, день, видимо, ясный будет, — говорит Алексей Иванович.
Весь день потратили мы на тщательную проверку той части заказника, где, по нашим предположениям, могли быть лоси. Требовалась известная осторожность при разведке, и мы не ходили в глубь отъема, опасаясь стронуть зверя.
— Не тесно живут, — говорит Алексей Иванович, — ишь «сарай»то какой, вот и нащупай, где они тут держатся, а напористо пойдешь — напугаешь, это еще хлопот на сутки. Зимой куда проще искать их: снег каждый шаг покажет, а вот сейчас-то попробуй.
Алексей Иванович зря сетует на трудности поисков и ворчит больше по привычке. Мы уже обнаружили несколько явных признаков обитания пары лосей. Вот стоит обглоданная и изломанная березка, вот рядом другая почти лежит на земле, окруженная множеством лосиных следов. Тут даже травы не осталось — вся она смята ногами зверя и втоптана в грязь.
Все это отмечается нами, исследуется и позволяет сделать вывод, что лоси держатся в этом отъеме и что часть следов оставлена сегодня.
Правда, участок леса огромен, но и позывной крик берестяной трубы слышен почти на километр.
На месте предстоящего ночлега я оставляю Алексея Ивановича и отправляюсь на вечернюю зорю один. Возвращаться придется в полной темноте, и поэтому еще засветло надо подготовить ночлег. Это, с виду простое дело, требует известного навыка, особенно на зверовой охоте, когда приходится соблюдать исключительную осторожность и тишину. В этих случаях нельзя ломать сучья, рубить их, а дров на осеннюю ночь надо немало.
Я некоторое время помогаю Алексею Ивановичу, но он торопит меня и, передавая винтовку, говорит: «Помни! У этого быка не менее семи отростков на каждом рогу, я ведь его в двадцати метрах видел. А молодого грохнешь — век не прощу. Одним словом, правила знаешь, и поблажки от меня не жди».
Успокоив ревностного хранителя лосиного хозяйства, я пошел узкой тропой, уходившей в сторону от дороги.
До захода солнца было не менее полутора часов, и торопиться особенно не следовало. Извилистая нитка тропы уводила меня все дальше и дальше. Тихо продвигаясь по ней, я пересек небольшое болотце, поросшее мелким соснячком.
Кочки болота буквально обсыпаны ягодами клюквы и брусники. Собирая их по пути, я вспугнул выводок глухарей и остановился, следя за хлопаньем крыльев огромных лесных петухов.
В глазах мелькали черные веера хвостов с белыми крапинками по концам, коричневые крылья и пестрые грудки самочек.
Рука невольно схватилась за шейку приклада, но... здесь ведь заказник, да и винтовка — неподходящее оружие для стрельбы влет. Эх, кабы такой случай да не при этих обстоятельствах! На белом ковре мохового болота много глухариных следов: видимо, выводок кормился здесь долго. Я выхожу на берег болота и по нему добираюсь до просеки, пересекающей Трестоватку. По этой просеке я пойду до того места, где мы обнаружили поломанные лосем березы. Идти надо тихо, ничем не выдавая своего присутствия. Надо сделать так, чтобы я увидел лосей, а не они меня. Лоси редко ходят по дорогам и просекам и тем более во время рева, когда они держатся на сравнительно небольших участках, не делая переходов.
От того, насколько близко мне придется подойти к такому участку, зависит мой успех. Я выбрал подходящее место невдалеке от березок, поломанных лосем, и, поставив к стволу дерева свою винтовку, вытащил из заплечного мешка трубу. На большой кочке удобно и мягко, как на диване. Сосны, ровные и прямые, точно мачты, желтеют свежей окраской своей коры. Мягкий ковер белого мха, вереска и брусничника раскинулся у их подножий.
В сосновом лесу далеко видно кругом. Это особый тип леса без подроста и мелкой поросли кустов. Не зря его зовут чистым бором. Дальше за ручьем, пересекающим просеку, темнеет глухой ельник, испещренный красными и желтыми пятнами осин, берез и рябин. Какое-то внутреннее чувство подсказывает мне, что лоси должны быть именно там. Просека, как длинный зеленый коридор, уходит в глубь леса, и кажется, что своим узким концом она упирается в золотой закат осеннего вечера. Молчаливые вершины деревьев отчетливо вырисовываются на фоне неба, еще более усиливая впечатление лесного коридора. После нескольких дней непогоды вечер кажется особенно тихим. Мохнатые шапки сосен точно уснули, бросив бесполезный спор с ветром, поникли ветви елей, и даже листья золотых осин висят без движения.
Тихо...
Стараясь не лязгать железом, я передернул затвор винтовки, досылая блестящую гильзу в казенную часть ствола, взял в руки «ваб» и стал напряженно слушать.
Мне не хотелось «вабить» до того, как закричит сам лось. Он может быть где-нибудь совсем близко, а звук моей трубы не годен для «разговора» на близком расстоянии.
Теперь только терпение, терпение и терпение. На зверовой охоте можно неделю не снимать с плеча ружья, но вознаградить себя за это одним мгновением выстрела, забыв все лишения томительных переходов, ночевки в непогоду и трудные поиски зверя. Этот выстрел по зверю стоит сотни выстрелов, сделанных по птице.
Недолго ждал я в этот вечер.
Где-то в стороне проревел лось. Отрывистый, как кашель, голос животного напоминает резкий удар обухом топора по торцу елового обрубка бревна. Этот деревянный звонкий кашель слышно в тихую погоду почти на километр. Я приставил «ваб» к губам и так же два раза отрывисто позвал.
К моему удивлению, откликнулся не тот лось, который крикнул первым, а другой, стоящий недалеко в ельнике, на той стороне ручья. Он возбужденно зачастил, и ему сразу же ответил этот первый издалека. Повторять звук было рискованно, я мог сфальшивить на таком близком расстоянии и напугать зверя.
Первый лось кричал где-то в направлении болота, в котором я согнал глухариный выводок. После небольшой перемолчки он снова крикнул, но уже значительно ближе и громче. Зверь, видимо, быстро бежал, и это заставило меня схватить винтовку. Снова перемолчка, и новый крик я услышал вместе с шумом бегущего зверя. Не далее как в сотне шагов мелькнула серая тень лося. Вот он остановился, прислушиваясь, и опять несколько раз рявкнул. Это был молодой бык с рогами не более чем в пять концов.
Гневный отрывистый крик другого лося по-прежнему доносился из ельника, но зверь не торопился навстречу сопернику. Так ведет себя самец, находящийся около самки и уверенный в своем положении. Он не ищет драки, как бык-одиночка, и покидает свою подругу только тогда, когда навязчивый соперник вторгнется в его владения. Так получилось и сейчас: как только пришелец крикнул на опушке ельника, старый самец яростно бросился ему навстречу, забыв про осторожность, круша на своем пути валежник и сухостой.
Только при охоте на «ваб» можно увидеть лося во всей его красе. Здесь он у себя дома. Здесь он хозяин, отстаивающий свое право на первенство.
Среди качающихся ветвей рябины и осин стояло могучее, взбешенное животное со вздыбленной гривой и прижатыми ушами. Вот лось заметил соперника и ринулся ему навстречу.
Зрелище это было настолько необычным, что я, забыв винтовку, смотрел не отрываясь. Озадаченный внушительным видом соперника, молодой бык пытался увернуться, но, получив удар в плечо, так же нагнул голову и, сделав быстрый бросок, ударил своего врага в бок. Удар был глухой, но настолько сильный, что заставил старого лося споткнуться и упасть на колени.
Однако второго удара молодому пришельцу сделать не удалось. При каждом новом броске он встречал внушительный отпор старого и начинал уставать. Костяной звук ударов рогами напоминал звонкий треск ломающихся сучьев и повторялся все чаще и чаще. Перевес в весе и силе был на стороне старого лося, и это заставило молодого забияку позорно бежать.
Отступление было так же стремительно, как и нападение. Вот уже далеко в кромке соснового бора мелькнул уходящий от преследователя пришелец, и все стихло. Только тогда я вспомнил о винтовке, которую держал в руках. Но стрелять было уже поздно.
Прошло минут десять-пятнадцать, в лесу было еще совсем светло, хотя солнце уже село. Ничто не нарушало тишины вечера, кроме стука черного дятла и его пронзительного крика. Наконец и он замолк, скрывшись в глубине ельника за ручьем. Тогда я снова взял в руки свою трубу и стал «вабить». Крикнул раз... два... три. Ни звука в ответ. Снова подношу трубу к губам и вдруг вижу на золотистом фоне осенней листвы темный корпус лося. Он молча подошел на мой зов, видимо, что-то заподозрив. Не более ста шагов отделяло его от меня, и если бы я позвал еще раз, охота была бы испорчена.
Мне казалось, что даже сердце остановилось в моей груди и замерло дыхание. Лось не видит меня, но идет так осторожно, как будто бы ноги его не касаются земли и он плывет по воздуху. В характере его движения нет ничего общего с тем, когда он в ярости бросился из чащи на соперника. Лось рядом, но стрелять я не могу: надо повернуться, что, конечно, спугнет зверя.
Через несколько томительных мгновений чуть дальше от лося я увидел его самку. Она так же осторожно слушала, поводя ушами, но, не обнаружив ничего подозрительного, тихонько двинулась в мою сторону. Полное отсутствие ветра не давало возможности животным учуять запах человека, и это зажгло у меня искорку надежды на успех.
Самец, видимо, успокоившись, повернулся ко мне боком, следя за движением лосихи. Это решило исход охоты, позволив мне быстро изменить положение и вскинуть винтовку. Лось прыгнул, как от удара кнута, и бросился в гущу леса.
После выстрела тишина кажется еще более глубокой, поэтому я хорошо слышу галоп убегающего животного, постепенно затихающий вдали. Вот шум его оборвался, а вслед за наступившей тишиной я улавливаю ни с чем не сравнимый звук рухнувшего животного. Точно дерево упало, задевая при падении за сухие сучья соседних стволов и валежника.
Осторожно продвигаясь на звук, я нахожу мертвого лося, лежащего поперек ствола поваленной осины. В сумраке он кажется особенно огромным. Это тот самый бык, которого я видел в драке с молодым пришельцем.
