Булгаков Михаил Васильевич
Лет пять тому назад один из авторов «Российской охотничьей газеты» печатно сокрушался, что охотники, причастные к сочинительству, не желают вести «интеллигентный и доверительный разговор» об охотничьей литературе. По иронии судьбы, вскоре после памятного заявления из газеты исчезли даже эпизодические, но дельные и объективные рецензии на выходящие книги для охотников, не говоря уже о разговорах «за литературу», интеллигентных и прочих.
А жаль, очень жаль, что у соратников по цеху не возникает потребности поделиться своими размышлениями о любимом предмете. Или нечем делиться? Закрадывается подозрение, что именно так оно и есть на самом деле, и тогда становится еще жальче. Причин равнодушия, наверное, отыщется немало, может быть, у кого-то попросту нет времени на литературные занятия. Кстати! Давно пора бы заглянуть в пыльную рукопись, — как там поживает главный герой Иван Петрович, что поделывает, и вообще, на чем хоть забуксовал сюжет незавершенного рассказа? А вот на чем:
«Иван Петрович поднялся из-за стола, подошел к окну и закурил», — эта фраза еще с тургеневских романов об усадебной жизни стала родимым пятном русской прозы. Со временем пятно разрослось, покрылось коростой, но не отмерло. Дело не в конкретном Иване Петровиче и не в том, что он закурил у окна, а не у двери, просто авторам всегда было удобно и покойно в компании задумчиво курящего героя. Полагая, что охотничья литература является махонькой, но все же частью литературного процесса, можно без труда убедиться в крепких родственных связях всех литературных Иванов Петровичей.
Тиражи охотничьих изданий (но не число их названий) за последнее десятилетие обвально упали, круг читателей подобной литературы резко сократился, но — вот парадокс! — количество авторов неуклонно растет, и в настоящее время, говоря армейским языком, представляет собой крупное боеспособное соединение. А следом за писателями полководцами тянется и обоз с литературными героями: сплошь адъютанты, денщики, вестовые, дневальные, караульные, — полку Ивашек и Иванов Петровичей прибывает и прибывает.
Увы, в произведениях новых и новейших литераторов подчас надо в лупу разглядывать рудименты настоящей литературы. Талантливых авторов маловато будет, а литисточники остальных текстов не глубоки: подшивки старых охотничьих журналов, альманахи и сборники рассказов прошлых лет, изданные в столичных и периферийных издательствах. Общий их литературный фон — невыразительный, до серого, общий тон — возвышенный, до выспренности, иногда щемяще-тоскливый, до слезливости. Ко всем отрицательным качествам прикладывается большущий плюс — личный охотничий опыт, но к литературе он никакого отношения не имеет.
Не о классе, не о вершинности идет речь, но о новых честолюбивых и творческих людях, способных доверить бумаге свое отношение к охотникам, самой охоте и связанным с нею подвижкам в душе. Это немало. В сравнении с тематикой и содержанием литературных брикетов в глянцевых обложках, это совсем немало. Тем более, что за плечами молодого поколения охотничьих литераторов славное прошлое с именами столпов русской словесности. Да, это так, но известно и то, что в самых темных уголках охотничьей литературы нашли приют непуганые авторы в обнимку со своими «нетленками». Народец этот, как правило, робкий, внешне непритязательный и, несмотря на то, что иногда прописан в столицах, рукописи его кишат провинциальной архаикой и местечковыми прихватами.
Никакого злорадного снобизма в этих словах нет. Чтобы убедиться в их правоте, дайте попробовать «на зуб» одному из своих приятелей-неохотников пару-тройку средненьких охотничьих рассказов. Простецкий опыт покажет и докажет, что поточная охотничья беллетристика имеет, мягко говоря, специфический характер. Станет ясно и то, что известность и якобы популярность некоторых авторов зачастую рождена внелитературными, привходящими обстоятельствами: славословием коллег, восторженными до нелепости анонсами, аршинными заголовками и броскими иллюстрациями, — этим грешит почти вся охотничья периодика, да и книги сейчас без рекламных зазывалок редко выходят.
Воспринимать внешнее оформление книг и публикаций можно по-разному, но на внутреннее содержание текста оно никакого влияния не оказывает. К чему украшать художественными завитушками и чуть ли не эпическими картинами хотя бы и колоритный, но все же треп у охотничьего костра, почти феню охотничью? Впрочем, почему бы и нет, если на продукцию имеется спрос? Пусть себе живут непритязательные истории и байки, но тогда и оценивать их надо именно так, а не как литературные открытия.
Рождение новых изданий для охотников открыло шлюзы для литературного потока, но не повлияло на его чистоту. Есть прилив свежих сил, появились мастера, пишущие ярко, смачно и вкусно, но процесс пищеварения никак не соприкасается с эстетическими категориями. Сюжет командной зверовой охоты с непременной трапезой в избе у егеря Ивана Петровича — самый засильный и унылый. А еще вдруг обозначилась склонность некоторых рассказчиков к сериалам. Ничего предосудительного в этой слабости нет, лишь бы она не стала болезненной и не переросла в клинический случай с долгоиграющими латиноамериканскими фильмами. А ведь у тех же «латиносов» есть Маркес, Кортасар, Амаду, Астуриас, Льоса — богатейшая, вулканическая литература!
С легкой руки незабвенного Аксакова охотники, владеющие пером, уже полтора века беспрепятственно пишут об охоте на уток, тетеревов и бекасов. Порой даже кажется, что теперешняя охотничья литература превратилась в кич, бесконечную самопародию, в рептилию, пожирающую собственный хвост. Прагматики без розовых очков, зная об этом, открыто подтрунивают и над собой, и над коллегами вместе со всей охотничьей литературой. В 1970 году В.Соловьев написал шутливое пособие для сочинителей «Перо охотника» («Охотничьи просторы», № 28). Спустя тридцать лет Ю.Котляров опубликовал новое-старое наставление «Как написать охотничий рассказ» («Охотничьи просторы», № 3, 1999). Над чем потешаются веселые наставники? Да все над тем же: обросшими мохом фразамиштампами, клишированными сюжетами, над Иваном Петровичем с сигаретой и бородатым Трофимычем с самокруткой. И поделом! Правда, есть закавыка: то, что Соловьев смеялся и предостерегал будущих писателей от попугайничанья в литературе, не остановило Котлярова, и он, в свою очередь, опять предупреждает, чтобы писатели поменьше резвились на вытоптанных литературных лужайках. Скорее всего, через сколько-то лет кто-то перефразирует уже самого Ю.Котлярова, — такова жизнь.
Впервые о любви мастерски написано еще во времена оны (Соломонова «Песнь песней»), и с тех пор все пишут, пишут, пишут. Может быть, и с охотничьей песней та же история? И с любовью к России, которая была и остается одним из лейтмотивов всей охотничьей литературы. И это замечательно! Плохо, когда автор берется за непосильную, неподъемную для себя тему, а, надорвавшись, зовет на подмогу кого ни попадя, того же Ивана Петровича. Чаще всего это происходит из-за того, что поставленные литературные задачи выходят за пределы интеллектуального кругозора человека с пером. В этом случае никакая критика пользы не принесет и лучше, вопреки советам, не упоминать имена неудачников. Напечатать слабый рассказ или очерк — пожалуйста, коли свободное место на полосе найдется, ну и будет...
Разумеется, не следует принимать на веру все, о чем пишется в этих заметках. Разве нормально, когда кто-то выступает в роли удачливого ловца момента истины? Литературные проблемы чаще всего имеют множественное решение, и каждый волен предложить свое собственное, пусть даже оно и лежит на поверхности.
Вряд ли кто-то станет отрицать, что подавляющее большинство публикаций на охотничью тему можно назвать ритуальными. Сама их основа — охота — роднит тексты. И это не банальная внешняя схожесть, это родственность. И все бы ладно, однако опасность в том, что замкнуто живущий род в конце концов мельчает и угасает. Герои охотничьих рассказов, расплодившиеся почкованием, до того схожи, что вызывают смешной мультипликационный (умножительный) эффект, — явление скрытое и непонятное для тех, кто мало знаком с охотничьей литературой или совсем ее не читает. Но тому, кто много лет хранит ей верность, впору схватиться за голову или стать циником, потому что знание развращает. Можно поинтересоваться у обладателей более или менее приличных охотничьих библиотек о количестве прочитанных книг и услышать неутешительный ответ. Да, есть симпатия к каким-то авторам и темам, но любить сразу всех и вся невозможно. Это ни в коем случае не означает, что невостребованные книги надо «собрать и сжечь», но наводит на мысль: те или иные произведения не поселяются в памяти не потому, что в ней нет свободного места, просто его мало для непрошеных гостей вроде Ивана Петровича.
Одни сочинители пишут быстро, взахлеб, другие мучительно бьются над каждой фразой, метафорой или, там, гиперболой, но обычно в готовом тексте муки творчества не разглядишь, они остаются «за кадром». Зато заголовки почти всегда говорят о многом и обнажают не только суть повествования, но и творческий характер автора, вернее, его потенциал. Вот о заголовках-то и хотелось бы поговорить более подробно.
Совсем недавно был обнародован перечень всех авторов и произведений, помещенных в альманахе аж за 50 лет («Охотничьи просторы», № 4, 2000). Трудно переоценить значение этого материала не только для исследователей, но и для любителей охотничьей литературы. Публикация заставляет лишний раз задуматься о блеске и нищете отечественной охотничьей беллетристики и поэзии. С одной стороны, десятки прославленных имен, с другой — многие десятки, если не сотни имен помельче, а то и вовсе забытых, но тоже из нашего, охотничьего стана. Есть, однако, у этого поучительного списка и еще одна, режущая глаз, особенность, она выпукло проявилась при печати ровными столбцами названий рассказов, очерков и стихов.
«Первое ружье», «Первая пороша», «Первая охота», «Первый загон», «Первый выстрел», «Первый промах», «Первый заяц». Перечисленные названия рассказов, написанных разными авторами в разные годы, встречаются не по одному разу. Во множественном числе отмечены «Открытие охоты», «Закрытие охоты», «Случайная охота», «Последняя охота», «Последняя заря», «Последний глухарь», «Последняя весна», «Последняя осень» — далее везде. Удивительно, но все эти названия «придумали» не беспомощные литературные дебютанты, а писатели и поэты, иногда далеко не последнего ряда. Увы, в их число угодили А.Шахов, А.Перегудов, Е.Пермитин, Н.Смирнов, Ф.Абрамов, В.Бианки... Никакого разумного объяснения сему печальному факту на ум не приходит, остается только горькое сожаление: как же так, дорогие писатели, знатоки родной речи и мастера художественного слова?
Не лучше обстоят дела и у поэтов. Прижилось расхожее мнение, что все охотники в душе поэты, то есть, более миллиона поэтов приходится только на одну Россию! Что-то здесь не так. И потом, одно дело быть поэтом в душе и совсем другое — на бумаге. А на поверку получается, что и у «бумажных» поэтов не шибко ладно клеится с названиями стихов. Хотя, казалось бы, чего проще — в поэзии заголовки можно вообще не писать.
Российским охотникам повезло неслыханно: от Аксакова с Тургеневым охота идет бок о бок с литературой. Мало того, что само увлечение заставляет душу трепетать, так вдобавок к этому можно продлить счастливые мгновения за не менее приятным занятием — сочинением охотничьих историй или чтением уже кем-то написанных книг. Увлечений у мужчин много, но ведь до сих пор никто не написал повесть об устройстве автомобиля или поэму о применении комбинаторики в компьютерных и других играх, например, домино или лото. И все бы хорошо, но и охотники, открыв свои любимые издания, то и дело начинают зевать от одних только названий в оглавлениях.
Если внимательно полистать сабанеевский «Сборник книг и статей охотничьего и зоологического содержания», впервые изданный в 1883 году, то скоро выяснится, что большая часть популярных заголовков охотничьих историй была «изобретена» в позапрошлом веке. А наша беда в том, что многие современные авторы, наделенные несомненными творческими способностями, попросту не ведают о сработанных предками «велосипедах». Потому бесхитростно украшают свои тексты виньетками из «Утренних зорь», «Дыхания весны», «Лесных былей» и других завитушек, годных разве что для заметок в заводских многотиражках советской эпохи. А еще и от этих... Иванов Петровичей никакого спасу нет! Ну, пусть Трофимычей, Данилычей, Максимычей и прочей сивобородой публики. И ладно бы, курили они у окна гостиной гаванские сигары или сигареты «Мальборо», а то ведь смолят, сидя на завалинке, что ни попадя: махорку, самосад, «Беломор» и прочую вонькую дрянь. И все кряхтят, чихают, дохают, того гляди, помрут — старость не радость. Ан не тут-то было — живы курилки! Вот и хорошо, дай им Бог здоровья и долгих лет жизни, без них писателям неуютно и одиноко.
Еще о заголовках. «Одноухий», «Белолобый», «Трехпалая», «Белогрудый», «Красноухая» — эти названия охотничьих рассказов 50 и 60-х годов навевают светлые воспоминания о босоногом детстве, Сетон-Томпсоне и книгах-раскладушках с цветными картинками зверюшек. И вот уже в наши дни тут и там появляются рассказы и рассказики вроде бы для взрослых, но с милыми детскими названиями-кличками: «Криворотый», «Острощипая»...
После стоящих в ровном строю солдат-заголовков хочется вспомнить казаковские «Долгие крики», «На трех поворотах ручья» Н.Зарудина, «О чем ты плачешь, ель?» В.Астафьева. Хотя и нынче, к примеру, А.Бикмуллин за словом в карман не лезет: «Порохапорошочки», «Лешевы забавы», «Шпанские уточки». У И.Алехина есть «Красный конь», «Время диких свиней» и даже «В осенних листьях памяти». Кстати, бесцеремонный Иван Петрович почти не заглядывает в рассказы Бикмуллина и Алехина покурить на халяву, — прижимистые авторы берегут табачок для себя и самых близких друзей.
Что еще можно сказать о заголовках? На тот случай, если фантазия совсем уж оставит автора, существует нехитрый, проверенный временем и, в сущности, нейтральный прием, когда в названии используется география: «В дебрях Уссурийского края», «Золотой Плес», «Уха на Боганиде», «На Бабьем болоте»... Особенно ценен этот беспроигрышный способ в путевых очерках и записках, когда уже из названия ясно, где будет разворачиваться повествование. Между прочим, охотничий очерк как жанр во все времена меньше всего страдал от ядовитого никотина Ивана Петровича, потому и сохранил завидное здоровье до сегодняшнего дня. Достаточно вспомнить непревзойденные «Очерки утиных охот» С.Алфераки, «По медвежьим следам» А.Ширинского-Шихматова, «Охоту на лосей» Д.Нарышкина, «Охотничью стрельбу» Е.Смирнова. Из блестящих очерков «сделаны» книги «Семьдесят лет охоты» С.Русанова, «Лукоморье — где оно?» Ф.Штильмарка, «На очарованном берегу» О.Гусева, «Охотничье братство» А.Ливеровского, «Мои друзья-охотники» В.Окуня. Рука не останавливается прервать этот список, читатели ведь по достоинству оценили и «Хронику промыслового охотника» А.Зырянова, и «Русскую охоту» Л.Коршунова, и «К востоку от Туруханска» В.Деревцова. Многие из перечисленных произведений из-за своего значительного объема доступны лишь читателям альманаха «Охотничьи просторы», тут уж, как говорится, не до жиру. И как не вспомнить о баснословном по нынешним временам тираже «Охотничьих просторов» в 80-х годах — 300 (триста) тысяч экземпляров! Читать охотники вряд ли разучились, но нынешние тиражи охотничьих изданий сопоставимы с уровнем столетней давности, — вот какого культурного «прогресса» достигла Россия к началу нового тысячелетия.
Помнится, еще в 1996 году в альманахе была опубликована статья «А жива ли охотничья литература?». Похоже, заинтересованные лица всерьез озаботились этим вопросом, и с тех пор полки книжных магазинов заполонили целые кипы энциклопедий и руководств по оружию, способам и видам охоты, собаководству, словно грибы после дождя выросли газеты и журналы для богатых и бедных охотников. Так что, почтенная дама по имени «Охотничья литература» жива, бодра и на покой не собирается. Здравствует и ее давний знакомый Иван Петрович. Он по-прежнему навещает даму и подолгу с задумчивым видом курит у распахнутого настежь окна.
Июнь, 2001 г.
