Касаткин Иван Амброзьевич
Если ты всю свою жизнь, с самого раннего детства, любил только три вещи: охоту, рыбную ловлю и чтение..., то приучаешь себя вспоминать и, думая о прошлом, чаще вспоминаешь об охоте, рыбной ловле и книгах, чем обо всем остальном, и вспоминать о них радостно.
Э.Хемингуэй.
Стрельба влет
Более сорока лет минуло, когда резко и навсегда оборвалась тропа Великого Хэма[1]. Тропа его сафари. Сафари длиною в жизнь.
И все эти сорок лет немало людей вновь и вновь пытаются пройти по тропе Большого охотника, выдающегося писателя и доброго человека в надежде, что удастся им, как идущему по следу трапперу, обнаружить неприметные, сокрытые временем, неизвестные доселе черточки его души. Сложна эта тропа, тягостна, непреодолима. Вступивший на нее, желая понять окружающий мир глазами Хемингуэя, рискует в скором времени заблудиться, затеряться, пропасть, так и не разобравшись в, казалось бы, простых и очевидных вещах.
Удастся ли мне пройти хотя бы часть охотничьей тропы Великого Хэма и что откроется моему взору в ее дебрях? Всякое путешествие ведь тем и интересно, что содержит в себе неизвестность. А неизвестность таинственна и притягательна как запретный плод.
Итак: Хемингуэй, охота, время. Что хотим мы увидеть на его тропе? Был ли Хемингуэй охотником для славы, зачем нужна была писателю охота, что искал он в ней вообще и в охотничьих экспедициях в частности?
То было время еще не завершенных географических открытий, не лишенное романтизма путешествий.
Ровно 500 лет назад португальский мореплаватель Васко да Гама во время своего третьего путешествия в Индию, огибая Африку, в 1502 году первым из европейцев пристал к ее восточному побережью в Танганьике. И только через 90 лет после этого начинается постепенная экспансия европейцев восточных территорий Африки. Однако первооткрывателями этих земель, тем не менее, являются не европейцы. За сотни лет до нашего летоисчисления сюда проникали арабы и индийцы, используя благоприятные для мореплавания муссоны, дующие с ноября по февраль в юго-западном направлении, к побережью Восточной Африки, а с апреля по сентябрь — в северо-восточном, то есть в обратном. Но в глубь территории от побережья они долго не проникали, ограничиваясь периодическими походами за слоновой костью и рабами. Более или менее систематическое проникновение в глубь Черного Континента в его восточной части европейцы начинают осуществлять с середины XIX века.
Лишь в 1848 г. немецкие миссионеры Иоганн Ребманн и Людвиг Крапф впервые увидели потрясшие их воображение величественные вершины Килиманджаро. В 1857 г. английские географы Ричард Бертон и Джон Спик открыли озеро Танганьика, а в следующем году Д.Спик достиг берегов крупнейшего в Африке озера и дал ему название Виктория. Тогда же он сделал еще одно открытие — Великий Нил вытекает из него, мощными водопадами набирая свои силы. В 1866 г. практически одновременно Альбрехтом Рошером и Дэвидом Ливингстоном было открыто озеро Ньяса. Оскар Бауманн в 1882 г. одним из первых европейцев открыл озера Маньяра и Эяси, спустился в кратер Нгоронгоро и пересек Серенгети, достигнув озера Виктория. Внесли свой вклад в исследование Восточной Африки Д.Грант, Д.Томсон, имена которых носят газели, обитающие в саваннах Серенгети, К.Деккен и др.
В 1890 г. Британия установила протекторат над Занзибаром, а в 1891 г. Германия сделала то же самое в отношении Танганьики. Началась активная колонизация восточноафриканских земель. Как следствие этого, вскоре вспыхнуло вооруженное соперничество между Великобританией и Германией за влияние на эти территории, завершившееся в 1920 г., с благословения Лиги наций, переходом всей Танганьики под контроль Великобритании, продолжающийся вплоть до 1961 года.
От путешественников и исследователей доходили рассказы о невиданном количестве и разнообразии животного мира Восточной Африки. Вот тогда, сразу после первой мировой войны, в Танганьику из соседствующей с нею Кении в Банаги и Серенгети хлынули жаждущие прослыть великими и храбрыми охотники из Европы и Америки. Колонизация ворвалась в доселе не тронутый дикий мир природы. Масла в огонь подлили страницы «Цивилизованной Африки» Стритера, а также описания охотничьих экспедиций Чарли Кертиса, Потоцкого, Нирода, Бергера, рассказы самих участников сафари. В Серенгети они готовы были перестрелять все, что попадалось на мушку. Тем более, что там не существовало законов, регулирующих охоту, и каждый ее участник мог отстреливать дичи столько, сколько хотел. Местные же вожди были не прочь заработать на этих побоищах, предоставляя белым охотникам все возможности для охоты. Особенно доставалось львам, носорогам и слонам. За одно сафари некоторые охотники убивали по 100 и более зверей.
К началу ХХ века в городах Европы (Берлине, Лондоне) и самой Восточной Африки, особенно в Найроби, Кибвези появилась сеть охотничьих бюро и контор, предоставлявших белым охотникам услуги по организации сафари. И поскольку ни одно место на Земле не могло сравниться с охотничьим раем Восточной Африки, то год от года число охотничьих экспедиций в Кению, Уганду, Танганьику, Ботсвану и другие, возрастало. Территории между 35 и 400 в.д. были самыми привлекательными для охотников. Бюро и конторы хорошо зарабатывали, предлагая охотникам различные услуги — от закупки билетов на пароход до Момбасы и обратно до полного обеспечения каравана: подбора людей, заготовки съестных припасов, оружия, патронов, снаряжения, палаток, кухонных принадлежностей, всего необходимого для таксидермии, аптеки, экипировки, спальных принадлежностей и др.
Уже к концу XIX века власти Восточной Африки, понимая необходимость регулирования охоты, приняли ряд жестких законов, регулирующих места, сроки, лицензирование охоты, объявили часть территорий запретными для охоты, в последующем эти территории стали национальными парками и резерватами.
Так, в 1911 году русский охотник В.Городецкий, осуществляя сафари в Серенгети, отмечал уже тогда строгость законов об охоте: «...в Африке перед этим законом трепещет всякий, от дикаря до интеллигента-охотника. Там, чтобы вывезти из страны какой-либо трофей, надо иметь письменное разрешение властей...».
Такие разрешения выдавались уполномоченными лицами на определенный срок, без права передачи, с точным обозначением количества, пород, пола и возраста животных, на которых охота допускалась. Имелись списки зверей и птиц, разрешенных и запрещенных к отстрелу. Надзор за исполнением закона возлагался на соответствующих должностных лиц, которым представлялось право арестовывать виновных в нарушении закона без предварительных предписаний. Лица, сообщившие о нарушении закона, получали вознаграждение. Судья определял меру наказания: либо штраф, либо арест, либо то и другое одновременно.
Начальником охотничьей экспедиции назначался представитель конторы-организатора. К каждому белому охотнику прикрепляли следопыта, оруженосцев, личную прислугу. В штат входили проводники, носильщики, охранники, повара. Это были, как правило, представители племен: сомали, суахили, вакамба и др. Масаи, будучи скотоводами и воинами, в охотничьих экспедициях участвовали редко.
В последующем состав экспедиций стали сокращать — автотранспорт исключал необходимость носильщиков, как самой многочисленной единицы сафари. В конторе готовили карту и определяли маршрут экспедиции. Четко работала таможенная служба.
Представители охотничьих бюро и контор в Европе и Америке организовали успешную рекламную деятельность, поэтому недостатка в желающих поохотиться за трофеями невиданных ранее зверей не было. Но при всей четкости организации охотничьих экспедиций власти начинали сознавать, что пресс на представителей фауны нарастает и одного регулирования охоты мало. Постепенно стали исчезать крупные африканские животные: голубая антилопа, зебра-квагга, капский лев, бурчеллева зебра. В погоне за валютой терялось национальное достояние.
В 1929 году были объявлены заповедными территории в 260 км, начиная от открытых равнин Серенгети до озера Виктория. Всякая охота здесь запрещалась. В 1931 году в Банаги было построено первое лесничество. А настоящие национальные парки и резерваты возникли здесь только после Второй мировой войны.
Африка! Единственный континент, где еще значительна численность крупных диких животных. Охотников и путешественников влечет в Африку девственность природы, возможность увидеть диких животных в состоянии естественной свободы. Африка — болезнь. Неизлечимая. Кто ею заболевает, то уже навсегда.
Заболел ею и Великий Хэм. Мог ли он не полюбить Африку? Наверное, нет. Охотником Хемингуэй стал много раньше, чем писателем. Воспитание его охотничьих чувств и характера началось еще до того, как он впервые взял в руки ружье. Сами условия жизни в семье способствовали этому. У родителей на озере Уолтон-Лейк, в Северном Мичигане, был дачный домик. Любовь к природе началась здесь. Отец приучал сына к охоте и рыбной ловле. И занятие это стало для Хемингуэя страстью неизменной, постоянной, на всю жизнь, не менее важной, чем работа писателя, репортера, военного. В рассказе «Отцы и дети» (1933 г.) он с благодарностью отзывается об отце, который возбудил в нем охотничью страсть, еще в детстве помог ощутить всю непреходящую прелесть охоты. Во многих своих произведениях он настойчиво возвращается к воспоминаниям юных лет, к тем незабываемым урокам охоты, которые получал от отца. В очерке «Стрельба влет» через образ Эрни он повествует, как учился стрелять влет по голубям, охоте на перепелов. И совершенно очевидно, что воспоминания эти доставляли ему радость:
«...Вспоминаешь первого бекаса, которого подстрелил в прерии, охотясь вместе с отцом. Как этот бекас взлетел и метнулся вначале влево, потом вправо, и тут ты подстрелил его, и как за ним пришлось лезть в болото, и как ты нес мокрого бекаса, держа его за клюв, гордый, как сеттер; вспоминаешь и всех остальных бекасов в других местах. Вспоминаешь, каким это казалось чудом, когда ты подстрелил первого фазана, как он с шумом выпорхнул прямо из-под ног на куст терновника и упал, трепыхая крыльями, и как пришлось дожидаться темноты, чтобы нести его в город, потому что охота на фазанов была запрещена, и, кажется, до сих пор еще чувствуешь его тяжесть за пазухой и длинный хвост, засунутый под мышку...».
Нет впечатлений сильнее, чем образы детства. Они сопровождают человека во всей его взрослой жизни. Эрнест все школьные каникулы проводил на озере Валлун, целыми днями предаваясь охоте и рыбалке. И рыбная ловля была для него не менее интересной, чем охота, также прочно вошла в его жизнь. Премудрости рыбалки он также постигал у отца, который был достаточно строг в своих наставлениях. В рассказе «Отцы и дети» Хемингуэй это обстоятельство отмечает так: «...Мы целыми днями охотились на черных белок... Мой отец выдавал мне по три патрона в день и говорил, что это приучит меня целиться, а не палить весь день без толку». Уроки эти, действительно, в последующем сделают Хемингуэя прекрасным стрелком.
В охотничьих скитаниях Эрнест подолгу просиживал на лесной поляне или на берегу водоема, подкарауливая дичь и предаваясь мечтам о приключениях в неведомых странах. Но прежде чем сбылись его мечты, он немало охотился у себя на родине. Любил охоту всякую: на пернатую дичь — перепелок, куропаток, тетеревов, фазанов; на водоплавающих охотился с чучелами, на перелетах, забродом и др., выделяя при этом гусей и юрких бекасов. Стрельба бекасов доставляла ему спортивное наслаждение. Очерк «Стрельба влет» тому хорошее подтверждение.
Но особо сильные ощущения вызывала у Хемингуэя охота на зверя. Косули и карибу, олени и лоси, волки и гризли были объектом его охот на родине. Все свободное время в напряженной жизни репортера и писателя было посвящено охоте и рыбалке. Он всегда радовался запахам леса, моря, бдениям у костра, меткому выстрелу. Ничего не могло заглушить в нем страсть охотника: ни четыре войны, где ему довелось побывать, ни ранения и 227 осколков в теле, ни катастрофы и аварии, случавшиеся на охоте, ни опасности путешествий. Ему было хорошо среди простых охотников и рыбаков.
Немалое влияние на формирование его взглядов на взаимоотношения человека и природы оказали произведения Л.Толстого, И.Тургенева, Ф.Достоевского, Н.Гоголя. Даже в дальних охотничьих экспедициях он всегда возил с собой книги русских писателей.
Исколесив Америку, побывав в Малой Азии и на Ближнем Востоке, подолгу находясь в Европе, мог ли писатель-охотник миновать Африку? В начале 30-х годов Хемингуэй задумывает большую охотничью экспедицию в Британские восточноафриканские колонии. Видимо, не случайным в его творчестве было обращение к охотничьей теме в эти годы. Только в 1933—1936 годах он напечатал в «Эсквайре» двадцать пять статей, рассказов, очерков, большинство из которых посвящены охоте и рыбной ловле. В годы, предшествующие поездке Хемингуэя на войну в Испанию, он много охотился на родине, в США, на крупных копытных: лося, благородного оленя «вапити», белохвостого и чернохвостого оленей; на хищников: гризли, волка, рысь, койотов и др. С североамериканскими индейцами лося и «вапити» добывал на реву.
1933 год — особый в жизни Хемингуэя. Он ступает на тропу африканских охот. В этом году, 22 ноября, в сопровождении жены Полины и друга Чарльза Томпсона он отплыл из Марселя на пароходе «Генерал Тетцингер». Путь для белых охотников, отправляющихся на сафари в Восточную Африку, был уже хорошо проторен. Он лежал через Средиземное море в Порт-Саид, по Суэцкому каналу в Красное море и Индийский океан до порта Момбаса на побережье Кении, являвшейся тогда столицей Британских восточноафриканских колоний.
В Найроби их ожидал представитель конторы-организатора сафари белый охотник Филип Персинваль, ставший руководителем первой охотничьей экспедиции Хемингуэя. Вскоре они стали большими друзьями.
Заказав охоту через «Матайга-клуб», Хемингуэй, базируясь на опыте охотников, уже побывавших в Африке, и, будучи сам опытным человеком, вез с собой оружие, боеприпасы и фотокамеры. Остальное было подготовлено в Найроби организаторами сафари. Предстояло лишь выполнить формальности: проверить имущество, оформить лицензии, договориться с сопровождением, уточнить сроки охоты, маршрут, организацию. Особо тщательно контролировали подбор продовольствия, маркировку ящиков. Все скоропортящиеся запасы, минеральная вода, фрукты, копчености, сухое молоко, масло, вина, пиво упаковывались отдельно. Совершенно отказались от мясных консервов, полагая получать свежее мясо от охоты.
Рекомендации Филипа Персинваля выполнялись пунктуально: фланелевое или тонкое шерстяное белье, тонкая фуфайка, куртка из шерстяного материала, брюки из крепкой парусины, свободные и прочные сапоги на застежках из хорошей и мягкой кожи. Одежда должна иметь надежные маскирующие свойства для разных местностей: саванн, джунглей, гор и др. К этому — непромокаемая накидка или плащ, головной убор — пробковый шлем или двойная фетровая шляпа. Декабрь — время сухого периода в Африке. Дневная жара требовала для нормального поддержания жизнедеятельности в два раза большего потребления жидкости. Конечно, и это учитывалось. В последующем и сам Хемингуэй, и его спутники воочию убедились, как тщательно следует относиться ко всем мелочам подготовки и выполнению рекомендаций начальника экспедиции.
Охота на крупного зверя требует соответствующего отношения и к выбору оружия. Оно выбиралось, как правило, многозарядным, с хорошим прицелом, крупного калибра, с патронами мгновенного останавливающего действия. Многие охотники использовали при охоте в Африке экспрессы Голланд-Голланд, автоматические браунинги, маузеры, револьверы для экстремальных ситуаций. Патроны часто изготавливались по специальному заказу, со сплошной никелевой оболочкой. Для экспрессов охотники использовали экспансивные пули, оболочку которых подрезали накрест, что придавало им большую разрушительную силу.
Для Полины необходимо было подобрать легкое, но с хорошими рабочими качествами оружие. И здесь выбор был сделан в пользу «Манлихера». Себе Хемингуэй подобрал тяжелый и мощный «Спрингфилд». Для охоты по птице имелись дробовики. Патроны разнообразного назначения брались с запасом, ибо, как считается, при охоте в Африке лишних патронов не бывает. Коробки упаковывались в герметические ящики, так как резкая перемена дневной и ночной температур, влажность могут, если не испортить совсем, то значительно ухудшить их качество.
Немалое внимание уделяли и бытоустройству, ибо в ходе сафари пополнить что-либо недостающее не просто сложно, но чаще всего и невозможно. Важно было все: от иголки и пуговицы до запчастей к автомобилям.
Экспедиция была рассчитана на два с небольшим месяца: декабрь — середина февраля, до начала сезона дождей. Они надвигаются с юга, от Родезии во второй половине февраля, тогда конец охоте, все становится непроходимым. Такова особенность этой местности. Кроме того, основная масса животных совершает сезонные миграции: в сухой сезон (июль-август) уходят в северо-западную часть, к озеру Виктория, в долины рек Мара и Гурумети. В ноябре, когда начинается сезон малых дождей, стада кочуют к югу и юго-востоку. И когда к декабрю низкотравные саванны покрываются сочной свежей зеленью, там уже скапливаются огромные стада животных.
Африка сразу поразила Хемингуэя и навсегда вошла в его сердце, как первая любовь, живущая в чувствах и сознании пока жив сам человек. Из окна идущего из Момбасы в Найроби поезда он восхищался бесчисленными стадами пасущихся диких животных. К тому времени полоса вдоль Угандийской железной дороги до озера Виктория уже считалась заповедной, и звери, чувствуя себя в относительной безопасности, были спокойны. Расстояние от Момбасы до Найроби в 327 английских миль поезд преодолевал долго и медленно. Дорога от уровня моря постепенно поднималась внутрь материка в сторону озера Виктория. От внимательных глаз Хемингуэя не ускользнуло, как изменяется флора с удалением от берега, переходя от пальмовых лесов в дикие джунгли. Близость огромных стад диких животных, вид первозданной природы волновали и радовали Хемингуэя. Казалось, это другая планета.
В начале декабря экспедиция Хемингуэя на двух грузовиках и легковом автомобиле, специально подготовленном для дальнего путешествия по Африке, направилась из Найроби к югу, в Танганьику. Тогда организаторы охотничьего туризма располагались в Найроби, а поскольку в Кении вне заповедных территорий и в местах, куда можно добраться на машине, дичь по выданным лицензиям найти не просто, сафари все чаще направлялись в Танганьику, где ее больше. Поэтому основная доля средств оставалась у организаторов, с которыми расплачивались за снаряжение, продовольствие, персонал, тогда как на территорию охоты, в Танганьику, поступали средства только от лицензионных сборов.
Первый свой лагерь охотники разбили вблизи кратера Нгоронгоро. В то время равнины Серенгети еще не были объявлены охраняемой зоной. Несколько позже, в 1937 г. там будет организован резерват дичи, а в 1951 г. эти территории получат статус Национального парка.
Легко понять чувство Хемингуэя при взгляде на это «восьмое чудо» света. Всего лишь за 43 года до его охотничьей экспедиции здесь побывал первый белый человек — Оскар Бауманн, спустившийся в кратер Нгоронгоро, крупнейший на планете — диаметром в 22 км, общей площадью около 264 кв. кв., в 2400 метров над уровнем моря, а днища — 1800 метров. Там, где миллионы лет назад кипела лава, сейчас травянистая саванна, озера, леса, реки... И звери — львы, бегемоты, зебры, антилопы, слоны, носороги, разнообразные птицы.
Экспедиция Хемингуэя получила лицензии на отстрел носорогов, буйволов, львов, леопардов, зебр, антилоп — большого куду, водяного козла, черной и болотной антилоп, конгони, импала, орикса, геренука, топи, бонго, антилопы Хантера, гну, газелей Гранта и Томсона, гиппопотама, крокодила, гиены; птиц — гусей, уток, куропаток, цесарок, перепелок, дроф, франколинов и др.
Вблизи Нгоронгоро и начались охоты Хемингуэя. Все охотники, исключая начальника экспедиции, охотились в Африке впервые. Выбор места для лагерной стоянки диктовался исключительно прагматизмом: есть ли вода и топливо для костров, нет ли вблизи ядовитых насекомых и змей и др.
После разбивки лагеря было решено на исходе дня немного поохотиться. И случилось так, как часто бывает на охоте с новичком, — зверь выходит именно на него. По договоренности между охотниками, первый выстрел должна была делать Полина. Неожиданно все увидели крупного льва. Он стоял и вполоборота смотрел на охотников, мощный, с темной гривой. Отличный экземпляр. Дистанция позволяла стрелять, и Полина решилась. Но день угасал. Темнело. Сухо проговорил «Манлихер». А лев, как бы и не слыша выстрела, не ощутив его, легко затрусил в заросли. Договоренность не была нарушена и следом огрызнулся тяжелым рокотом «Спрингфилд» Хемингуэя. Звук возвратился к ним всем понятным — «квонг». Зверь будто наткнулся на преграду, завертелся и упал. Охотники в сопровождении оруженосцев и начальника экспедиции, оставив Полину на прежнем месте и памятуя, что при охоте на крупного зверя, после его падения подходить к нему надо осторожно, со страховкой, пошли проверить — мертв ли лев. Им казалось, что будет борьба, опасность нападения, «экстрим». Но лев, битый классически метко, лежал без признаков жизни. Хемингуэй вспоминал, что простота ситуации, отсутствие событий вызвали скорее разочарование, чем радость от добытого трофея. Оруженосец М’ Кола, прекрасный охотник и следопыт, с первых дней проникшийся глубоким уважением и безграничной любовью к Полине, громогласно объявил, что льва убила «Мама». Этому никто не противился и в лагере было устроено чествование «Мамы». И только следующий лев был зачислен на счет Хемингуэя.
Потом были еще львы. И Хемингуэю довелось в полной мере испытать все чувства, рождаемые ситуацией при охоте на крупных хищников, когда не знаешь, что случится в следующий миг. Он сторожил львов, леопардов, гепардов у водопоя, в «зериба», у привады, охотился скрадом, с подъезда. Вообще способы и приемы охоты, используемые охотниками на африканских равнинах, изменяются в зависимости от условий местности и количества растительности, покрывающей эти равнины. Скажем, на открытой местности — нет никакого смысла охотиться скрадом. Зверь издали видит охотника и вовремя уходит. Здесь его надо обмануть, идти как бы мимо, постепенно приближаясь по спирали до момента, когда возможно будет произвести прицельный выстрел. Там, где растительность густа, — один верный способ — скрадывание. Во всех случаях подходить надо под ветер. Причем, следовать всегда за проводником. Он раньше заметит и изменение в поведении зверя, и неожиданную опасность, и препятствие, и изменение ветра. Хемингуэй был опытным охотником, а потому следовал этому правилу неукоснительно. Все виды охот были перепробованы им. И всякий раз рядом с ним был оруженосец
М’ Кола, у которого он постоянно учился и удивлялся глубине его знания природы и повадок диких животных. Он отмечал, что при охоте в таких диких местах надо непременно подбирать отличных местных следопытов и проводников. Кроме М’ Колы таким следопытом и охотником был у него и Друпи. Наличие в экспедиции таких людей в сочетании с высокой организацией функционирования экспедиции, создание нужной атмосферы, когда охота всеми участниками рассматривается не как прогулка, а как важное и ответственное дело, дает желаемый результат.
Э.Хемингуэй не был бы тем писателем-путешественником, если бы не понимал, в чем преимущество белых охотников перед следопытами Африки, а чему они должны учиться у этих детей природы. Следопыты неотлучно следовали с охотниками во время охоты, занимались выслеживанием зверя, определяли его пол и возраст, рекомендовали наиболее приемлемый способ охоты, указывали на изменения погоды, на наличие воды в той или иной местности, наконец, учили белого человека взаимоотношению с природой. Они ощущали незримые нити, которыми были связаны их души с душами животных, глубоко верили в то, что периодически души людей переселяются в тела животных, и часто объявляли в своих племенах «табу» на охоту в тех или иных местностях. Этот запрет, как правило, соблюдался, ибо считалось, что нарушившего ждет кара богов.
Хемингуэй охотно общался с представителями разных племен, воспринимая охоту в Африке не только как мероприятие по добыче трофеев, но как познание страны, людей, возможность найти яркие персонажи, сюжеты, изучить быт, культуру, национальные особенности. Его зачаровывали вечера после охоты, когда спадала жара и разводились костры. После обсуждения итогов дня за стаканчиком виски он до глубокой ночи слушал рассказы Персинваля об Африке, животных, о проявлении мужества и трусости во время охоты на крупных зверей, о чувствах, переживаемых охотниками в экстремальных ситуациях, о том, что преодоление трусости — это путь к храбрости. Все это находило понимание в душе писателя; подобное приходилось наблюдать и ему в боевой обстановке во время войны. Особенно необычным и удивительным показался рассказанный Персинвалем случай о том, как в 1926 г. альпинист Рейш, поднявшись на вершину Килиманджаро, обнаружил во льдах на высоте 5895 метров замерзший труп леопарда. Он не мог понять, как попал туда леопард и что понадобилось там зверю равнин? Ответ для себя он нашел позже. Африканцы объясняли это тем, что в теле животного заключалась душа человека, и, чувствуя приближение смерти, «леопард-человек» поднялся на вершину вулкана, чтобы быстрее предстать перед Богом, освободившись от тела зверя.
Все эти рассказы, услышанные во время сафари, нашли свое отражение в его знаменитых произведениях об Африке, самых биографичных из всего написанного им. И поскольку охота у предгорий для Хемингуэя и его спутников началась с выслеживания львов, то эта тема чаще других затрагивалась ими в часы отдыха. За видимой простотой добычи первых львов скрывается большое искусство Хемингуэя-стрелка. И Персинваль сразу по достоинству оценил в нем это качество. Охотников он учил стрелять стоящего льва — в шею, движущегося — в шею или в лопатку, в нападающего — между глаз в голову. Он говорил, что первый выстрел — решающий, и делать его надо спокойно и наверняка. Расстояние для стрельбы не более 100 ярдов (примерно 90 метров). Все беды начинаются в том случае, если раненный лев сумел затаиться, скрывшись в высокотравье или в зарослях. В рассказе «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» Хемингуэй приводит сомалийскую поговорку, которая гласит о том, что храбрый человек три раза в жизни пугается льва: когда впервые увидит его след, когда впервые услышит его рычание и когда впервые встретится с ним. Приобретя собственный опыт охоты на львов, он считал это сущей правдой. Кроме того, он научился определять по поведению птиц и зверей их действия и намерения. Так, если кружатся и отвесно падают грифы, — лев насытился и отошел от добычи, и его через некоторое время следует ожидать у водопоя. Но лев никогда не уходит совсем от недоеденной туши: от водопоя он снова вернется к месту трапезы и заляжет где-нибудь поблизости. Обследовав окрестности, его можно найти наверняка.
Охотники за львами чаще всего направлялись к Угандийской железной дороге, на участок между станциями Симба — Макинчи. По ночам эти места наполнялись раскатами могучего львиного рева. Не случайно возникло и название станции: Симба в переводе с суахили — лев.
Все приезжающие охотники стараются в первую очередь добыть льва, но нередко сами попадают к хищникам в лапы. Даже если лев демонстрирует полнейшее равнодушие к человеку, подпуская его, подчас, почти вплотную, совсем не значит, что надо забыть об опасности. Лев — хищник. И всегда им останется. А там, где человек способствует этому, становится людоедом. Фактов таких предостаточно. В 1898 году в районе нынешнего парка Цаво при строительстве Угандийской железной дороги строители повыбили почти всю дичь, лишив тем самым львов их законной пищи. И львы стали охотиться за людьми, в короткий срок растерзав три десятка человек. При этом людей они воспринимали как обыкновенную дичь и не более того. Д.Паттерсон в книге «Людоеды Цаво»[2] рассказывает, что ему потребовалось несколько месяцев непрерывной охоты, чтобы очистить территорию от львов-людоедов. По той же причине уже в 1955—56 годах в Уганде вблизи Анколе львы утащили 45 человек. Настоящую войну с хищниками-людоедами вел выдающийся охотник Африки Джордж Рашби. Он уничтожил целые прайды охотившихся за людьми львов. Только в Танганьике в районе Убена львы растерзали 249 человек в течение двух лет. На юге страны эта цифра достигла 1500 жертв. Конечно, могут возразить, что это статистика прошлых лет. Но факты нападения львов на людей случаются каждый год и сегодня. И не всегда власти государств Африки, где это имеет место, заинтересованы в их огласке, ибо рассматривают такие сообщения, как наносящие вред туризму.
Но в целом, если лев не затронут и не преследуется, он первым нападает на человека редко. Даже когда лев ночью бродит у лагеря, в него лучше не стрелять, ибо убить его наповал в темноте очень сомнительно, а раненный, он может причинить много бед. В этом случае его лучше отогнать с помощью огня. Утром — другое дело. Если охотник обнаружил льва, когда он насытился, то у зверя будет только одно желание — поскорее укрыться в чаще, где охотник его не найдет. Но если зверь ранен или охотник неожиданно наткнется на него во время трапезы, когда зверь не захочет оставлять добычу, надо быть предельно осторожным.
В репортаже «Стрельба из машины — это не спорт» Хемингуэй пишет: «Если вам не удастся с первого выстрела уложить льва, он уйдет в донгу, и тогда вам придется отправиться за ним. Вначале у вас есть почти все шансы на успех, если вы умеете стрелять и знаете, куда стрелять, при условии, что первый выстрел вы сделаете не в движущегося льва. Но если вы раните льва и он уйдет в чащу, готов держать пари, что лев вас искалечит, когда вы пойдете искать его. Раненный лев в состоянии покрыть расстояние в сто ярдов за такое время, что вы не успеете сделать и двух выстрелов, как он окажется на вас. Получив первую пулю, он не будет испытывать болевого шока от последующих, и вы должны его убить или он будет продолжать наступать на вас».
В такой ситуации следует полагаться на свою волю, выдержку, самообладание, реакцию и умение метко стрелять навскидку. Хемингуэй определенным образом был подготовлен к таким поворотам событий охотами в Америке на медведей гризли.
Он продолжает в репортаже: «Если вы охотитесь, как положено на равнине Серенгети, отпустив машину, вероятнее всего, вам придется сделать первый выстрел в движущегося льва, ибо львы, как только заметят человека, обычно уходят. Поэтому, если вы недостаточно метко стреляете или вас постигнет неудача, ожидайте нападения. Не верьте тому, кто говорит, что охота на льва в наши дни перестала быть настоящим спортом. Вы преследуете огромных гривастых львов, которые, будучи прекрасными трофеями, очевидно, уже не раз уходили от преследований и знают, как спасать свою шкуру. Степень опасности будет зависеть от вас, и единственный способ избежать или хотя бы приуменьшить ее — это умение стрелять».
Все известные профессиональные охотники едины во мнении, что лев нападает мощно, быстро и неожиданно. При этом может издать предупредительный рев, тем самым как бы давая возможность преследователю оценить опасность и вовремя отступить, уйти. И, уж конечно, рев этот никак не похож на рев бродящего вокруг лагеря ночью зверя. Самые непререкаемые охотничьи авторитеты подчеркивали, что не знают человека, нервы которого могли бы спокойно реагировать на рев нападающего льва. Он неимоверно страшен и дик своим могуществом и ужасающей силой, оказывает парализующее воздействие на охотников. По их мнению, сколько бы вы не убили львов, но если вам не довелось видеть нападающего льва, то вы не имеете должного представления об охоте на него. Сила впечатления и воздействия атаки льва столь велики, что не все в состоянии оценить ситуацию и осознать ответственность за единственно правильный выстрел, тем более, что выстрелить можно не более двух раз. А дальше, как говорится, все в руках Провидения и страховщиков.
Интересно описывает свои ощущения побывавший в когтях и зубах льва известный исследователь Африки Дэвид Ливингстон, жизнь которого чудом спасли товарищи, сумевшие отогнать хищника: «Лев отвратительно зарычал мне в самые уши и потряс так, как фокстерьер трясет пойманную крысу. Я впал как бы в шоковое состояние, вызвавшее ступор — ощущение, испытываемое, наверное, мышью, когда ее схватила кошка: у меня пропала всякая восприимчивость к боли, несмотря на то, что я совершенно не терял сознания. Это напоминает состояние пациента, находящегося под местным наркозом: больной видит все манипуляции хирурга, но ножа уже не чувствует. Это ни с чем не сравнимое состояние не было следствием каких-либо душевных переживаний, просто шок начисто стер ощущение страха и выключил всякое чувство ужаса даже от непосредственной близости разъяренного льва».
Но при всей опасности охоты на львов, Хемингуэй с неприкрытой неприязнью относился к тем «мнимым» охотникам, кто стреляет этого хищника из машины. Он говорил: «Вы выходите на льва и хотите убить его с первого выстрела, ибо у вас нет никакого желания оказаться покалеченным. Но куда достойней вернуться из Африки без льва, нежели убить его из машины или засады ночью, когда он ослеплен светом фонаря и не видит своего противника».
Именно спортивный интерес лежал в основе единоборств Хемингуэя со львами. Трофей — трофеем. Главное — это проверка себя, самоутверждение, стремление познать свои возможности, силы, характер в пограничных ситуациях. Но уж никак не бравада, не поза, не жажда добавить себе еще капельку известности.
У Хемингуэя и его товарищей по охоте всегда было здоровое и вполне объяснимое соперничество как по качеству трофея, так и способу его добычи и результатам стрельбы. Он множество раз демонстрировал эффектную, мастерскую стрельбу в далеко не рядовых ситуациях, считал, что на охоте по крупному зверю необходимо иметь хорошие навыки в стрельбе пулей, в том числе по движущейся цели. Он вспоминал: «Я гордился меткостью своей стрельбы, верил в себя, и мне было так хорошо и легко, — право же, переживать все это самому куда приятнее, чем знать об этом только понаслышке... На охоте по крупному зверю, если охотник умеет стрелять и видит, куда стрелять, не может быть промаха, разве что стрелок запыхался от бега, либо только что вскарабкался на крутой склон, либо очки его разбились или запотели, а у него не нашлось тряпки или бумаги, чтобы их протереть».
Он отмечал, что плохо стрелять против солнца, а также в сильную жару, когда испарения и колыхания жаркого воздуха искажают точку прицеливания, отчего бывают частые промахи. Чтобы правильно попасть в цель, перед выстрелом стрелок должен привести в норму дыхание несколькими глубокими вдохами, сохранить хладнокровие. Он не скрывал, что и ему это не всегда удавалось: «...я потерял хладнокровие и в волнении стрелял куда попало, лишь бы ранить антилопу, вместо того, чтобы точно выцелить уязвимое место...». Но, как правило, он попадал в цель как следовало: льва — в сердце, носорога — под лопатку, антилопу — в шею, буйвола — под лопатку. Но когда случалось, что зверь оказывался только раненным и не добранным, он ужасно расстраивался и корил себя: «Я ругал себя последними словами за то, что ранил, но не добил антилопу. Я со спокойной душой убивал всяких зверей, если мне удавалось сделать это без промаха, сразу: ведь всем им предстояло умереть, а мое участие в «сезонных» убийствах, совершаемых каждый день охотниками, было лишь каплей в море. Да, совесть моя молчала, когда я убивал зверей наповал».
Охоты в саванне осуществлялись в большинстве своем утром — от 6.00 до 9.00, далее солнце делало охоту невозможной. Вечер тоже дарил несколько полноценных часов. В промежутке Хемингуэй часто читал Л.Толстого, Ф.Достоевского, делал записи, впитывал в себя все, что его окружало. И здесь он считал себя живущим полной жизнью, наслаждаясь природой, еще не разрушенной человеком, азартом охоты, физической активностью. Он любил бродить, выслеживать зверя, преодолевать препятствия: «Вот такая охота была мне по душе! Пешеходные прогулки вместо поездок в автомобиле, неровная, труднопроходимая местность вместо гладких равнин — что может быть чудеснее». Единственным неудобством, которое испытывал Хемингуэй в охотничьей экспедиции в Африке, были змеи, которых он панически боялся. Маршрут сафари пролегал юго-западнее Найроби по Серенгети, к северо-востоку от Килиманджаро. Эту часть охотники не всегда посещали из-за жаркого климата, маловодности, сухости и особенно обилия змей и мухи цэ-цэ, хотя зверя там было много. По многочисленности ядовитых гадов Африка может быть сравнима разве что с Индией. И хотя Хемингуэй хорошо знал, что змея нападает редко и кусает лишь в тех случаях, когда на нее наступят, или человек сделает резкое движение, он особо перестраховывался от встречи с ними. Это было сродни комплексу неприятия, отвращения. Но справедливости ради надо заметить, что есть змеи, нападающие без всякого к этому повода. Так зачастую поступает отличающаяся свирепым и злобным характером кобра. Не доставляет удовольствия встреча с обитающей в Африке плюющейся коброй, которая метко попадает ядом жертве в глаз. Может напасть сама и рогатая гадюка, яд которой также очень силен. Из других змей выделяется обыкновенная африканская гадюка, гадюка шипящая и виперные змеи. Конечно, находясь на охоте в Африке, о змеиной опасности никогда не следует забывать. Много там и скорпионов. Избегать неприятных контактов помогает соответствующая одежда и четкое следование за проводниками. Местные жители имеют врожденную способность замечать змей и ядовитых насекомых. Хемингуэй отмечал в «Зеленых холмах Африки», что нельзя разбивать охотничий лагерь близ покинутых туземных селений из-за клещей и других паразитов.
Но все это никак не могло омрачить его пребывание в Африке: «Сейчас, живя в Африке, я с жадностью старался взять от нее как можно больше — смену времени года, дожди, когда не надо переезжать с места на место; неудобства, которыми платишь, чтобы ощутить ее во всей полноте; названия деревьев, мелких зверей и птиц; знать язык, иметь достаточно времени, чтобы во все это вникнуть и не торопиться».
Казалось, он обрел здесь душевный покой, какого не бывает в сумасшедшем ритме цивилизованной Америки и Европы. Здесь все было просто и ясно, как и сама фраза, навеянная незамысловатостью жизни в африканской саванне: «В Африке много всякого зверья, много птиц, и мне нравится здешний народ. В Африке хорошая охота и рыбная ловля». И все бы хорошо, но радость охоты с каждым днем сводила на нет усиливающаяся болезнь. Еще на пути в Момбасу на пароходе Хемингуэй заразился амебной дизентерией. Он всячески старался не поддаваться ей и продолжал охотиться. Однако победить болезнь можно было только при наличии необходимых лекарств и надлежащем медицинском уходе, чего в условиях охотничьего лагеря не было. Пришлось вызывать самолет и соглашаться на лечение вне экспедиции. Это сокращало сроки его сафари, что было самым неприятным.
В Найроби самолет летел мимо вершины Килиманджаро. Плоская, квадратной формы, вся в снегу она поразила его. Впоследствии и сама болезнь, и полет над горным массивом сюжетно войдут в рассказ «Снега Килиманджаро». Пройдя курс лечения, он спешит к компаньонам и догоняет их на холмах к югу от вулкана Нгоронгоро. Немедленно включившись в охоту, пытается наверстать упущенное время в поисках буйволов, носорогов, черной антилопы, куду, сернобыков и весь окунается в волнения, которые понять может только охотник. Но время уходит, тают отведенные сроки, неумолимо приближается сезон больших дождей. Начинается гонка, что, конечно же, сказывается и на настроении, и на результатах охоты. Хемингуэй говорит об этом: «Погоня за зверем, на которого ты давно и страстно мечтаешь поохотиться, хороша, когда впереди много времени и каждый вечер после состязания в хитрости и ловкости возвращаешься хоть и ни с чем, но в приятном возбуждении, зная, что это только начало, что удача еще улыбнется тебе и желанная цель будет достигнута. Иное дело, когда времени в обрез... Нет, это уже не охота!». Но как бы не складывалась ситуация, Хемингуэй не теряет надежды и с завидным упорством охотится. Буйвол, носорог, большой куду — вот что не дает ему покоя!
От прежнего лагеря у Нгоронгоро их экспедиция направляется в долину Рифт-Велли. Охотникам пришлось пересечь высокое плато, холмы, поросшие густым кустарником, лесистые склоны, прежде чем они спустились на равнину с дремучим лесом и увидели гладь обмелевшего озера Маньяра. На равнине охотились на зебр, сернобыков, антилоп. В прибрежном мелководье озера Маньяра с успехом стреляли гусей, уток, различных куликов. Особенно всем нравились добытые и зажаренные чирки. На пернатую дичь Хемингуэй часто охотился и в Америке: любил посидеть в укрытии с подсадными в прохладную погоду, когда дикие утки охотнее к ним подлетают. Как юноша радовался удачному coup de roi — королевский выстрел по пролетающей над головой птице, когда она падает к ногам стрелка. Пернатой дичи было много, а вожделенные трофеи еще гуляли по холмам Африки. И Хемингуэй принимает решение разделить экспедицию и переместиться за 200 миль в сторону, чтобы попытаться превратить мечту в реальность. Ему все-таки удалось в первое свое сафари добыть и буйвола, и носорога, и неуловимого куду. Как и на льва, сцена охоты на буйвола хорошо описана им в рассказе «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера». Охота на буйвола также полна опасностей. Днем эти животные отдыхают в заболоченной местности, в недоступном для охотника болоте или в густых зарослях и выходят кормиться ночью, так что застать их в светлое время трудно. Преследование на машине запрещено. Если в стаде достаточно буйволов — до 10—15 особей — и имеются телята, то преследование их, особенно на открытой местности в высокотравье, опасно. Буйвола не всегда способны взять даже львы. И охотнику этот трофей достается не просто. По степени опасности охоты профессионалы ставят на разные места льва, слона, буйвола, носорога и леопарда. Но большинство из них указывают на буйвола как на наиболее опасного из противников. Особенно при доборе подранка. Бык атакует стремительно и мощно. Голову не наклоняет, а вытягивает вперед, так что лоб оказывается прикрыт основанием рогов, и стрелять приходится или в морду, или под углом в шею, или под лопатку. Встречного можно в грудь. Психология охоты при этом такова, что лучше, когда охотник неопытный, не переволновался до охоты. Необходимость действия — лучший фактор подавления страха. Вопрос лишь в том, в каких условиях местности и с каким оружием приходится охотиться. Но и состояние самого охотника — вопрос немаловажный. Разница в том, что лев и носорог — звери одиночные. Здесь, при хорошем оружии, умении владеть им и собой — шансы примерно равны. Другое дело буйволы и слоны. Это стадные виды. Поэтому при охоте на них охотнику приходится рассчитывать не только на мощь своего оружия и храбрость, но и на смекалку, проворство, умение вовремя найти убежище, когда опасность максимальна. Не просто стрелять и носорога, как не легко и подойти к нему на выстрел. При относительной близорукости он обладает изумительным чутьем, поэтому скрадывающий его охотник должен подходить только с подветренной стороны. В «Зеленых холмах Африки» Хемингуэй показывает, как они определяли перед скрадом направление ветра подбрасыванием вверх пыли или растертых сухих листьев.
В отличие от льва носорог не упускает случая напасть на человека. Часто так делает и леопард. Как и лев, он не прочь закусить человечиной. Известный охотничий авторитет Африки П.Капстик считает, что нет на земле опаснее зверя, чем раненный леопард.
И хотя он убивает людей меньше, чем лев, но количество изувеченных им больше, чем любого другого зверя.
Носорога, атакующего охотника, невозможно стрелять навстречу. Выбор почти всегда один — выстрел наискосок между шеей и лопаткой. Пуля в этом случае поражает или сердце, или другие важные органы. Носорог крепок на рану. Даже с пробитым сердцем в несколько секунд агонизирующего инерционного движения он может искалечить или убить охотника. Поэтому атакующего крупного зверя предпочтительнее всего стрелять в голову, ибо раны центральной нервной системы мгновенно его парализуют, тем самым обеспечивая безопасность стрелка. Но, поскольку раны в голову нередко бывают шокирующие, не разрушающие центральную нервную систему, то к поверженному зверю целесообразно подходить сзади, и в случае наличия у него признаков жизни, охотник всегда может его добить.
Персинваль отмечал, что охотники, подвергшиеся неожиданному нападению носорога, впредь стараются избегать встречи с ним, испытывают откровенный страх. Хемингуэя опасности не останавливали. Ему долго не попадался подходящий экземпляр. Дело в том, что рога носорога достигают максимальной величины в среднем возрасте зверя. К старости их рост прекращается, они стираются и величина их постепенно уменьшается, так что у некоторых остается только основная часть рога. Но Хемингуэю повезло — он добыл великолепный трофей.
Был февраль 1934 года. Шел второй месяц охоты африканской экспедиции Хемингуэя. Времени оставалось совсем немного — неделя, а заветный большой куду миражом маячил в сознании охотника. Но надежда всегда зовет к цели, как путеводная звезда, заставляя вставать и идти, когда, кажется, уже и ноги не двигаются. Что заставляло Великого Хэма до последнего бороться за трофей? Тщеславие, уязвленное самолюбие, что его другу это уже удалось, неистребимый дух борца? Думается, все вместе. А еще крепчайшая воля, вера в себя. До последнего он не позволял себе расслабиться, впасть в уныние, предаться равнодушию. Потом он напишет: «Настоящий охотник бродит с ружьем, пока он жив и пока на земле не перевелись звери».
Большой куду — скрытное животное. Выследить его сложно. Среди лесных антилоп это, без сомнения, лучшее создание. Стройная, достигающая высоты 1,5 метра, голубоватого цвета с поперечными полосами по бокам. Но главное ее украшение — рога, закрученные широкой свободной спиралью и достигающие более 1,5 метров длины. Конечно, трофей стоил прилагаемых усилий. И когда Хемингуэй с невероятным трудом пробирался через густой кустарник в гору по холму, он услышал тревожный голос куду — глухой, далеко слышный лай, похожий на кашель. На короткое мгновение показался куду на предельной дистанции стрельбы, и не будь Хемингуэй отменным стрелком, не случилось бы того, что случилось. В течение получаса он сумел добыть два потрясающих по красоте трофея. Уже после его трагической гибели К.Симонов, побывав в доме Великого Хэма на Кубе, писал: «...Много книг повсюду, старые, просиженные кресла в гостиной, запыленные допитые и недопитые бутылки, охотничьи трофеи на давно не крашенных, потрескавшихся стенах. Громадная шкура леопарда. Неимоверных размеров рога. Приходит в голову — не те ли самые, за которыми он так долго гонялся в своих «Зеленых холмах Африки?».
Да. Это именно они. Вымучившие его и потому ставшие столь дорогими и любимыми. Но, справедливости ради, надо заметить, что рекордсменами они не являются. Ведь официальная регистрация трофеев мирового уровня стала производиться с образованием Международного Клуба Сафари (SCI), основателем которого был К.Мак Элрой.
Поэтому рекорды, как и все остальное, меняются. Однако приятно, что по этому виду трофеев пальму первенства получил россиянин, член Центрального Российского филиала SCI Олег Вебер, из г. Новосибирска, добывший в начале 2002 года уникальный экземпляр большого куду, превзошедший официально зарегистрированный мировой рекорд.
Начало сезона дождей заставило Хемингуэя и его друзей завершить свое первое сложное и волнительное, но принесшее много радости, сафари. Окончание охотничьей экспедиции он воспринял с сожалением и грустью. Позже он напишет: «Я хотел только одного — вернуться в Африку. Мы еще не уехали отсюда, но, просыпаясь по ночам, я лежал, прислушивался и уже тосковал по ней...».
До отплытия парохода оставалось почти две недели. Кончив со сборами, Хемингуэй в ответ на добрую науку Филипа Персинваля в ходе сафари решил показать ему, что такое ловля крупной рыбы в океане. И это ему удалось. Персинваль был доволен и восхищен.
Завершив в марте 1934 г. свою первую охотничью экспедицию в Восточную Африку, в апреле Хемингуэй возвращается в США и с головой окунается в работу над книгой по материалам путешествия. В феврале 1935 г. он закончил работу над книгой под названием «Зеленые холмы Африки». Первоначальное название книги — «Африканские предгорья».
В августе 1936 года в «Эсквайре» был напечатан рассказ «Снега Килиманджаро», а в «Космополитене» рассказ «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера». Все они явились результатом охотничьей экспедиции 1933—1934 годов.
Африка уже безраздельно и навсегда владела сердцем Хемингуэя, и в «Зеленых холмах Африки» он написал: «Я еще приеду в Африку... Я вернусь сюда потому, что мне нравится жить здесь — жить по-настоящему, а не влачить существование».
Примечательно, что в Нью-Йорке вскоре после возвращения из охотничьей экспедиции он был приглашен на прием к очень богатой и знатной даме. Беседуя с Хемингуэем об африканском сафари, она сказала, что оплатит его следующую поездку при условии, что он возьмет ее с собой. Конечно же, Хемингуэй отказался от такой услуги. Размышляя о том, что могло бы быть в случае его согласия, написал в 1936 г. рассказ «Снега Килиманджаро».
В апреле 1935 г. Хемингуэй отправился на приобретенном специально для ловли крупной рыбы в море катере «Пилар» на остров Бимини, почти не тронутый цивилизацией, как и джунгли Африки, который станет местом его лучших рыболовных экспедиций. Здесь он много и подолгу ловил тунцов, марлинов, акул. О рыбной ловле в водах Гольфстрима он написал в очерке «На голубой воде», напечатанном в 1936 г. Рыбной ловлей он увлекался с не меньшим азартом, чем охотой, хорошо ее знал и восхищался мощью и силой крупной рыбы: «...рыба — существо удивительное и дикое — обладает невероятной скоростью и силой, а когда она плывет в воде или взвивается в четких прыжках, это — красота, которая не поддается никаким описаниям, и чего бы не увидел, если бы не охотился в море».
Страсть к ловле крупной рыбы была своеобразным продолжением охоты на крупного зверя и вызывала не меньше эмоций, чем выслеживание и стрельба льва или буйвола.
И все-таки Африка не дает покоя Хемингуэю. Он снова бредит ею, снова мечтает подняться на ее холмы, пройтись высокотравьем саванн, надышаться простором плоскогорий, пережить минуты единоборства с крупными хищниками. Причиной значительного перерыва в его африканских скитаниях были, конечно же, бурные военные события 1936—1945 гг., к которым он не остался равнодушным. Но даже и тогда он находил возможность побывать на охоте. Так, в сентябре 1941 г. он охотился в Сан-Велли на антилоп со своим другом Уильямсом, который сам будучи прекрасным охотником, был поражен умением Хемингуэя стрелять. Он вспоминал об этом с восхищением: «Я видел, как Эрнест соскочил с лошади, пробежал ярдов сто и попал в бегущего самца с расстояния в двести семьдесят пять ярдов с первого выстрела». Своею страстью охотника он заразил и всю свою семью. Как когда-то его отец, он трепетно обучал занятию охотой своих сыновей, беря их с собой, как только позволяла возможность.
1953 год. Наконец Хемингуэй смог собраться в свою вторую африканскую экспедицию. Опять тот же маршрут пароходом до Момбасы. Опять с ним жена, уже другая, встреча со стариной Филипом Персинвалем. Найроби. Оформление разрешений, лицензий, проверка снаряжения и... дорога. И встреча с миром, который жил в его сердце долгих 19 лет... В Кении Хемингуэй знакомится с Денисом Зафиро, егерем Имали-Лайтокитокского района. Вскоре знакомство перерастает в крепкую дружбу. До конца года он охотится в Кении и Танганьике. Вместе с Денисом Зафиро снова окунается в обстановку охотничьих переживаний, выслеживает носорогов, антилоп, львов, стреляет пернатую дичь. Опять живет привычной жизнью путешественника и охотника.
К этому времени требования к охоте в Восточной Африке становятся более строгими: уже образованы заповедники и резерваты, определены их границы, порядок функционирования и задачи. Серенгети, Банаги, Нгоронгоро, Маньяра постепенно станут охраняемыми территориями, затем национальными парками. И многие бывшие профессиональные охотники со временем приходят к мысли, что животных лучше охранять, чем убивать, и станут лесничими этих территорий. Станет понимать это и Хемингуэй, хотя охотничий «инстинкт» никогда до конца его не покинет. Но вот что твердо он исполнял, так это закон об охоте. Никогда не допуская браконьерства сам, он требовал этого и от других. Во второй охотничьей экспедиции в течение нескольких недель, заменяя егеря Дениса Зафиро, когда тому потребовалось по делам отлучиться в Долину Маслин, добросовестно исполнял его обязанности. Он хорошо понимал, что большая часть белых охотников приезжает в Африку за славой, за поддержанием имиджа «настоящего мужчины». И хотя мы знаем это по его рассказам «Снега Килиманджаро» и «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера», хочется привести слова Бернгарда Гржимека, в равной мере имеющие отношение как к 50—60-м годам ушедшего двадцатого века, так и к нынешним дням века наступившего: «Сегодняшнему преуспевающему дельцу вечно некогда. Все свои часы и минуты, даже вечера и ночи, он вынужден тратить на то, чтобы оставаться «преуспевающим». Но чем старше и солиднее он становится, тем чаще задумывается над тем, что лишал себя многих удовольствий... Он с горечью сознает, что никогда не чувствовал себя настоящим мужчиной... Одними только деньгами не достигнешь... известности... И только для одного занятия «хлипкому» мужчине не требуется ничего, кроме денег, — для охоты на диких животных за океаном... Здесь вы можете приобщиться к славе, которую завоевали себе настоящие охотники в конце прошлого (XIX-го — И.К.) столетия, те, которым приходилось с далеко не совершенным оружием месяцами пробираться по бездорожью, рискуя заболеть малярией, сонной болезнью или попасть в руки каннибалам. Вот там действительно требовалось много смелости и выносливости, чтобы преодолеть все эти трудности.
Разбогатевшие коммерсанты, которым не достает потенции, необходимой для доказательства настоящей мужественности, политические деятели, стремящиеся завоевать себе популярность, быстро и без хлопот покупают себе здесь удостоверение своей смелости и отваги, чтобы, вернувшись домой, прославлять себя на страницах газет, иллюстрированных журналов...».
Сам Хемингуэй не стремился к завоеванию славы выдающегося охотника, хотя его несомненно можно причислить к этой плеяде. В нем жил исследователь. В январе 1954 года он совершает воздушное путешествие над Африкой: над Кенией, Угандой, Конго, Танзанией, Заиром. На три года раньше, чем сделают это отец и сын Гржимеки. На самолете он облетел места, где когда-то охотился, над Долиной Маслин, Нгоронгоро, Серенгети, Банаги, озерами Маньяра, Виктория, над водопадом Марчисон-Фоллз. Наблюдаемая сверху чудесная природа Африки вызывает у Хемингуэя-писателя размышления о том, что растущая год от года белая часть населения континента скоро может ее разрушить: «С нашим появлением континенты быстро дряхлеют. Местный народ живет в ладу с ними. А чужеземцы разрушают все вокруг, рубят деревья, истощают водные источники...».
Наблюдения, сделанные Хемингуэем, заставляют его не раз возвращаться к экологическим проблемам Восточной Африки, к теме охоты и взаимоотношений человека с природой, с дикими животными. Ведь не случайно в «Зеленых холмах...» он писал: «...я решил, что буду охотиться до тех пор, пока смогу убивать наповал, а как только утеряю эту способность, тогда и охоте конец».
Но в чистом виде против охоты Хемингуэй не выступал никогда, понимая ее как явление социально-историческое. Однако пресыщение может наступить во всем. В том числе и в охоте. Многие выдающиеся охотники, побывав в Восточной Африке, соглашались, что лучших мест на земле просто нет, и стремление к поиску чего-либо более значительного теряет всякий смысл. Именно к такому выводу пришел В.В.Городецкий, завершая свой дневник «В джунглях Африки»: «...Охотник, располагающий временем, должен посвятить подобной поездке не менее пяти месяцев, сделав два шестинедельных сафари в разных по характеру местностях. Тогда только можно получить более полное представление об этом «эльдорадо», которому, в смысле богатства фауны, нет равного на всем земном шаре.
Охотнику, побывавшему в этом сказочном крае, ничего более не остается, как только поставить точку на своей охотничьей деятельности, потому что мечтать о чем-нибудь еще более богатом либо искать ощущений более сильных ему уже нечего, да и негде».
Пресытился ли охотой Хемингуэй? И да, и нет. Да, потому что испытал всю полноту ощущений, какие может подарить охота в Восточной Африке. Нет, потому что охота для Хемингуэя не только преследование и единоборство с диким зверем, и не столько жажда добычи трофея, сколько образ жизни, возможность общения с природой и прикосновения к ее тайнам, способ пополнения жизненной энергии, столь необходимой для писательского труда. Для Великого Хэма охота была, пожалуй, единственной возможностью укрыться от множества жизненных проблем: с издателями, женщинами, с молвой и недругами, с внутренним одиночеством, с вечной финансовой зависимостью; со всем, что так мешает свободолюбивому и ранимому человеку думать, дышать и жить. Поэтому оставить занятие охотой Хемингуэй не мог. Это было бы для него сродни смерти.
Второе сафари Хемингуэя в Восточную Африку завершилось рядом происшествий. Воздушное путешествие — крушением самолета, серьезными травмами, нападением на лагерь слонов, крушением второго самолета. Но он остался верен себе даже тогда, когда во время тушения лесного пожара споткнулся и упал в огонь, серьезно обгорев.
Возвратившись из Африки, Хемингуэй напряженно работает над книгой о второй охотничьей экспедиции. Уже с конца лета 1955 года он задумывает третью экспедицию, особенностью которой должна была стать съемка фильма о природе, диких животных Восточной Африки, а лейтмотивом самого фильма — призыв к сохранению природных богатств.
Однако 1956 год Хемингуэй встретил в постели. Болезнь вынудила его отложить на время и работу над книгой, и подготовку очередного путешествия в Африку. Но уже в августе он опять настойчиво ведет разговоры о путешествии. Снова, как в прежние годы, Африка влечет его, а болезнь не отпускает. Врачи запрещают столь дальнюю поездку. И зимой 1958 года он отправляется в путешествие по США через Айову, Небраску, Вайоминг к Дальнему Западу. Окружающая природа, леса, горы, озера, думы о предстоящей хорошей охоте врачевали его лучше всяких пилюль. И он снова окреп, обрел прежнюю быстроту реакции при стрельбе, подолгу ежедневно охотился. Места близ Кетчума так Хемингуэю приглянулись, что он решил купить дом и поселиться здесь. Сердце радовалось реке Вуд-Ривер, где обильно водилась форель, возвышавшиеся лесистые горы ласкали взор. А горечь утрат преследовала писателя. В феврале 1959 года здесь же он проводил в последний путь своего настоящего друга — охотника Уильямса Тейлора. Это поколебало его дух, но не «выбило из седла». Он уезжает в Испанию, заметив в разговоре, как бы для себя, что мужчина не имеет права умирать в постели. Либо в бою, либо пуля в лоб.
Поездка в Испанию временно отвлекла его от тягостных мыслей. Он вновь поселяется в Кетчуме и строит большие планы относительно охоты. Но в ноябре 1960 г. опять подводит здоровье. Снова клиника. И лишь в конце января 1961 г. он возвращается домой в Кетчум, где сразу же отправляется на утиную охоту. В промежутках охот пытается работать, но это удается ему с трудом. Наступившая весна не вызвала ни облегчения, ни прилива новых сил. Все тяжелее преодолевать препятствия на тропе жизни. Дважды в течение апреля у него отбирают ружье и патроны. Были ясны его намерения. Писать так, как хотел, он больше не мог. И не было уже той невероятной жажды борьбы, победы, воли, а бездеятельным и никчемным он себя не представлял. Тропа Хемингуэя, когда-то надежная и выверенная, стала теряться в джунглях сомнений и неуверенности, пока окончательно не прервалась.
Ранним свежим утром 2 июля 1961 года Великий Хэм, собираясь на охоту в комнате, где хранились ружья, взял самое любимое, вложил в стволы патроны, вставил дуло в рот и одновременно нажал оба курка. Начав жизнь с ружьем, он с ружьем из нее и ушел[3]. Похоронили его рядом с другом-охотником Уильямсом Тейлором.
Время безжалостно. И на тропе, где еще вчера были ясно видны следы прошедшего человека, сегодня прорастает бурьян. Кажется, и не шел вовсе. Но тем и отличается тропа простого человека от тропы охотника, оставляющего на ней затеси, знаки, сигналы. На тропе Великого Хэма — это книги, которым суждено и в новом тысячелетии указывать людям путь к светлому, доброму, понятному. И сопереживать все сцены его великого сафари.
Дух Хемингуэя до сих пор присутствует там, где когда-то ступала его нога. Нынче не одна компания-организатор охотничьих туров использует его имя в целях привлечения романтически настроенных любителей трофейной охоты и рыбной ловли. В Африке прокладываются маршруты по местам охот Хемингуэя, выпускаются сувениры, вручаются призы его имени; любители трофейной рыбалки адресно посещают воды, где ловил крупную рыбу писатель.
Многие поколения современных охотников выросли на охотничьих произведениях Хемингуэя, воспитывали в себе качества его героев. Сафари в Африке продолжается и сегодня. Но изменились условия охоты, законодательная база, технические возможности. То, о чем мечтал сделать в своем третьем путешествии в Восточную Африку Хемингуэй — отснять хороший фильм о животных и природе Африки, в 1957 году сделали Уолт Дисней, Бернгард и Михаэль Гржимеки. Фильм У.Диснея вышел под названием «Тайны степей», Гржимеков — «Для диких животных места нет», получивший сразу три премии на кинофестивале в Курфюрстендамме: «Золотой медведь», приз международного жюри и государственную премию.
Хемингуэй считал, что охота не вчера возникла и не завтра исчезнет, вопрос лишь в том, как люди научатся соотносить это занятие с сохранением фауны и окружающей среды. И как бы озвучивая его мысли, Бернгард Гржимек скажет в книге «Серенгети не должен умереть» следующее: «Я прекрасно знаю: не будь у нас охотников, в Европе давно бы уже не было ни серн, ни оленей, ни кабанов, ни зайцев, ни кроликов. Если бы охотничьи общества не оплачивали убытки, нанесенные этими животными полям и огородам, наших последних диких животных давно бы истребили фермеры, считающие их вредителями сельского хозяйства. Те же охотники заботятся о зимней подкормке животных. Убийство животного у хорошего охотника перестает быть самоцелью и отходит на задний план... Самые искусные охотники возвращаются теперь из-за океана, везя с собой в качестве трофея отснятые пленки. Ведь каждому специалисту прекрасно известно, что получить снимок разъяренного слона значительно труднее и во много раз опаснее, чем застрелить его. Явная неприязнь у меня только к тому сорту «охотников-бизнесменов», которые между деловыми поездками «заскакивают» недели на две в Восточную Африку, чтобы уложить несколько львов или слонов. При этом они зачастую прежде никогда и ружья-то в руках не держали...».
Хочется верить, что доля таких «охотников» все же будет снижаться, ибо начав охоту с ружьем, многие действительно вскоре берут вместо него в руки фотоаппарат или кинокамеру. Именно сами охотники выразили несогласие, когда в конце 60-х годов прошлого века британское правительство Танганьики во имя увеличения притока валюты за счет трофейной охоты собиралось сократить на 1/3 национальный парк Серенгети.
Сафари становится все цивилизованнее. И такому обстоятельству от души порадовался бы Эрнест Хемингуэй — Великий Хэм.
