Константин Николаевич Давыдов
Настоящий охотник всю зиму мечтает о весне. Весна для него всегда неразрывно связана с самой замечательной и, во всяком случае, самой поэтической охотой, какая существует на земле, тягой вальдшнепа.
Вальдшнеп — совершенно особенная птица. Кулик, близкий дупелю или бекасу, а по образу жизни ничего общего с куликами не обнаруживает, к воде никакого отношения не имеет, живет в лесу всегда отшельником, одиноко.
Да и по окраске оперения это чисто лесная птица, скорее похожая на тетерева, чем на кулика. Какая-то мистическая, таинственная птица.
Прилетает к нам вальдшнеп в начале апреля и вплоть до лета по вечерам облетает обширные пространства, разыскивая самку, которой на лету подает свои любовные звуковые сигналы (тоже какие-то мистические). Вот эти-то вечерние весенние полеты и есть «тяга» — любовное объяснение в росистой атмосфере вечернего неба, призыв к встрече над нежно-зеленой дымкой листвы, только что проснувшейся после долгой зимы, благоуханного, звенящего на все голоса ожившего леса...
...Тихий, теплый, чуть пасмурный весенний вечер. Вы приходите в лес еще задолго до заката. Нужно осмотреться, выбрать место. Если местность вам плохо знакома — это дело нелегкое, требующее опытного глаза, известной сноровки. Другое дело, если охотник — местный житель, тогда он идет уже на «готовое» место, облюбованное заранее. Впрочем, даже если место выбрано раньше, советую прийти в лес за час, за два до начала охоты. Вы не пожалеете этого времени. Не забывайте, что вальдшнеп — это одно из звеньев той мистерии, которая совершается вечерами в весеннем лесу, где вы будете не только свидетелем, но, и невольным соучастником. Разве в эти весенние вечера в душе нашей не совершается что-то созвучное тому, что свершается в весенней природе...
Ну, вот вы и на месте. Устраиваетесь где-нибудь на опушке леса, на какой-нибудь прогалине, на перемычке между двумя рощами, на заросшей лиственным молодняком старой лесной вырубке («ляде» — как говорили в России).
Сядешь, бывало, на пеньке в укромном местечке, за березкой, за елочкой. Усадишь в сторонке, так, чтобы не мешал, вашего спутника или, чаще, спутницу. Если вы проводили весну в усадьбе, то кто из ваших родственников и друзей не старался попасть на тягу? И вы обычно ничего не имели против таких поползновений...
...Ну, кажется, все в порядке. Можно предаться созерцанию — время есть, солнце еще высоко, вальдшнепы раньше заката не полетят.
Как очаровательно хороши в это время года наши березовые рощи, когда, только что очнувшись от зимнего сна, они уже полны жизненных сил. Как трогателен ранней весной этот весенний плач березы, ее выступающие на белых стволах чистые слезы... Особенно хороши наши рощи, если тяга происходит в разгар весны, в мае, когда кругом вас лес гудит, поет, звенит тысячами птичьих голосов.
У человека, мало знакомого с лесными звуками, может создаться впечатление, что кругом него царит какой-то беспорядочный звуковой хаос. Но привычное ухо различает каждую отдельную мелодию. Впрочем, это неважно. Ведь все эти отдельные звуки лесные в такие чудесные вечера составляют одну общую весеннюю лесную симфонию, выражаемую на все лады, но в одном общем единодушном порыве.
Основным мотивом в этом концерте служит не шумно выражаемый восторг, а тихая мечтательная грусть. Да и может ли быть иначе? Разве настоящая влюбленность не выражается всегда тихой светлой грустью? Не забывайте, что в эти вечера весь лес, вся природа влюблены. Скажу больше. Именно это влюбленное состояние вашей души и давало вам возможность понять царящую вокруг атмосферу общей влюбленности природы, то настроение, которое каждая птичка, каждый лесной организм выражает по-своему, кто как умеет. Одна щелкает, другая трещит, третья стрекочет, четвертая мечтательно посвистывает...
Ворчливо, как-то по-особенному чвакают в кустах славки. Старательно посвистывает, сидя на вершине ели, красногрудая коноплянка. А какая мечтательность в песне зорянки или в песне непоседливого лесного жаворонка. Это какая-то непрерывно переливающаяся на все лады симфония чистых флейтовых звуков, которую певец распевает, не умолкая ни на секунду, трепеща в воздухе над вершиной ели.
На этом торжественном спокойном фоне мечтательной весенней элегии прорываются, иногда отнюдь не диссонансом, нотки бурно выражаемого любовного восторга. Как чудесно звучит, например, раскатистая, звонко-задорная рулада зяблика. А как хорош любовный азарт кукушки. Ведь иногда весной кукушка кричит совсем по-особенному. Это не равномерное, столь знакомое всем спокойное кукование, которое слышно летом, когда крик ее носит характер уравновешенной грусти. Весной в голосе кукушки слышатся настоящая страсть, подлинный любовный экстаз.
Кажутся шокирующим хулиганством пронзительно-резкие крики сойки. Впрочем, она и сама сразу осознает их неуместность и переходит на созвучную весеннему лесу милую чревовещательную воркотню.
Но настоящим волшебником, истинным чародеем весеннего леса является у нас в течение всей весны певчий дрозд.
У нас принято считать лучшим певцом в мире птиц соловья. Я же, не колеблясь, отдаю в этом отношении предпочтение певчему дрозду, и многие разделят мое мнение. Слов нет, при всей красоте и полноте звуков в песне у певчего дрозда нет того мастерства, тех изумительных голосовых средств, которыми так чарует нас соловей. Но у дрозда есть нечто большее, чем мастерство и техника соловьиной песни,— душа. Песня дрозда — это единственная в своем роде вдохновенная весенняя эпопея. Соловей в своем пении несравненный артист, дрозд же — подлинный художник, композитор, настоящий вдохновенный творец. Нужно, кроме этого, принять во внимание и ту обстановку, при которой поют соперники. Соловей исполняет лирические ночные серенады почти всегда один, дрозд же импровизирует свои звучные волнующие строфы под разноголосый, но созвучный аккомпанемент могучего весеннего лесного оркестра.
Ах, как поет у нас чудесными апрельскими и майскими вечерами эта немудреная на вид, но изумительная птица, являющаяся, на мой взгляд, истинным истолкователем лесного «весеннего шума» и выразителем настроений русской природы в пору весны. Я любил его слушать ранней весною, когда певец еще находится под обаянием впечатлений, связанных с возвращением в родные места, когда в его песнях не слышится еще торжествующая нотка завершенной любви, а звучит трепет весенних исканий. Многое пережил, многое испытал за свои зимние скитания маленький певец, многое наложило отпечаток на его душу, и вот все эти переживания он сейчас торопится вложить в свою любовную песню. Певец творит в ней изумительную по богатству звуков, никогда не повторяющуюся лесную музыкальную поэму. Его песни не повторяются, да они и неповторимы. Певец вдохновенно вставляет в них все новые и новые строфы, варьируя до бесконечности свои основные мелодии. Упоенный близостью своей подруги, весенней атмосферой, весенними переживаниями, дрозд вкладывает в свою мечтательную песнь любви всю душу...
...Солнце спускается все ниже и ниже. Верхушки леса начинают золотиться его лучами. Эти лучи весело играют в каждой лесной луже. Птичий хор постепенно редеет, но в него начинают врываться новые звуки, доносящиеся откуда-то со стороны. На заливных лугах надрывно кричат чибисы, а с ближайшего болота доносятся азартные своеобразные звуки — токование бекаса.
Поблизости от населенных пунктов тяга сопровождалась иногда своими особыми звуками из только что оставленного вами мира. Откуда-то может донестись вечерний благовест: в сельской церкви звонят ко всенощной... Невольно вспоминаешь:
Вечерний звон, вечерний звон,
Как много дум наводит он...
И даже здесь, у стоящего на тяге охотника, эти звуки остро воспринимаются в глубине души...
...Но вот солнце село. Побледнело в вечернем воздухе румяное зарево заката. Незаметно подкрадывается вечер. На лес опускается прозрачная, голубоватая дымка сумерек. Дали тускнеют. В воздухе начинает чувствоваться сырость, прогудит пролетающий майский неук. Птичий лесной хор постепенно замирает. Только певчий дрозд продолжает свои чудесные задушевные импровизации.
Но если дневной лесной концерт с заходом солнца обычно заканчивается, то, стоя на тяге поздней весной, вам предстоит удовольствие при сгустившихся сумерках прослушать тоже единственный в своем роде концерт полуночников. Из редкого ельника, что на сосновой вырубке, до вашего слуха начинают доноситься в эти майские вечера какие-то странные необычные звуки — не то жужжание, не то глухое урчание. Сперва несмелые, отрывистые, эти своеобразные звуки все крепнут и наконец наполняют влажный весенний воздух длинной, напряженно-вибрирующей тягучей трелью. Они несутся с опушки леса каким-то сплошным звуковым потоком, не умолкая ни на мгновение. Это запел свою брачную песню влюбленный козодой (у нас его обыкновенно называли полуночником). Странная ночная птица — не то сова, не то ласточка, не то стриж. Во всем его облике чудится что-то таинственное, нездешнее1...
Только что кончит один козодой свою длинную руладу, как ее подхватывает другой, потом третий, четвертый... и так льется в атмосфере засыпающего леса эта несмолкаемая странная песнь непрерывно звучащим потоком.
А вот и сам певец, за ним второй... На затемненной лесной прогалине начинается подлинный воздушный балет. Добрый десяток прилетевших полуночников быстро носится в любовном экстазе перед вашими глазами, мечется в бесшумном мягком полете.
Громко хлопая, словно в ладоши, то та, то другая птица останавливается в воздухе, чуть не задевая вашу голову, трепещет на одном месте и снова ныряет в темноту, издавая отрывистые, резкие крики.
Но вот и козодои угомонились. Наступают сумерки. Птичий концерт затих, и только задумчивая, мечтательная песнь певчего дрозда все не умолкает. Наоборот, она все больше и больше разгорается, ширится. Сделает певец короткую паузу, словно припоминая, и снова поет...
Кто знает, о чем поет эта чудесная птица, что старается она передать в своих вдохновенных мелодиях — разум нам никогда этого не откроет. Для человека, привыкшего жить исключительно разумом, смысл этих песен останется вечной тайной. Но, к счастью, в эти вечера разум у стоящего на тяге охотника дремлет, и в свете внезапно вспыхивающих под влиянием этих переживаний интуиции перед ним в песне дрозда развертывается клубок волшебных видений. В ней чудится ему и вечное безмолвие необъятных пустынь, и неизъяснимая прелесть южных ковыльных степей, и таинственные шорохи тропических джунглей... Да и то сказать, многое видел, многое испытал и перечувствовал за зиму, за свои осенние и весенние скитания маленький певец, и все эти переживания он торопится сейчас вложить в свою песнь любви.
Как зачарованный слушает эти чудесные импровизации засыпающий лес, всем своим существом переживает эту замечательную весеннюю песнь и проникнувшийся лесными настроениями охотник.
Вся прожитая жизнь проходит перед его раскрывшейся от нахлынувших грез душой. Впрочем, где она сейчас, эта душа? Она, как говорил мой друг Пришвин (большой был охотник!), разбрелась по лесу, я бы сказал, по всему миру, и лишь небольшая часть ее еще продолжает думать об охоте, о вальдшнепе.
В самом деле, меня спросят: где же здесь охота? Да ведь то, что я описал, в сущности, и есть охота. Потому-то я и назвал ее самой чудесной из охот, что главным образом она и состоит в приобщении охотника к той лесной мистерии, на фоне которой лес ожидает появления одного из ее главных действующих персонажей — вальдшнепа. В этой атмосфере, зачарованной весенними звуками природы, охотник перестает думать о том моменте, который составляет, казалось бы, главную цель его теперешнего пребывания в лесу, и только когда эта минута наступает, он вдруг «находит себя». Ему сразу же делается ясно, что все, им сейчас пережитое, перечувствованное в этот чудесный вечер, было лишь прелюдией к приближающемуся магическому моменту. Когда эта минута наконец наступает, у вас создается впечатление, что ее-то и ждала с таким напряжением вся природа. Вам положительно кажется, что весь окружающий лес внезапно затихает, что все лесные птицы обрывают на полуслове свои песни, что вся лесная жизнь внезапно приостанавливается. Что же случилось? Что произошло? Казалось бы, ничего особенного, но, поверьте, эти мгновения никогда не изгладятся из памяти настоящего охотника, останутся навсегда живыми в его сердце.
Меня попросят уточнить мои мысли. Боюсь, что я не в силах этого сделать. В сущности, действительно ничего особенного не случилось. Постараюсь быть точным. Откуда-то издалека до вашего слуха внезапно доносится короткий, малозаметный свист. Нужно привычное ухо, чтобы его услышать. Но раз вы услышали, вы уже забываете обо всем окружающем. Для охотника этот свист кажется своего рода предупредительным сигналом о готовящемся появлении где-то далеко летящего вальдшнепа. И весь лес этот сигнал сразу подхватывает. Вы невольно замираете на месте, торопитесь собрать свое «разбросанное по всему лесу» существо. Сейчас все оно — со всеми мыслями, чувствами, стремлениями — направлено в ту сторону, откуда только что донесся этот магический звук. Все эти переживания — дело мгновений. Уже через несколько секунд после предупредительного свиста воздух оглашается еще далекими, но уже явственными, совершенно особенными, глухими, необычайно низкими звуками — не то хрип, не то какое-то торжественное хорканье (выражаюсь жаргоном охотника!). Словами этого звука не передать. Тургенев пытался сравнивать его с громким треском медленно разрываемого куска плотного полотна. Медленно вибрирующими, повторяющимися, необычайно торжественно басовыми волнами расходятся эти своеобразные звуки по росистому вечернему воздуху...
Опять свист, и опять это мистическое хорканье, на этот раз уже гораздо ближе, его низко вибрирующие, все покрывающие отзывы, приближаясь, делаются отчетливее. И вот наконец они совсем надвигаются на ту прогалину, где вы стоите, надвигаются, все заполняя, все покрывая, все покоряя. Вы нервно всматриваетесь, чтобы отыскать в небе, разгадать таинственную, еще невидимую птицу. Вот она! Опустив свой длинный куличий клюв, как-то неловко переваливаясь на лету с боку на бок, неожиданно появляется над самой верхушкой ближнего леса, бросая в лесную чащу любовные призывы. Первое впечатление, что он летит медленно, лениво, словно нехотя. Но это впечатление ошибочно. Бывалый охотник по опыту знает, что полет вальдшнепа на тяге очень быстр, поэтому нужно быть хладнокровным стрелком, чтобы охота была добычливой. Основная причина частых неудач на этой охоте заключается не в быстроте полета птицы и не в обманчивости неверного вечернего освещения, а в том, что обстановка тяги настолько захватывающая, что настоящий охотник успевает израсходовать свою психическую энергию задолго до начала тяги. В момент появления вальдшнепа нервы у вас напряжены до того, что налетающую иногда прямо в упор птицу вы или замечаете слишком поздно, или впопыхах стреляете слишком поспешно. Как бы то ни было, домой зачастую вы возвращаетесь без вальдшнепа, но всегда довольный, счастливый всем пережитым, перечувствованным — всеми теми впечатлениями, которые дает вам эта чудеснейшая из охот. С тяги вальдшнепа официальным триумфатором обычно является не охотник, а хладнокровный стрелок.
На долю же настоящего охотника зачастую выпадает более скромная роль — хранить на всю жизнь свои весенние охотничьи переживания... и при случае правдиво делиться ими с друзьями, что я сейчас и делаю. Впрочем, боюсь, не всякий из друзей меня понимал и поймет. Кто никогда не бывал на тяге, тому, конечно, трудно в полной мере понять ее очарование, но случается, что его не понимает и не в полной мере оценивает даже охотник. В таких случаях, смею уверить, дело идет не о настоящем охотнике, а о спортсмене. Для них закон не писан.
Одно скажу. Чтобы прочувствовать настроение и обстановку тяги вальдшнепов, нужно в самом себе найти созвучие с этой обстановкой. Немаловажным условием при этом является состояние вашей души. Постарайтесь пойти на тягу будучи влюбленным. Не забывайте, что все участники той лесной мистерии, которая будет совершаться перед вами, находятся в таком состоянии... Не делайте же диссонанса — многое тогда станем вам понятным и близким.
1. Козодои прилетают, когда сроки охоты на вальдшнепа уже прошли. (Прим. ред.)
