Соколова Александра Сергеевна
Есть в китайской мифологии персонаж, похожий на льва и на лягушку одновременно. Называется он Ши-Цза. Я вспомнила об этих фантастических существах, высеченных из серого маньчжурского гранита и украшающих собой набережную в Санкт-Петербурге, когда увидела Гарри. Гарри — американский стаффордшир-терьер.
Его привезли в наш деревенский дом какие-то незнакомые люди. В мещерские края они приехали на красивой импортной машине — решили отдохнуть в выходные дни на туристической базе, расположенной недалеко от нас, там, где среди лесов и болот при слиянии рек Пры и Ялмы рождается глубокая, быстрая Бродинка, бегущая по песчаному ложу к Большому озеру.
Администрация базы не разрешала отдыхающим брать собак в свои номера. И собачьей гостиницы не было. Поэтому хозяева Гарри оказались перед выбором: сразу же возвращаться в Москву или все-таки познакомиться с прекрасной природой Мещеры, пристроив собаку где-то в деревне.
Я до этого никогда не имела дела с современными потомками древних боевых собак. Знала, как общаться с собаками служебными и охотничьими, но бойцовые... это для меня было ново. Собаки этой породы тогда встречались редко.
С первого взгляда Гарри производил яркое впечатление. Мощной грудью, украшенной большим белым пятном, и головой с плоским лбом он был похож на лягушку. Но не на обычную озерную лягушку, а скорее на американскую рогатую жабу. Исключительное сходство с ней придавали широкая нижняя челюсть, небольшие, близко посаженные глаза и коротко купированные уши, поднимающиеся в виде рожек над морщинистым лбом. Цвета Гарри был коричневого, с черными тигровыми полосами. Но при этом гладкая блестящая шкура его имела какой-то зеленовато-болотный оттенок, что опять-таки наталкивало на сходство с лягушкой. А стройными крепкими конечностями, высокомерным поставом шеи и головы, рельефными мышцами могучих плеч и округлого зада, поджарым животом, длинным хвостом в виде прута этот пес неотвратимо напоминал льва. Только без гривы. Наверное, льва еще молодого или львицу. Что-то львиное было и в его ленивой грации движений. Так что сравнение с лягушкольвом было для Гарри самым точным.
Хозяева просили посадить диковинного пса в один из наших фоксиных вольеров. Обещали, что он будет там спокойно спать и ничем мне не помешает. Но четырехлетний стаф был мощным и при желании мог разнести в щепки любую из моих стареньких клетушек, которые, кстати, мне были еще очень нужны. Даже если Гарри и спал бы спокойно, как обещали его хозяева, то, конечно же, не уснуть по соседству с незнакомой собакой моим фоксам. Ночь напролет они бы так бесновались, что шум мог лишить сна всю деревню. И я решила оставить Гарри в доме.
Приезжие люди заверили меня, что пес добрый, послушный, не делает ничего плохого, любит кошек и вообще флегматик. Обещали, что он будет целеустремленно спать, что бы вокруг ни происходило. Мне тогда показалось, что эта идеальная характеристика подходит для описания ангела, а не собаки. Как известно, собак без недостатков не бывает. У каждой нормальной собаки обязательно должна быть хоть одна, но очень неудобная для людей черта. Природа создает ее как будто специально для того, чтобы испытывать владельцев этой собаки на прочность. То есть постоянно заставлять людей отвечать самим себе на вопрос: достаточно ли они любят свою собаку, чтобы вытерпеть это?
В ответ на мое сомнение хозяева Гарри, немного помявшись, признались, что пес все-таки не совсем безгрешен. Есть у него одна нехорошая наклонность. Но, по их мнению, она совсем для меня не страшна. Не надо только провоцировать нежелательные действия. Оказалось, что Гарри совсем не переносит соперников и только ради схватки с кем-то из них готов выйти из своего сонного оцепенения. Вследствие чего может другому кобелю «откусить голову». Так тогда выразились хозяева стафа, и я подумала, что это в переносном смысле. Да сама эта тема меня не волновала: кобели у нас имелись среди фокстерьеров, но все они были в вольерах, а обе наши дворовые собаки женского пола. Так что ни для кого из них не мог быть опасным не терпящий соперников стаф.
К уходу своих хозяев Гарри отнесся спокойно. Оказавшись один в незнакомом месте, он даже не сделал попытки рвануться за ними, головы не повернул, провожая их. Оставшись со мной наедине, животное химера позволило мне себя погладить, безразличным взглядом окинуло комнату, заметило кресло и отправилось туда спать. Весь остаток дня Гарри оправдывал характеристику, данную ему хозяевами.
В китайской мифологии Ши-Цза связан со смертью. Они должны были охранять покой умерших владык. И рядом с Гарри покой был полнейший. Только не смертельный, а сонный. Пес так уютно сопел и похрапывал, что хотелось свернуться клубочком рядом с ним.
На Гарри была красивая хромированная цепочка с гравированной пластиной в середине. Когда пес поднимал голову, эта удавка роскошным украшением мягко ложилась на его грудь, подчеркивая литые формы собаки. По гладкости звеньев становилось понятно, что цепочка дорогая. Дорогим и недоступным (да и ненужным) для наших деревенских собак был сухой корм в ярких пакетах, оставленный для Гарри. Наверное, немало стоила и его шикарная фирменная миска. Все так дорого, основательно. И неизвестно зачем. Это была всего лишь форма, созданная хозяевами, престижная по их мнению. Но Гарри был бы значителен и без этого. Даже с грубой цепью на грязной соломе он имел бы не меньше достоинства. Гарри-лягушкольва невозможно было сделать более заметным, украсив, или убогим, убрав все навороты. Пес независимо ни от чего как-то выступал из обстоятельств. Его легко можно было представить на каменном полу средневекового замка и на кровавом песке Колизея, и в выжженной солнцем степи у копыт коней царя Дария. Но что несет в себе эта древняя кровь? Почему сохранялась она из века в век, когда рассыпались в прах цивилизации? Что здесь за тайна, в чем суть и назначение этого странного существа? Не спать же, в самом деле, сутки напролет, украшая собой диваны?
Гарри хорошо знал, что пачки с кормом предназначены для него. Но он и не думал охранять свое достояние, только приоткрывал один глаз, когда пакеты при перекладывании шелестели. Интересовался — не дадут ли? Но, убедившись, что нет, продолжал спать. Гарри спал во весь опор, даже не просился погулять. Просто во сне устроил такую газовую атаку, что я вынуждена была его разбудить и заставить прогуляться. Быстро сделав свои дела, он вяло поплелся домой и опять крепко уснул в кресле.
Гарри активизировался только вечером, когда пришел муж, и мы сели ужинать. Пес сразу потянул в сторону еды свой теплый от сна нос. Но не требовал, а только скромно намекал на то, что и ему положено дать. Я насыпала в миску его порцию сухого корма. Гарри смахнул ее языком в один миг и снова начал попрошайничать. Он здорово хотел есть. Лопал все без разбора: конфеты, кости, черствый хлеб, соленые огурцы. Муж высказал предположение, что животное это основательно оголодало и «Педи-гри» для него как для слона вишня. Он считал, что надо дать Гарри, как поросенку, ведро мятой картошки с запаренным комбикормом, а сухой корм оставить на закуску. Но я не стала этого выполнять, потому что пес внешне не был похож на изголодавшегося, наоборот, находился в отличной физической форме. Просто так же сильно, как поспать, он любил и поесть. На тот момент все его жизненные интересы заключались в кресле и миске.
Мы стали тормошить Гарри в надежде получше с ним познакомиться. Он терпеливо сносил все, что с ним делали. Позволял себя гладить, ставить в стойку, поднимать на руки, переворачивать. Гарри медленно, но точно выполнял все собачьи команды. При этом на его лягушачьей морде ничего не отражалось — ни заинтересованности, ни раздражения. Он терпел все, что мы с ним делали, и все ему было безразлично. Этот пес был покорен судьбе, а также рукам и словам людей, даже с ним незнакомых. А, будучи отпущенным, Гарри с прежним упорством продолжал спать.
Так прошли пятница и суббота. Хозяин приходил, чтобы погулять с Гарри в лесу. Рас-сказывал, что дома его любимцу живется скучно: в городе он гуляет мало и только на коротком поводке. И что хотелось бы ему дать погулять как следует хотя бы на отдыхе. Хозяин приходил, а Гарри встречал его с сонной мордой, без всякого восторга и провожал без сожаления. Таков, казалось, был его характер.
Но утром в воскресенье Гарри меня неожиданно полюбил. Выразилось это, как и все у него, довольно своеобразно. Он покинул свое кресло и ходил по дому за мной хвостом. Как только я останавливалась, чтобы что-то делать, Гарри сразу же засыпал около меня. Если я выходила из дома, он хотел идти следом. Я закрывала дверь перед его носом, а когда возвращалась, видела, что Гарри так и стоит, уткнувшись в дверную щель, в той же позе, в какой был мною оставлен. Бедный пес все-таки отчаянно скучал. Конечно же, общение было и для него необходимым. Хотя, казалось бы, какая разница, один он или нет? Все равно ведь все время спит. Но, видимо, спать в обществе ему казалось веселее.
Я пошла по хозяйственным делам в сарай, а вернувшись, удивилась, что Гарри, который должен был стоять у двери, там отсутствует. Не было его и нигде в доме. Все двери у нас имели защелки, но не очень крепкие. Если на дверь сильно поднажать, то она могла открыться. Так и сделал Гарри, чтобы последовать за мной. Но во дворе он меня не нашел, я ведь была в сарае. Тогда Гарри пошел, куда глаза глядят. Где теперь его было искать? И не сотворил ли он беды, оставшись без присмотра? Обидно, что совсем немного не смогла я продержать Гарри без происшествий. Ведь как раз сегодня в два часа после полудня его обещали забрать. Красиво же я буду выглядеть, если до этого времени стафа не удастся найти! Да еще у нас во дворе и вообще в деревне множество всяких животных. Неизвестно, как к ним отнесется Гарри. Я ни жива, ни мертва от страха за свою, и не только свою, живность, пошла тем же путем, каким он мог бы сбежать. Нигде никакого переполоха не было. В коридоре, никем не потревоженные, мирно спали кошки. Во дворе копались куры. Чуть подальше, на дороге, спокойно отдыхали гуси. И фоксы в вольерах молчали. Но Гарри мог пройти только здесь. Или он действительно ангел и никого не побеспокоил потому, что пролетел на крыльях?
В поле, сразу за деревней, соседка пасла коз. Мне надо было сменить ее за этим занятием. Издали я увидела, что Гарри в своем покорно скучающем виде стоит около соседки, а та его гладит. Ее козы при этом спокойно пасутся. Обрадовавшись, что Гарри нашелся и не натворил никакой беды, я увела его домой, хотя женщина уговаривала оставить Гарри с ней, потому что пес, по ее мнению, такой спокойный и хороший, что помешать ей не может.
Я должна была подогнать своих коз к соседкиным и сменить ее на страже этого сборного стада. Но куда же было деть Гарри? Спать дома ему надоело. Пес явно желал повсюду следовать за мной. А при таком настроении запирать его в доме на ключ не стоило. По опыту знаю, что если собака очень хочет уйти, то удержать ее может только крепкая цепь или клетка. В доме, в этом случае, собаку запирать бесполезно: уйдет через окно, разбив стекло и с рамой на шее. Порежется, но уйдет. Такие случаи уже приходилось наблюдать, и повторения я не хотела. Наверное, все-таки лучше взять Гарри с собой. Козы будут пастись, и пес, наконец, нагуляется вволю. А то, что он совершенно безопасен, Гарри убедительно доказал, когда, имея такую возможность, не обидел никого из животных. Казалось, что лучшего подтверждения ангельского характера Гарри найти невозможно.
Я выгнала коз из сарая, взяла Гарри за кожаную петельку, которой оканчивалась его красивая цепочка, и мы пошли.
Правда, сразу же мне показалось странным поведение моих дворовых собак. Сидевшая на цепи черная Красотка, в силу своего возраста, стала необщительной и сварливой. Она обычно с большой злобой прогоняла всех чужих собак, подходивших близко к ее будке. Рыжая Красоткина дочь Мерцалка была, наоборот, ласковой и общительной. Она радовалась забежавшим «в гости» собакам, любила с ними поиграть. Но всегда старалась увести своих новых друзей с нашей территории, подальше от злющей Красотки и скандальных фоксов. Так что, если следовать логике, Красотка должна была расшуметься, а Мерцалка обрадоваться появлению Гарри и вместе с нами пойти гулять в поле. Она всегда сопровождала меня с козами на выпас. А с новым другом за компанию прогулка для нее должна была стать особенно привлекательной. Но мои гончеобразные дворняги вдруг повели себя необычно: они осторожно обнюхались с Гарри и обе резко удалились в будку. Нельзя сказать, что они испугались стафа. Нет, эти собаки были не из робких. Просто выразили Гарри крайнее недоверие и постарались скорее отделаться от его общества. Я звала Мерцалку, но она, против своего обыкновения, в поле идти отказалась, только проводила нас совсем немного и вернулась домой. Здесь бы мне самой насторожиться. Но я тогда не подумала, что у моих мудрых дворняг для недоверия могут быть веские причины. Решила, что это причуды ревности.
Мы пошли гулять на скошенное и подготовленное к уборке картофельное поле. Начиналась осень, погода стояла великолепная. Еще было тепло, сухо и солнечно. Но уже по краю лесного острова на фоне темно-зеленых сосен яркими факелами зажглись пожелтевшие березы. Наверное, осенью они похожи на факелы потому, что всегда выше пушистого сосняка. И кажется, что березовый огонь вот-вот охватит сверху весь лес. Но нет, это пламя недолговечно, и ему не суждено разгореться. Скоро налетят дожди и ветры, сорвут, смоют легкие золотые листья. Голые березы станут прозрачными и незаметными среди сосен. Но в тот день они были еще самым великолепным украшением леса.
Козы любят раннюю осень. В это время они пасутся особенно весело. Еще растет зеленая трава и много обожаемых ими мухоморов. Но нет так докучавшего все лето гнуса. Тепло, но не очень жарко. Только из-за случающихся в это время утренних заморозков на почве коз надо выгонять попозже. Не утром, пока на траве еще не растаяли вредные для них кристаллики инея, а поближе к полудню.
Тогда козы паслись на краю поля, а у Гарри появилась возможность свободно гулять. Но ему мешала бегать его красивая удавка. Цепочку невозможно было отстегнуть. И закрепить на шее скользкий свободный конец не получалось. Цепочка все время падала, волочилась по земле и мешала собаке гулять, цепляясь кожаной петлей за все, что возможно. Пришлось удавку снять, стащив через голову.
Я бросала Гарри палочку, он бегал за ней. Взбрыкивая, пытался со мной играть. Но все было как-то не так. Вяло и без радости от внезапной свободы. Движения Гарри казались замедленными, а взгляд отсутствующим, как будто он и наяву продолжал спать.
Мы довольно долго прогуляли так на залитом осенним солнцем поле. Но потом козам оно надоело. Они вспомнили о том, что в лесу растут мухоморы и направились туда. Как ни странно, но козы очень любят эту ужаснейшую отраву, эти ярко-красные в белый горошек галлюциногены. Предпочитая их всем съедобным грибам, поглощают в огромных количествах. И ничего. Ни сами не гибнут, ни молоко не становится ядовитым. Такова уж их козья природа. Умирать, переев сладкого, душистого клевера, и процветать, жуя ядовитые: пижму, папоротник и мухоморы.
Я и Гарри были вынуждены следовать за козами. Он подбегал время от времени ко мне, неловко ласкался, тычась в меня мордой, вилял хвостом, припадал лягушачьей грудью к земле, предлагая с ним побегать. Я мимоходом гладила Гарри и продолжала свой путь по лесу. Вдруг в очередной раз Гарри подбежал со своими неумелыми заигрываниями не ко мне, а к одной из коз, за ощипыванием какого-то куста отставшей от остальных. Это была наша белая двухлетняя коза, породистая, рослая и длинноногая. Со временем мы ожидали от нее много молока. По молодости коза была стройной, еще не имела большого живота и отвисшего вымени. Изящную головку на длинной шее она держала горделиво. Большие темные глаза окружали светлые ресницы, а безупречные острые рожки блестели на солнце.
В ответ на неловкие заигрывания коза прекратила жевать, высоко подняла голову и строго посмотрела на Гарри. Строптивые по своей природе козы не жалуют деревенских собак. Бедная Мерцалка получила за свою жизнь от них столько пинков, что уже давно перестала напрашиваться. Гарри же не заметил недовольства козы и все пытался ее лизнуть. Тогда коза поднялась на задние ноги и довольно сильно боднула его в грудь своими лаковыми рожками. От неожиданного коварства Гарри глухо охнул, и то, что произошло далее, было страшно.
По своему обыкновению, сгадостничав, коза попыталась убежать. Но ей это не удалось. Гарри переменился в мгновение ока. Наконец-то он ожил. Гнев за несправедливо нанесенную обиду его невероятно преобразил. Из ласкового флегматичного увальня он вдруг превратился в грозного хищника. Он был все тот же, и не тот. Будто бы засверкал новыми красками, наконец сработала какая-то до того скрытая в нем пружина. Откуда-то вдруг взялась энергия. Цель его стала ясна, а движения точны и стремительны. В два прыжка Гарри догнал убегавшую козу. Еще некоторое расстояние он бежал рядом, плотно прижавшись к ее боку, что делало его неуязвимым для рогов и копыт. Из этого положения стаф, как лягушка, подпрыгнул вверх, и его мощные челюсти сомкнулись сразу за основанием черепа, на загривке козы. Сам Гарри был уже на ее холке и валил козу на бок. Коза отчаянно блеяла. Я кричала «Фу!», но введенный в состояние аффекта пес не слышал команды. Подбежав, я пыталась стащить Гарри с козы, но разомкнуть его челюсти было невозможно, он сжимал их сильнее и сильнее. Придушить Гарри, сжав его монолитную шею, тоже оказалось мне не под силу. Для этой цели подошла бы та металлическая удавка, которую я в начале прогулки с него недальновидно сняла. Но она была неразъемной. Эту удавку возможно надеть только через голову. А голова Гарри плотно прикрепилась к козе. И казалось, что ее теперь легче отделить от туловища самого Гарри, чем от козы. Под неумолимыми, как рок, челюстями стафа затрещали шейные позвонки. Я не оставляла попыток оторвать Гарри от козы, ругая его, закрывая ему нос рукой. Но слов моих пес не слышал и спокойно продолжал дышать через уголки занятого козьей шеей рта. А гладкая скользкая шкура, казалось, вообще жила от него отдельной жизнью. Я могла сколько угодно бить, щипать и кусать ее, хоть всю намотать на руку. Гарри не чувствовал боли. Бороться с ним было бесполезно. Хотя зачем я продолжала эту отчаянную борьбу, когда шейные позвонки козы уже трещали? Но у меня была надежда, что, возможно, пострадали только отростки позвонков, травмы которых не опасны для жизни.
Гарри завалил-таки козу на землю. Дальше дело развивалось совсем необычно. Ни на мгновение не отрываясь от своей жертвы и не ослабляя хватки, Гарри каким-то фантасти-ческим образом, коротко пережевывая челюстями, начал перемещаться по козе. Таким способом он спустился с загривка к гортани. Оторвать его от козы во время этого путешествия было так же невозможно, как и в начале схватки. Почувствовав мягкое горло козы, Гарри перестал жевать, захватил поглубже и сильно сжав челюсти, перекусил яремные вены. Горячая, темная кровь полилась рекой. Залила морду и грудь Гарри, мои руки, стала впитываться в мох. Гарри шумно дышал и пускал пузыри, захлебываясь кровью, но хватки не ослаблял.
Все-таки мне попался под руку какой-то сук. Он казался достаточно крепким, чтобы отжать челюсти Гарри от козы, как отжимают взявшего мертвой хваткой лису фокстерьера. Это у меня получалось, хотя процесс был омрачен неприятной мыслью о том, что как только я оторву стафа от козы, он не успокоится, а перехватит мою руку. И начнет свое клещеподобное жующее перемещение уже по моей руке к моему горлу. Конечно, самой от себя мне его будет уже не оторвать. Аналогия напрашивалась из опыта общения с фокстерьерами, которые хоть и не умеют перемещаться по своей жертве, но тоже любят «мертвые» хватки. Когда фокстерьера, таким образом, отжимают от зверя или от другой собаки, его надо крепко держать за шиворот, потому что свирепая крошка хочет огрызнуться, извивается, пытается вертеть головой и щелкает зубами. Не стоит попадать под эти зубы. А вдруг и стаф будет вести себя так же? Его за шиворот не удержать. Что для человека укус фокстерьера? Маленькая досада. Он смертелен только для курицы или крысы. Укус же стафа, как показал опыт с козой, может оказаться опасным и для кое-кого покрупнее.
Тогда, чтобы не дать развиться страху, я придумала выход. Решила, что если такое случится, мне придется убить Гарри ножом. Когда осенью я пасла коз, то всегда брала с собой небольшой грибной ножик. А огромное сердце стафа вот-вот, совсем рядом, беззащитно бьется у меня под руками. Чтобы поразить его, достаточно и очень маленького ножа. Это мне придало уверенности. Но вдруг я вспомнила, что как раз сейчас-то ножа у меня с собой нет. Гарри отвлек меня своим побегом — я слишком поспешно собиралась и не вспомнила о грибах. Осознав это, я на мгновение прекратила борьбу со стафиными челюстями. Не то, чтобы испугалась. В той горячке для настоящего осознанного страха не было времени. Нет, просто между лопатками появился какой-то непонятный липкий холод. Это ощущение для меня было ново и довольно неприятно. Мысли пробегали очень быстро. Что делать? Бросить Гарри как есть? Дотерзает козу и оставит. А если кто-то будет проходить мимо и весь этот кошмар увидит? Хороша же будет слава. На нас с нашими собаками и так все население деревни смотрит несколько косо. А тут такое кровавое безобразие. Фокстерьеры, попробовав вкус крови, обычно заводятся и пытаются перейти на другую жертву. Остановить их можно только силой. Но фокстерьеры маленькие, поэтому с ними сладить легко. А если и Гарри не удовлетворится козой и начнет искать еще добычу? При этом будет свободен, без привязи. Как его тогда остановить?! Нет, я должна обязательно надеть на Гарри удавку и зафиксировать его, привязав к сосне. А там видно будет. Но для этого надо сначала освободить голову стафа, отделив от козы. И что же мне предпринять, если, разжав челюсти, Гарри все-таки схватит меня за руку? Взгляд упал на ребристые полупрозрачные рога испускавшей дух козы. Они имели довольно острые концы. Достаточно острые, чтобы продырявить крепкое тело Гарри. Значит, в случае безвыходной ситуации, я, поднявшись, смогу его убить, просто надев на козьи рога. Эта, хоть неприятная и циничная, но в тот момент спасительная мысль меня успокоила. Холод между лопатками исчез, и я отжала Гарри от козы тем подобранным с земли сучком.
Как мне было приятно, когда, оказавшись с пустым ртом, Гарри сразу же успокоился. Я надела на него удавку, привязала к сосне и сама смогла немного перевести дух. Я была так рада и благодарна Гарри, что все обошлось только козой, причем нашей, а не соседской. Что он не попытался повредить меня, и не пришлось убивать его. Хотя потом знающие такие дела люди объяснили, что мне, конечно, очень повезло. События тогда вполне могли развиться и по-другому. С такой аффектной собакой я была от более крупных неприятностей на волосок.
Впереди было много дел. Собрать разбежавшихся от страха по лесу коз, отвести Гарри в деревню, доставить домой, разделать на мясо погубленную им козу. Коз мне удалось собрать быстро. А так как на сегодня с пастьбой было покончено, то я загнала их в вольер на краю деревни.
Кое-как обтерев руки травой от крови, я сходила домой и нашла тележку, чтобы перевезти тушу козы. Но коза оказалась такой тяжелой, что мне одной не справиться, а мужа дома не было. Значит надо просить о помощи кого-то из соседей. По дороге я придумала вполне благопристойную версию гибели козы. Решила говорить всем, что коза раздулась, объевшись клевером, и я была вынуждена прирезать ее сама. А Гарри увела с места событий и привязала подальше в лесу, чтобы участия его в этом никто не заподозрил.
На мое счастье, в крайнем доме был сосед дачник. Он помог мне перевезти козу и подвесить ее для разделки. Большой удачей для меня оказалось то, что я встретила тогда именно его, потому, что это был человек городской. Он появлялся в деревне наездами и, конечно же, не стал бы ни с кем здесь обсуждать подробности моей «собачьей жизни».
Гарри уныло повизгивал, привязанный к сосне. Воодушевление исчезло и ему стало тоскливо. А мне было не до Гарри. Не то, чтобы он стал мне отвратителен. Нет, просто от всего неожиданно произошедшего я так устала, что мне хотелось поскорее избавиться от стафа. Гарри был весь в крови. Морда, белая грудь, передние лапы — все ярко-красное. В таком виде вести его в деревню нельзя. Так хотелось избежать всяких объяснений! Не было на них сил. Тем более, что любые объяснения в данном случае все равно бесполезны. Привыкшие к тяжкому труду и простой деревенской жизни люди ни за что не поймут моей возни со столь кровожадным существом. Пришлось подождать, пока из алых кровяные пятна превратились в ржаво-коричневые. Я насколько смогла, оттерла их травой и мхом. Так что Гарри стал не кровавый, а просто грязный. Ну, как будто на прогулке провалился в болото. Таким я его и привела домой.
При разделывании козы меня очень удивил вид раны на ее загривке. Рана совсем не была похожа на бесформенный рваный собачий укус, а скорее напоминала ровный след от удара топором. Это меня заинтересовало, так как для того, чтобы нанести такую рану, зубы у Гарри должны быть не как у всех собак. А как у бобра, наверное. Я даже не поленилась оставить тушу и пойти в дом, чтобы их осмотреть. Но зубы у Гарри оказались обыкновенными, собачьими. Прикус ножницеобразный. Клыки небольшие, даже меньше, чем у фокстерьера. Только резцы были недлинными, но очень широкими. Широкой и изогнутой в углах была его нижняя челюсть. Скорее всего, столь необыкновенным укус делала необычайная сила челюстей Гарри. Возможно, что он мог и не в переносном смысле откусить голову кобелю-сопернику. Посмотрев на Гарри в деле, я этому нисколько бы не удивилась.
Я все обдумывала произошедшее и не переставала поражаться четкости движений Гарри во время борьбы, отточенности и безотказности его приемов.
Методы борьбы разных собак с превосходящим их по силе противником различны. И овчарка борется с нарушителем. Но ее надо учить кусать за руку, перехватывать и тому подобное. Фокстерьер берет лису. Правда, не каждый. Теперь большинство фокстерьеров работает разменами. А берущий в борьбе с лисой долго мастерит. И прежде, чем взять, делает много выпадов, промахивается. Лайки могут кусать кабана и медведя, ожидая подхода охотника. Но делают они это осторожно, сразу же отскакивая и подстраховывая друг друга. И все эти собаки учатся характерным для них приемам постепенно.
Гарри же точно сработал с первого раза. Конечно, у такой диванной собаки, как он, не могло быть никакого опыта борьбы с копытными. Такой великолепный прием: бежать, прижавшись к боку своей жертвы, и потом поразить ее, улучив момент, чтобы вспрыгнуть на холку, мне был знаком ну разве что по передаче «В мире животных». Там показывали, что львица так же поступает с антилопой гну. Но у львицы острые когти. Она может себе позволить не делать сразу смертельной хватки, а удерживаться когтями на жертве какое-то время, не рискуя свалиться под копыта. Львица с антилопой гну и Гарри с козой выступали в пропорционально равных весовых категориях. У Гарри цепких когтей нет, поэтому его задача гораздо труднее. Подпрыгнув, ему надо сразу сделать смертельную хватку, потому что иначе травоядное животное сбросит сравнительно небольшого хищника под копыта. Гарри справился с первой попытки. Даже если бы его первая хватка у основания черепа не была столь точной, то он, жуя, мог перемещаться в нужное место. Для этого ему надо было только хорошо где-нибудь зацепиться своими смертоносными челюстями.
Нигде прежде Гарри не мог отработать свои безотказные приемы. Значит, такие действия наследственны. Эти способности дремлют в собаке-бойце до поры до времени. И сами собой включаются только тогда, когда она будет чем-то введена в состояние аффекта.
Теперь мне стало ясно, какая программа жизни, передаваясь через много поколений, донесена от боевых собак древности до современных. Кто есть Гарри? Что за силы в нем дремали? Он не собака, предназначенная для несения службы, не охотничья, не компаньон для игр, не диванное украшение. Он настоящий профессиональный убийца. Понятна цена всей его безропотной покорности и флегматичности. Когда этот пес спал напропалую, а мы его тискали, то в кресле не было самого Гарри-лягушкольва. Была только его внешняя оболочка, которая в состоянии какого-то анабиоза ждала сигнала к действию. Пес сохранял силы, чтобы, будучи включенным этим сигналом, дать древней генетической программе выполнить свое предназначенье — убить или погибнуть. Ради этого и было рождение Гарри, его рост и долгая скучная дрема, чуть скрашиваемая обжорством. Как посвященный магическим обрядам, этот пес ждал того прекрасного мгновенья, когда в своем великом, священном экстазе можно будет не чувствовать опасности, несвободы и боли. Он ждал, а мы не знали об этом. Много поколений разные народы разводили и совершенствовали собак-убийц, гладиаторов не по принуждению, а по призванию. Которые не борются за свою жизнь, как положено природой всем живым существам, а добровольно и с радостью кладут ее на алтарь кровопролития.
Но что может послужить сигналом к включению? И что может включившегося пса остановить? Неужели только смерть? Этого я знать не могла. Конечно, чтобы иметь дело с собаками — профессиональными убийцами, надо самому быть профессионалом.
Для профессионала в любой области есть важнейший вопрос — «зачем?». Я в настоящее время не вижу на него ответа. Канули в небытие боевые псы в доспехах, царские охоты на крупного зверя. Нет необходимости останавливать вырвавшегося с бойни раненого быка. Что осталось? Только собачьи бои на потеху подвыпившей публике? Стоит ли? Пусть об этом судят профессионалы. Или те, кто им платит. Но не я. Я с собаками бойцовых пород дела иметь не буду, хотя и очень уважаю их. Единственное, в чем я в этой области уверена — это в необходимости строгого соблюдения правил обращения с такими собаками, и в недопустимости того, чтобы эти породы входили в моду и становились массовыми.
Конечно, в тот день, вернув Гарри хозяину, я испытала облегчение. Деревня — не место для него. Да и где это место, трудно сказать.
Через несколько лет я случайно встретила хозяина Гарри. Он сообщил мне, что пес жив-здоров. Обращаются после деревенской неприятности с ним осторожно. Поэтому больше беды Гарри не принес, и, наверное, не принесет.
Но дело в том, что к тому времени собаки породы американский стаффордшир-терьер, а также другие бойцовые породы, стали в нашей стране чрезвычайно популярны. И держат их не то, что не профессионалы, но даже не любители. Просто люди, повинующиеся моде, зачастую и понятия не имеющие о том, кого они держат. Мне приходилось наблюдать случаи, когда таких собак покупали как живую игрушку даже... маленьким девочкам. Что на это можно сказать? Результаты вполне предсказуемы и не заставляют себя долго ждать. Я ни в коем случае не имею ничего против этих собак, нет, я к ним даже хорошо отношусь. Мне нравятся их лягушачьи морды, атласные шкуры, серьезные грустные глаза, в которых отражаются их неизбежно трагические судьбы.
Но когда я вижу такую собаку в ненадежных руках случайного человека где-то рядом с собой на улице или в транспорте, я вновь инстинктивно ощущаю однажды испытанный мною в осеннем лесу едва уловимый холод между лопатками. И вспоминаю тот день из бабьего лета, когда скользили руки по локоть в теплой липкой крови, когда я не разумом, а всем первобытным существом своим поняла и пожалела, что нет у меня с собой ножа. А без ножа нет спасения. И тогда я снова, как Маугли, чувствую себя беззащитным лягушонком, не имея железного зуба.
