Вагин Александр Владимирович
Поезд «Москва — Архангельск» подошёл к предпоследней станции со странным названием Исакогорка. Вместе с моим другом и коллегой Славой вытаскиваем из вагона тяжеленные рюкзаки с ружьями, патронами, продуктами и перегружаемся в машину Саши — нашего «хозяина» на предстоящей охоте.
Слава познакомился с ним несколько лет назад у берегов Камчатки, на краболовном судне, где он работал научным сотрудником, а Саша — судовым электромехаником.
Подышав свежим воздухом после душного вагона и мельком оглядев невзрачные пригороды Архангельска, садимся в машину и больше часа едем по разбитой после зимы асфальтовой трассе.
Не отрывая взгляд от дороги, Саша рассказывает:
— Сейчас попьём чаю и поедем на остров расставить профиля и наметить места, где будут наши окопы. Там случайных людей почти не бывает, все свои, но всё же застолбить место надо. Потом вернёмся, пообедаем, передохнем и часикам к шести вечера с патронами и ружьями выдвинемся на «позиции», обустроимся, а в полночь уже откроется охота.
Подъехали к Сашиному большому деревянному дому. Нас встречает жена, педагог по образованию, тринадцатилетняя белокурая дочь с твёрдым взглядом настоящей отличницы и малолетний кудрявый сын. Чуть позже подошла Сашина мама, тоже педагог, теперь уже на пенсии.
Все вместе пьём чай в чистой, просторной кухне. На окнах висят расшитые вологодские занавески, печное чело тоже аккуратно прикрыто светлой занавесочкой. На выбеленной русской печи стоит начищенный самовар и неожиданно чернеет большая африканская маска — хозяин после мореходки несколько лет работал на рыболовецких судах под Африкой: Мавритания, Сьерра-Леоне. Потом в море стали плохо платить, опять же семья, дети...
— Да и просто надоело: уже знаешь наперед, кто и как пошутит за завтраком, возле какой каюты будут на отходе танцевать в носках без музыки. Всё одно и то же, из рейса в рейс, — говорит Саша.
Сейчас он нашел хорошую работу по специальности на берегу.
После чая стаскиваем в лодку наше громоздкое имущество: профиля, лопаты, рюкзаки, весла и перегребаем протоку. С воды хорошо видно, что Маґтигоры (т. е. горы на материке) — просто невысокие увалы в низовьях Северной Двины.
Теперь мы на большом плоском острове, летом сюда пешком перегоняют на выпас коров и трактора приезжают за сеном, а сейчас он окружён водой. Тащим тяжёлые мешки с гусиными профилями, до нашей луговины около километра. На песчаных косах стоит гомон и можно различить большие стаи сидящих гусей. Да и в небе тут и там проносятся небольшие табуны. Саша издалека различает их по форме клина и голосу:
— Гуменник, а это белолобые пошли...
На чисто выкошенной луговине уже пробивается свежая травка и полно гусиного помёта, как в хорошей деревне около пруда.
Наш «хозяин» становится неразговорчив, он расставляет профиля, поглядывая на ближайший лес, на солнце и обязательно учитывая ветер. Здесь, конечно, есть элемент заклинаний и колдовства. И мы со Славой стараемся Саше не мешать расспросами, а старательно роем в это время окопы в указанных им местах.
Отвалили в сторону пласты дерна, углубились на метр и наткнулись на промёрзший песок. Теперь надо часа два ждать, когда этот слой «отойдёт». Собираем пока на краю луговины сухую траву, она пригодится для маскировки окопов.
Но вот раскрашенные фанерные гуси расставлены в настоящий пасущийся табун. Передние «щиплют» траву и постепенно продвигаются против ветра, есть несколько «сторожевых» гусей с вытянутыми шеями, а большая часть «отдыхает» сидя на земле в спокойной позе. Саня вернулся к нам и рассказывает:
— Раньше, когда был жив отец, меня с ним в окопах сидеть просто силком заставляли, а пристрастился к этому делу я уже потом. Это отец здесь первым такие окопы рыть начал, и профиля эти делал тоже он. Нравилась ему эта охота больше других, считал, что она самая благородная. Метров триста за нами готовятся к охоте Гурьевы — это старые отцовские знакомые и надёжные соседи.
Заканчиваем рыть окопы, обкладываем края дёрном, всё тщательно маскируем сухой травой. Теперь, когда встаёшь в окопе, земля тебе по грудь и стрелять вполне удобно. А когда устраиваешься на сидение, поверхность земли оказывается как раз на уровне глаз и можно без напряжения следить за горизонтом и при необходимости незаметно втянуть голову и стать невидимым. Один окоп сделали «штабным», он угловой формы, чтобы можно было сидеть вдвоём, а в стенке вырыта ниша для чайника, примуса и продуктов.
Пока заканчивали приготовления, прилетел одиночный гусь и сел около крайних профилей. Вот это да! И нас не побоялся. Такое бывает один раз за охоту. Сразу вспомнили про оставленные дома ружья. Но у Саши с этим строго — до открытия ни выстрела.
Вернулись домой, вкусно пообедали и выпили, конечно: за встречу, за знакомство и за удачу. Особенно запомнились щучья икра в вазочке и солёная отварная щука с рассыпчатой картошкой и постным маслом. Это здесь фирменное блюдо.
Радушные хозяева отвели нам со Славой отдельную комнату с пылающим камином. С удовольствием растягиваемся на глаженых простынях. Можно отдохнуть часа три перед бессонной ночью.
Вечером к нам присоединился Пётр Николаевич. Он друг семьи и в прошлом — директор Сашиной школы. Теперь уже на пенсии, но несмотря на возраст, видно, какой это энергичный человек. В детстве он упал ладонями в костёр, подгорели сухожилия, и пальцы остались навсегда скрюченными, но это не помешало ему жить активно, рыбачить, охотиться и даже самостоятельно срубить баню. Саша рассказывал, что в лесу он как дома: «Бросит три ветки на землю, ляжет у костра и спит спокойно, хоть бы раз до утра пошевелился».
Тщательно собираемся. Берём ружья, припасы, теплые вещи. У каждого из нас за весну «накручено» сотни по полторы патронов, к покупным на такой трудной охоте доверия мало.
Переправились на остров и по дороге на свои «позиции» наткнулись на весёлую «бригаду» охотников. Саша с некоторыми знаком. Они собрались на славу: с собой взята газовая плита с большим баллоном, играет гармонь, все мужики здорово «навеселе».
— Что не готовитесь? Через три часа открытие уже будет.
— Да ладно, настреляемся ещё, главное ведь — праздник! Садитесь и вы к нам.
Но Саша непреклонен — охота так охота. Этих дней в году всего десять.
Поправляем свои профиля и разводим небольшой костер в ближайшем лесочке, подтопленном водой. Разбираем посуду, Пётр Николаевич открывает домашние соления.
В гаснущем небе вдруг стало очень много гусей, табуны беспорядочно летят в разных направлениях.
— Охотники на болота пошли, спугнули всех, — объясняет Саша.
Где-то уже слышны одиночные выстрелы, но мы терпеливо ждём полуночи.
Пьём пока чай, Саша рассказывает, что в бригаде, которую мы только что встретили, есть московский мужик, который давно ездит в эти места. Один год на открытии они так набрались, что москвич этот потерялся. Нашли его не скоро — ушёл в лес и заснул там. А потом пришлось всей артелью искать его рюкзак, где было чуть не пятьсот патронов и видеокамера. Компанейский москвич больше всего сокрушался по поводу камеры: «Я же отснял, как мы замечательно пели!» В конце концов всё имущество было благополучно найдено прямо на «лёжке» москвича, сначала просто не заметили, обрадовались, что хозяин нашёлся.
В полночь рассаживаемся по окопам. Ночь здесь пока не белая, а скорее серая. Вдалеке гремят выстрелы, небо полно гомона, но к нам никто не подлетает, да и темновато пока для стрельбы, мушки не видно. Решаем подремать у костра до рассвета.
Утром пошёл гусь. Небольшие табуны налетают с разных сторон. В азарте мы высадили патронов по тридцать, но высоко, слишком высоко он идёт. Первого гуменника удалось завалить только к обеду. Сидим у костра и обсуждаем пережитое. Грешили на патроны, на своё неумение стрелять, но в конце концов порешили, что надо быть более сдержанным и подпускать гуся поближе или вообще не стрелять, если слишком далеко.
Но как не стрелять, если небо над тобой вдруг чернеет от крыльев?
— Отец говорил, что стрелять можно только когда хорошо видишь глаза или лапы гуся. И целиться надо тщательно, как будто стреляешь не дробью, а пулей, — вспоминает Саня.
Под вечер поправляем профиля и снова рассаживаемся по окопам. Долго ждём гусей. Постепенно начинаем замерзать — наверху довольно тепло, но на дне окопа стоит могильный холод. Он потихоньку проникает через шерстяные носки, толстые стельки и суконные портянки. Вот ноги совсем потеряли чувствительность. Не помогает и шерстяное водолазное бельё. Вспоминаю, что в прошлом году один охотник тут недалеко замёрз насмерть — выпил водки и заснул в окопе навсегда. Так что надо срочно вставать и разминаться. Но стоит приподняться из окопа, как низко над лесом появляется клин гусей. Приседаю и, не отрываясь, веду его глазами. Главное не показать им лицо и руки. Вот они подвернули в нашу сторону, идут на профиля, описывают полукруг, и заходят в «хвост» нашему «пасущемуся» табуну. Я жду не шелохнувшись, крепко сжимаю цевьё и нервно двигаю большим пальцем предохранитель. Со стороны я сейчас, наверное, похож на кота, который застыл и напряжённо ждёт мышь — только кончик хвоста дёргается.
Гуси проходят над профилями, видно, как они поворачивают набок головы, чтобы лучше рассмотреть наши фанерки. Над окопами моих друзей раздаётся несколько выстрелов, мельком замечаю, как один гусь «тряпочкой» падает на землю. Остальные резко взмывают и бросаются врассыпную. Вскакиваю и дважды стреляю, забыв про плавный спуск и про рекомендованное упреждение. «Мой» гусь дрогнул и пошёл по дуге на снижение. Бегу по сухой траве, стараясь держать глазами место, где он упал. Возвращаюсь с первым трофеем в руках, запыхавшийся и взмокший от беготни в тёплой одежде, но с ощущением первобытного счастья.
Все вылезли из окопов. Поздравляем друг друга, усаживаем добытых птиц, подперев им головы рогульками, рядом с профилями. Постоянно воровато оглядываем горизонт — не появятся ли новые табуны?
Поздно вечером притащились к Сане домой, когда там уже все спали. Умылись, поели горячего и сразу потянуло в сон, но надо обязательно обработать и заморозить гусей. А в три уже подъём и снова на окопы. Очень тяжело вставать, в этот момент радует только горячая, хорошо просохшая на русской печи одежда и крепкий чай.
Дня два погода стояла переменчивая, а на третий с севера потянуло зимним холодом. Пошёл холодный дождь, а вслед за ним и снег. Гусиные стаи смешались: часть табунов походным строем продолжает лететь на север, а им навстречу летят неорганизованные толпы галдящих сородичей, согнанных вернувшейся зимой.
Профиля наши заметает снегом, приходится очищать их веником. Сидеть в окопе стало очень плохо: снег летит горизонтально и сечёт глаза. Спрячешься вниз, там потише, но так сидеть бессмысленно, потому что ничего не видно.
Буря продолжалась три дня, снега навалило выше колена, и наши места просто не узнать. Гуси все эти дни были рядом. Мы замечали плотно сидящих птиц на снегу или когда низко над лесом проносились вспугнутые кем-то галдящие стаи. В какой-то момент мой надёжный ИЖ-27 даже на время отказался стрелять. Мокрый снег постоянно таял, затекая во все щели, потом усилился мороз, и вот уже спусковые крючки не шевелятся. Пришлось отогревать казённую часть ружья под мышкой.
Мы возвращались домой насквозь мокрые, облепленные снегом и совершенно замученные. В эти дни так и не удалось добыть ни одного гуся.
Циклон, наконец прошёл, среди низких облаков мелькает солнце, и мы откапываем полностью занесённые окопы. Зато теперь на фоне белого снега «наш табун» виден на многие километры.
Всё тает, вокруг вода, наши окопы превратились в скользкие глинистые ямы. Нас спасают туристические коврики, на которых тепло и сухо сидеть.
Гуси проголодались за время бури и весь день активно летают в поисках проталин.
Эти дни после бури для нас были самыми результативными. Помню, как задремавший в окопе Слава проснулся от наших выстрелов из «штабного» окопа и мгновенно «снял» пролетавшего прямо над ним на большой высоте гуменника. Помню чудесной красоты свой выстрел. Тогда Саня дважды промазал, и одиночный гусь, набирая высоту, пронёсся мимо меня на запредельном расстоянии, но не выстрелить я просто не мог. И гусь дрогнул, крылья отошли назад и он, вытянув вперед длинную шею, с нарастающим свистом понёсся к земле. Помню, как Саня и Пётр Николаевич показали нам класс стрельбы, добыв по паре белолобых красивыми дуплетами.
Ещё помню как под вечер, уже в сумерках из-за леса появилась огромная стая, наверное, в несколько тысяч голов. Целый «годовой план колхоза по мясу», как здесь шутят. Стая шла на большой высоте, такие обычно не реагируют на профиля, но эти, видимо, искали места для отдыха и кормежки. Завидев наш «вечно кормящийся табун», они оживлённо загалдели, рассыпались на отдельные стайки и начали снижаться большими кругами. Вся наша луговина оказалась под огромной «каруселью».
Прижимаюсь к стенке окопа, но краем глаза вижу, как небольшой табун зашёл на профиля Гурьевых. Вот табун дрогнул и дружно рванулся вверх, но два гуся, кувыркаясь, пошли к земле, и только потом донёсся звук удачного дуплета. А все мы в тот раз досадно промазали.
Незаметно настал крайний день нашей охоты. Сушим сапоги и тяжёлые сырые портянки у костра, ветер раздувает белую черемуховую золу, ружья висят на дереве. Мы подводим первые итоги. Результативней всех, конечно, оказался Пётр Николаевич со своей старенькой горизонтальной двустволкой. Он охотился с нами три дня, потратил всего двадцать патронов, добыл пять гусей и уехал домой в самом начале ненастья. Саня добыл двенадцать гусей, а мы со Славой — двенадцать на двоих.
Хорошей стрельбой здесь считается, когда на добытую птицу приходится в среднем десять патронов. Про наши результаты говорить просто не хочется. Пришлось даже потратить полдня и съездить в Архангельск прикупить магазинных патронов.
Зато в зелёной зоне города мы видели замечательную картину: между дачными участками, высоковольтными линиями и утлыми домиками спокойно сидят тысячи диких гусей, небольшие стайки перелетают с места на место. С дороги видно, как птицы щиплют траву, дерутся, по-змеиному вытянув шеи, или просто отдыхают.
Мы сделали несколько фотографий общего плана, чтобы дома внимательно изучить структуру гусиного стада, посчитать, сколько птиц отдыхает, кормится и сколько в это время их сторожит и в дальнейшем расставлять свои профиля более естественно.
Подкладываю черёмуховые дрова в огонь и невольно вздрагиваю от резкого возгласа своих друзей — прямо на нас в двух метрах от земли стремительно летит стая гусей. Птицы вблизи настолько большие, что кажется, сейчас подхватят и унесут тебя на крыльях, как в сказке. Хватаю первое попавшееся под руку ружьё, отпрыгиваю в сторону, и один гусь падает замертво. В груди у меня урчащая радость. Вот только ноги сильно ломит. Глянул вниз — оказывается, я стою босиком в ледяной воде. Вот так! Охота ещё не закончена, пока ружья не разобраны.
Наступает вечер, складываем в мешки профиля, заваливаем землей окопы, аккуратно укладываем сверху куски дёрна — летом здесь снова будут косить сено. Этот момент окончания охоты почему-то всегда очень тягостный.
Снесли весь свой объёмный скарб в лодку, отпихнулись от берега. Саня оборачивается:
— Спасибо тебе, Матигорский остров, претензий к тебе нет никаких.
На следующий день долго щипали и палили над огнем добытых за последние дни гусей. Потом мылись в бане у Петра Николаевича. Парились, пили холодное пиво и водку в предбаннике, закусывали пряной килькой. В низкое оконце к нам заглядывает «незакатное» северное солнце.
Смотрим со Славой друг на друга, у обоих красные помороженные руки, обгоревшие на солнце лица, диковатый блеск в глазах — вот это поохотились!
Вечером справляем отвальную на гостеприимной Саниной кухне. Искренне благодарим хозяев за приём. Потом укладываемся: туристические коврики свёрнуты в большие трубы и вставлены в рюкзаки. На дно кладём болотные сапоги, потом укладываем замороженных до каменного состояния гусей, а сверху затыкаем получившийся «термос» походными вещами. Так наша добыча не оттает минимум двое суток.
Саня отвозит нас в Архангельск на поезд, сажает в вагон. На лице его заметно облегчение. Это нам понятно. Пригласил людей, были сомнения, но охота удалась на славу. Гости отправлены домой, теперь можно спокойно отдохнуть в кругу семьи и заняться накопившимися делами.
В поезде до Москвы разговариваем мало, больше валяемся на полках. В вагоне очень душно. Без удовольствия вспоминаю, что скоро наступит лето. А думать хочется про Белое море, про холодную осень, про неугомонных гусей, которые снова соберутся в большие стаи и полетят, теперь уже на юг.
