портал охотничьего, спортивного и экстерьерного собаководства

СЕТТЕР - преданность, красота, стиль

  
  
  

АНГЛИЙСКИЙ СЕТТЕР

Порода формировалась в первой половине XIX столетия путем слияния различных по типу семей пегих и крапчатых сеттеров, разводившихся в Англии отдельными заводчиками. В России английские сеттеры появились в 70-х годах XIX столетия, главным образом из Англии. 

подробнее >>

ИРЛАНДСКИЙ СЕТТЕР

Ирландский сеттер был выведен в Ирландии как рабочая собака для охоты на дичь. Эта порода происходит от Ирландского Красно-Белого Сеттера и от неизвестной собаки сплошного красного окраса. В XVIII веке этот тип собак был легко узнаваем.

подробнее >>

ГОРДОН

Это самый тяжелый среди сеттеров,
хорошо известный с 1860-х годов, но
обязанный популярностью четвертому
герцогу Гордону, разводившему черно-
подпалых сеттеров в своем замке в 20-х 
годах XVIII столетия.

подробнее >>

На дивных берегах Ворчалы

Дельвин Николай Николаевич

Прощально гукнув, ночной поезд тронулся и оставил нас одних на лесном полустанке ныне полузабытой дороги Москва — Осташков. Здесь мы впервые, маршрут выбирали по карте. Кромешная темень, морозно и ни души вокруг. Где-то впереди должен быть мост. Подходим к нему — внизу в темноте шумит весенний поток разлившейся Ворчалы. Слева за прозрачным лесом мелькнул огонёк. Наудачу идём к нему. По еле угадывающейся тропинке выходим из леса. Впереди — полого поднимающаяся поляна и вдали контуры деревенской избы. Под коньком крыши подвешен яркий фонарь. Подходим, тихо стучим, откликается спокойный женский голос.

— Охотники мы, нельзя ли остановиться?

Скрипнул засов, дверь распахнулась, и через холодные тёмные сени мы (трое мужиков) молча вошли в чистую теплую комнату. Здороваемся и знакомимся с хозяйкой и её младшей сестрой — Александрой Евдокимовной и Марией Евдокимовной. Хотя и ночь за окном, через полчаса мы уже сидели за шумящим самоваром.

— Как же вы не испугались сразу открыть дверь? — искренне удивились мы.

— Так ведь вы сказали, что охотники — чего же вас бояться, — ответила старшая сестра. — А потом и не одни мы — Бог нас хранит.

Вот так и познакомились мы с этими замечательными русскими женщинами, в гостеприимный дом которых приезжали с тех пор ещё много-много раз.

Тот первый приезд наш в столь давнем уже 1979 году совпал с праздником Пасхи. Утром проснулись от запаха пирогов — видимо, тётя Шура, как почти сразу, по-родственному, мы стали звать хозяйку, так и не ложилась в эту ночь. Быстро натаскали воду и затопили баню. Ох и хороша же она была с берёзовыми вениками! Распаренные и словно очищенные изнутри уселись за долгий праздничный стол. Все московские заботы ушли далеко-далеко и больше не царапали душу. Постепенно мы с головой погрузились в деревенский мир...

На следующее утро, взяв спальники, отправились разведывать места вверх по правому берегу Ворчалы. Часа через три, повторяя все изгибы реки, подошли к её притоку — Мшане (потом, при знании спрямляющих тропинок, на этот путь у нас уходило не более часа). С высокого бугра открывался великолепный вид на её долину, окаймлённую дремучим еловым лесом, широкая у устья, она резко сужалась выше по течению, где русло перекрывалось хаотически наваленными стволами. Река была ещё покрыта порыжевшим льдом, лишь в середине виднелась узкая струя чистой воды. Когда-то под огромной старой берёзой, росшей на склоне бугра, стоял дом одинокого хуторянина. Теперь от дома почти не осталось следов. А жаль — в этот лёгкий весенний день нам казалось, что лучшего места для лесного уединения не найти... Подойти к руслу Мшаны оказалось практически невозможным из-за чрезвычайно топких берегов, высокого уровня разлива и ненадёжного истончённого льда. Пришлось подниматься вверх по долине и налаживать переправу среди нагромождённых стволов деревьев.

На том берегу мы попали в настоящее «царство» бобров. Место это называлось Чёрный омут. Бобры углубили и расширили его, построив ниже плотину через Ворчалу. От омута в разные стороны в гущу леса уходили кормовые каналы, а весь берег был усеян обрубками де-ревьев, источенных резцами зверьков. Один из каналов привёл нас к старице Ворчалы, но ожидаемой хатки здесь не было. Лишь в другой приезд, спустя четыре года, когда у нас была надувная лодка, мы поднялись в разлив сколько могли по Мшане и нашли-таки огромную, почти двухметровую хатку в самом топком и недоступном с берега месте.

Далее вверх по Ворчале путь лежал через глухой еловый лес с ещё нетронутым снежным покровом. Поражало обилие следов — побывали здесь и белки, и зайцы, и даже волки. У Мшаны несколько раз пересекали лосиные переходы. Километра через три тропа привела нас к бескрайнему верховому болоту, окаймлённому со стороны реки сосновым бором. Можно было приступать к устройству бивуака. Оказалось, что за передним рядом сосен находится старая вырубка, заросшая невысокими, по грудь, сосенками и островками лиственных пород. Здесь на светлом месте у огромного выворотня мы и расположились. У другого края вырубки протекала Ворчала. Здесь она была совсем узкая — чувствовалась близость истока, но найти его нам так и не удалось — видимо, река имеет распределённый сток со всего болота.

Основная цель нашего похода состояла в поиске глухариного тока, мы «нутром» чувствовали, что он здесь есть. Следы глухарей — кормовой помёт — были повсюду, токового, правда, пока никто не нашёл. Ну что же, будем искать — за тем и приехали. К дальним болот-ным островам, куполами поднимавшимся над чахлыми сосенками, решили пока не ходить, т. к. ещё в деревне были предупреждены о многочисленных бездонных «окнах», разбросанных вокруг них, особенно вокруг ближнего — Орлова острова.

Долгий переход и распарившийся весенний день давали о себе знать. Мы уже с усилием передвигали ноги. Пора было отдохнуть. Скоро на костре шумела вода в котелке, пасхальные пироги и оставшаяся московская снедь были аккуратно разложены на замшелом стволе поваленной сосны. Каждый подыскал себе «стул» по вкусу. Словно приветствуя нас, сверху пикировали небесные «барашки». Из бора доносились торжествующие барабанные трели дятлов. Наверное, это и были минуты счастья слияния с окружающим миром. Слегка захмелевшие от стопки вина и весеннего воздуха, мы дружно рухнули на спальники, разложенные на свежей хвое... Разбудила нас вечерняя свежесть, стекавшая на вырубку от снега, в обилии сохранившегося в бору. Склонившееся солнце уже не грело. Приближалось время тяги. Подходящие места были только в мелколесье на другом берегу Ворчалы, куда все и направились...

 

Постепенно затихли шум и треск устраивающихся товарищей, и в мире остались только звуки многоголосого птичьего хора. Удобно умостившись в развилке упавшего дерева, я отпустил мысли в свободное парение. Неожиданный удар по воде сразу вернул в реальность. За большим кустом кто-то возился у уреза воды. Сквозь ветви мелькнул тёмный силуэт зверя. Ещё один всплеск, и из воды, метрах в трёх от меня, показалась голова второго бобра. Видимо, я непроизвольно пошевелился,

т. к. оглушительно хлопнув хвостом по воде, он моментально скрылся. Исчез и первый бобр. Ишь куда забрались — видимо, молодые осваивают новые места.

Ещё по-светлому, при полном птичьем хоре, ухо уловило знакомый ритм. Вот уже и скрип различим, словно новый ремень похрустывает. Не долетев до моей засидки, вальдшнеп завернул над вершинами деревьев вдоль реки. Почти тут же раздался торопливый дуплет Яна и удаляющееся испуганное цыканье. После этого первого разведчика наступило затишье, а основная тяга началась уже при первой различимой звезде. К базе вернулись в густых сумерках. Мы с Яном «с полем», Вячеслав как всегда — мимо. Он у нас самый азартный, потому, видимо, и мажет... Костёр сгустил черноту ночи. Разговор постепенно затихал. До выхода в болото оставалось часа три.

Сон, хоть и короткий, заметно освежил, и, выпив горячего чаю, мы веером разошлись от ночлега. Безлунная ночь была бы абсолютно непроглядной, если бы не свет звёзд, отражавшийся от снега. В середине бора, когда впереди уже начало угадываться болото, я присел на поваленное дерево и стал слушать. Тихо до звона в ушах. Вот и первые звуки нарождающегося дня: сначала над головой прохоркал вальдшнеп (и кого он тут ищет среди снега?), затем над болотом одного из островов пронеслась звонкая перекличка журавлей; хохотом сумасшедшего разразился в болоте куропач. И все... Снова звенящая тишина. Осторожно закурил. Неожиданно ухо уловило чьи-то шаги. Странно, ребята в противоположной стороне, слева от меня, кто бы это мог быть? Между тем хруст шагов приближался. Ещё правда далеко, метров двести, но в ночной тиши слышно отлично. Метрах в семидесяти шаги прекратились. Несколько минут прошли в напряжённой тишине. Вдруг раздалось утробное рявканье, и тут же шум напролом убегающего крупного зверя. Уф-ф, кажется пронесло. Чего только не бывает в ночном лесу! Впрочем уже и не ночь. Проступили силуэты окружающих деревьев. Начали просыпаться первые птахи. Ну что же, вперёд!

Выйдя из бора, продвигаюсь в глубь болота к островам. Наст оглушительно хрустит под ногами. Метров триста вперёд — и снова долгая остановка, но заветной песни так и не слышно. Всё увереннее звучит в бору птичий хор. Напряжение спадает. Вот и край солнца показался. Углубляюсь в болото, уже особенно не таясь. Впереди слева мелькнула фигура Вячеслава. Удивительно, но как бы мы не расходились, обязательно пересечёмся с ним в болотном просторе.

 

В это время у глухарей наступает вторая фаза тока — они опускаются на землю, продолжая петь, и временами высоко подпрыгивают, громоподобно хлопая мощными крыльями. Вот это хлопанье слышно уже издалека, его и птичье пение не заглушит. Но увы — нет и этих звуков. Зато растоковались тетерева. Над всем болотом воздух вибрирует от их бормотания, но центр тока не близко, где-то у островов. Возвращаюсь в бор разбираться с ночным пришельцем. По следам все становится ясно. Так и есть — медведь, точнее медведица. Рядом со следами мамаши лапотки двух медвежат. Хорошо, что она почуяла меня издалека, видимо, из-за дыма сигареты.

Часам к девяти все возвращаемся на базу. Первая заря результатов не дала. Ну что же, всё впереди. Идём к реке освежиться и набрать воды для завтрака-обеда. Заполыхал костёр, у которого священнодействует наш неутомимый Ян. Солнце поднялось уже высоко и жарит почти по-летнему, до чего же здорово вытянуться, наконец, на спальнике, смотря в бездонную синеву неба. Постепенно погружаемся в крепкий сон, навёрстывая упущенные ночные часы.

На тягу расходимся рано. Сегодня есть время на разведку этих новых для нас мест. С головой ухожу в своё любимое занятие — фотосъёмку пробуждающейся земли. Пока хорошее освещение, ищу первоцветы. Первым у уреза воды попадается цветущий куст волчьего лыка, окружённый гудящим роем шмелей. Хорошая примета. А вот и куртинка густо-сиреневых печеночниц. Скользящие лучи солнца насквозь просвечивают их крупные лепестки. На оттаявшем и уже прогретом бугре нашёл интересное растение — петров крест. На свет божий он появляется только ранней весной в виде своеобразной шишки сиренево-розоватого цвета, по форме похожей на еловую. Всё остальное время жизнь этого странного растения проходит под землёй. Помню встречу с бобрами, ставлю на камеру вспышку, вворачиваю телевик и возвращаюсь к вчерашней засидке. Ну как же, снова захотел такое увидеть, держи карман шире! Специально пропускаю первых вальдшнепов, всё надеясь снять бобра, но на двух стульях не усидишь, камеру в кофр, весь ухожу в слух, и — вот он, летит точно на меня... Совсем стемнело. За речкой вспыхнул огонёк костра. Наверное, Ян — он ближе всех стоял. За ужином уточняем планы на утро. Надо бы и вздремнуть, но спать совершенно не хочется. Долго смотрим на огонь. Подхваченные тёплым потоком, искры змейками поднимаются чуть ли не до вершин деревьев...

 

Просыпаюсь от холода. Темно. В костре чуть багровеют подёрнутые пеплом угли. В лагере никого. Это всё Вячеслав. У него своя система — подходить к току задолго до его начала, затаиться и ждать. Тут есть опасность спугнуть птиц при подходе, но он упорно стоит на своём. Я же даю глухарям распеться, надеясь услышать их песню раньше, чем они шум моих шагов. Самая пора выходить и мне... В это утро мы дошли почти до островов, но песни, увы, так и не слышали. На общем совете всё списали на филина, жутковатые крики которого долго не давали нам заснуть ночью.

Дорога к дому всегда короче, к тому же за Мшаной удалось найти тропинку, спрямляющую извилины Ворчалы. Радушно встретила нас тётя Шура, поздравила с добычей и стала было собирать на стол, но мы заторопились на тягу, оставив на разговоры ночные часы перед выходом к поезду. Напротив избы, через поле у края леса, протекал широкий ручей, по-местному, Шошник. К нему спускался чистый косогор, уставленный, как памятниками, высокими кустами можжевельника. Здесь оказалась отличная тяга, на которой, наконец-то, отличился и Вячеслав. За ночным самоваром тётя Шура пригласила нас приезжать ещё.

Наступил апрель следующего, 1980-го года. Снова мы в гостеприимном доме в деревне Заречье. Опять втроём, только вместо Яна приехал Виктор — ещё один наш постоянный спутник по лесным скитаниям. Сразу же, в день приезда, вышли к болоту. Приехали мы в самый разлив, и в этот раз преодолеть Мшану не удалось. Пришлось обходить её по левому берегу Ворчалы, дважды делая через неё переправы. Но вот, наконец, и бор, и наша прошлогодняя стоянка у выворотня. Всё знакомо. Быстро завершаем хозяйственные дела и садимся за «стол». Ну, с началом! Небольшой отдых и — на тягу. Сколько раз за долгие зимние вечера мы мечтали об этих минутах! Медленно угасает день. Высоко над головой проплывает стая гусей, постепенно растворяясь в небесной дали. Солнце коснулось вершин елей. Свежеет, и всё четче ощущается неповторимый запах оттаявшей земли. Тяга удалась, отсалютовали все. В разгар беседы у костра над самыми головами пронёсся как угорелый запоздавший вальдшнеп, словно пожелав нам спокойной ночи.

 

Утром (точнее в середине ночи) вышли. Я правофланговым, как и год назад. Ночь — хоть выколи глаза. Пересекаю бор. Шагов через сто присаживаюсь на пень, и тут же ухо ловит знакомый ритм. Колена песни ещё неразличимы, просто «что-то» ритмично выделяется из лёгкого шума ночного леса. Перевожу дух и начинаю подходить, обходя снежники и осторожно прощупывая ногой почву. Снова остановка. Ни звука. Минут через пять различаю отдельные тэканья. Медленно-медленно тянется время. Тэканья учащаются и ...вновь тишина. Ну вот, наконец, полная песня. Опять, опять и дальше взахлёб. Вперёд! Теперь уже только под второе колено. Подхожу в два шага, так надёжнее. Опять перемолчка, но ненадолго. Ночь отступает, прячется в густые заросли сосновых крон. Просветы между деревьями приходится обходить иногда и по снежникам, но теперь этот шум уже не опасен. Теперь главное чтобы не увидел. Уже близко. Дохожу до могучего ствола сосны и затаиваюсь. Долго-долго всматриваюсь в направлении песни. Оно меняется — значит глухарь разгуливает по ветке. Ничего не могу расс-мотреть, делаю два шага от сосны, одна из крон чуть отходит в сторону, и тут же возникает он. Токует вполдерева, самозабвенно запрокидывая голову на вытянутой шее. До глухаря метров семьдесят. Под песню очень медленно отхожу вновь за сосну, беру правее и под прикрытием мелких сосенок по дуге добираю последние метров сорок. На фоне тёмного неба сквозь ветки угадываю судорожное подрагивание головы в момент точения. Дальше нельзя — увидит. Очень осторожно поднимаю ружьё и, покачивая корпус, пытаюсь поймать весь силуэт в просвет между ветвями. Под точение плавно нажимаю спуск. Раскатистый гром выстрела заглушает падение тяжёлой птицы. Постепенно прихожу в себя. Наконец-то можно, откинувшись к стволу, выкурить сигарету. Быстро светает. Бор наполняется птичьим гомоном, который возносится до настоящего гимна при появлении солнца. Очнувшись, осматриваюсь вокруг. Совсем рядом край болота. Оттуда, с островов, несутся ликующие клики журавлей. С драгоценной добычей направляюсь к лагерю. Завариваю «экспедиционный» чай и долго лежу на спине, растворяясь в небесной синеве. Идти больше никуда не хочется. Появляются ребята. У них впечатления связаны с тетеревами — набегались вдоволь, но увы. Рассказываю в деталях о своём подходе. Ставим под берёзой котелок для сока и заваливаемся отдыхать...

 

Утро следующего дня прошло впустую. Видимо, вчерашний глухарь пел на окраине тока, центр которого, скорее всего, находится на одном из островов. Надо будет добраться до них, но это уже в следующий раз. Погода начала портиться — заморосил мелкий холодный дождь. Неожиданно нам повезло — возвращаясь к лагерю, неугомонный Вячеслав вышел на другой конец вырубки и буквально метрах в трёхстах от костра нашёл оставленный когда-то лесорубами покосившийся деревянный балок с железной печуркой. Как мы его не обнаружили раньше — просто удивительно. Отныне проблема стоянки решена для любых погодных условий. Но это на будущее, а сейчас пора возвращаться. В полдень мы были дома, где наша заботливая хозяйка уже натопила баню. После долгой дороги под дождём это был нам лучший подарок.

Прощаясь, она пригласила нас летом за ягодами. Мы с удовольствием приняли её приглашение и в конце августа приехали за брусникой с детьми. Была уже открыта осенняя охота, и ребята впервые подержали в руках настоящее ружьё. Мой Стас в свои семь лет даже умудрился метров с двадцати попасть в пень. Но вот с погодой нам отчаянно не везло. Всю неделю шли сплошные дожди. Добраться до вырубки не удалось, и мы переключились на грибы и рыбалку.

Память перелистывает годы, как листки календаря. Наши поездки на Ворчалу стали регулярными и весной, и осенью. В гостеприимном доме тёти Шуры и в балке на вырубке побывали все наши друзья.

Осталась в памяти осень 1982 года. В самом конце августа мы приехали впятером — всем составом нашего давно оформившегося «Клуба». К постоянной тройке добавились Саша, признанный адмирал наших байдарочных походов, и отчаянный домосед Геннадий. Яна уже не было в живых, трагическая смерть прервала его путь. Царствие ему небесное... После радушной встречи с тётей Шурой и задушевной беседы «о жизни», во второй половине дня двинулись к своей «болотной» избушке. Погода стояла тёплая и сухая. Идти было легко. Вот уже и знакомый бор, поворотная зарубка на просеке, до чего же быстро растут сосны — дотянулись уже до самой крыши нашего балка. Осмотревшись вокруг, мы просто ахнули — все пни на вырубке казались алыми. Урожай брусники в том году был отменным. Вечер был тёплый, и мы раскатали спальники прямо на мягких подушках мха. Решили так под звездами и заночевать. Вдруг с криком вскочил Саша — рядом с его спальником ползла огромная чёрная гадюка. От резкого движения она моментально свилась в спираль, немного приподняв голову. Экземпляр был просто великолепным. Защёлкали камеры. Потом спохватились — а где же Саша? Обнаружили его в глубоком шоке у печки балка на лавке. Вопрос о месте ночлега больше не стоял. Хотя и с трудом, но все разместились в домике. На следующий день с упоением наполня-ли свои корзины рубиновыми спелыми ягодами. Заодно и наелись до отвала.

Весна следующего года была последней на Ворчале. Самые яркие впечатления в этот раз были связаны с тетеревами. Год назад прямо в деревне они нас просто «достали» — чуть ли на крышу избы не садились. Тогда охота не получилась, но уезжая, за околицей на опушке леса мы поставили несколько шалашей, в которые в этот раз и направились прямо с ночного поезда. И представление состоялось. Только мы закончили устраиваться, как на поле с шумом опустился токовик. Сначала тишина, и вдруг оглушительное задорное «чу-фыш-ш-ш»! Сигнал к началу бала подан. Один за другим подлетают участники. Чёрные фраки ещё не различимы, мелькают только белые манишки. Светает, и уже можно различать отдельные па танцоров. Расправив ослепительные лиры, петухи делают короткие пробежки, кружатся на месте и высоко подпрыгивают. Воздух над поляной вибрирует от непрерывного бормотания, из которого выделяются яростные чуфыканья и не очень благозвучное «коко-крау». Шалаши наши, наверное, просвечивают, потому что тетерева их явно сторонятся. Но вот один с разбега приблизился ко мне на предельную дистанцию. После выстрела петух отскочил метров на десять и затих. Кругом поначалу всё замерло, но вскоре ток возобновился, однако сдвинулся в сторону. Вершины елей уже осветились солнцем. Совсем недалеко видна крыша нашей избы. Ну прямо «домашний» ток, такого мы ещё не видели. Вот так и заявились в тот раз к тёте Шуре — из Москвы и с добычей!

 

Осенью этого года тётя Шура сказала, что уезжает жить к одной из дочерей в Брянскую область. Прощались как родные. Больше в эти места мы не приезжали, но память бережно хранит душевное тепло, царившее в доме Александры Евдокимовны и как магнитом притяги-вавшее однажды в нём побывавших, рассветы над болотом и весенние разливы лесной речки Ворчалы.