Жизнь и деятельность создателя и первого директора Кавказского заповедника Христофора Шапошникова
Шапошников Георгий Христофорович
От редакции. Христофор Георгиевич Шапошников погиб в годы сталинских репрессий. О нем в печати долгое время не было никаких сведений. Его сын, сотрудник Зоологического института РАН, Георгий Христофорович написал о своем отце очерк для сборника «Репрессированная наука», который, к сожалению, не вышел в свет.
Этот материал передан нам и приводится в сокращенном и несколько переработанном варианте.
Затрудняюсь дать точное определение профессии моего отца. Агроном по образованию, он был прежде всего зоологом и краеведом, но всего точнее к нему подходит старинное понятие — натуралист. Он был страстным охотником, но при этом его привлекала прежде всего возможность общения с природой, а не добыча. Человек тонкой натуры, он любил поэзию, музыку, живопись, увлекался
фотографией, с удовольствием работал в саду и на огороде, столярничал и меня учил этому делу...
Христофор (Хачатур) Георгиевич Шапошников родился в Майкопе 24 марта 1872 года в большой семье купца и первого градоначальника Г. Н. Шапошникова, человека всеми в городе уважаемого. С раннего детства отец увлекся коллекционированием бабочек и других насекомых, сохранив это увлечение до конца жизни. Такому занятию весьма способствовало разнообразие и богатство природных ландшафтов в окрестностях Майкопа, где степные равнины подступают к лесистым кавказским предгорьям.
В 1892 году Христофор Георгиевич окончил реальное училище в Екатеринодаре (теперь — Краснодар), в 1901 году после окончания Рижского политехнического института стал агрономом первого разряда, а в 1903—1906 годах был слушателем Берлинского университета. В эти годы он не только опубликовал большую статью о бабочках Северо-Западного Кавказа, но и сделал «под носом у немцев» несколько интересных энтомологических находок, о чем сообщалось в журналах Германии и Англии. В результате Королевский Зоологический музей в Берлине предоставил ему в 1904 году научную командировку на восемь месяцев в Северную Африку. Там он собрал большую коллекцию, часть которой до сих пор хранится в Зоомузее РАН Петербурга. Позднее он ездил в научные
командировки от Русского Географического Общества и от Российской Академии Наук в Закавказье, Среднюю Азию и Турцию, совершая обширные сборы не только насекомых, но и многих других животных. В его коллекциях было немало раковин моллюсков, банок с рептилиями, тушек и чучел птиц, шкур и рогов млекопитающих. Все это требовало тщательной обработки и хранения, зато коллекциями Христофора Георгиевича регулярно пополнялись музеи Петербурга, Москвы, Ростова, Тбилиси; их обрабатывали многие специалисты, которые не только вели постоянную переписку с отцом, но и приезжали в наш майкопский дом, превратившийся в своеобразный музей и хранилище всевозможных экспонатов. Видные зоологи, благодарные Христофору Георгиевичу за ценные материалы, за его бескорыстную и самоотверженную службу науке, увековечили его имя в названиях животных. Известный знаток млекопитающих Кавказа К.А.Сатунин в 1901 году описал новый эндемичный род прометеевых полевок (Prometheomys), единственный вид которого назван в честь отца (Prometheomys schaposchnikovi Sat.). Его именем были названы также новые виды кузнечика, шмеля и двух моллюсков. Особенно много материалов получал от Христофора Георгиевича Зоологический музей в Петербурге, с директором которого, Николаем Викторовичем Насоновым, велась постоянная переписка.
После возвращения из Берлина на родину Шапошников работал лесничим Белореченского лесничества Кубанского казачьего Войска, успешно сочетая эту должность с научным коллекционированием. В 1907-1909 годах он обращался к Н.В.Насонову с обоснованием необходимости заповедать территорию великокняжеской «Кубанской охоты», которую члены царской фамилии арендовали у Рады Кубанского Войска, причем срок аренды оканчивался в 1909 году. На основании писем Шапошникова Насонов обратился к Президенту Академии Наук, а тот подал прошение «на Высочайшее имя». Николай Второй утвердил Комиссию под председательством Великого Князя Сергея Михайловича (страстного охотника и арендатора Кубанской охоты) «для выработки мер к охранению кавказского зубра». Эти звери в то время еще были сравнительно обычны в лесах Западного Кавказа, но правительство, к сожалению, не нашло достаточных средств для создания заповедника, хотя проект его был разработан, а границы детально намечены Шапошниковым. Сложная история борьбы за создание Кавказского заповедника детально описана самим Христофором Георгиевичем (журнал «Охрана природы», №№ 1, 2 и 6 за 1928 год), а также отражена в книгах В. И. Пальмана «По следам дикого зубра» (1978, 1985) и В. М. Молчанова «А что там, за горами?» (1985).
С 1914 по 1917 год Христофор Георгиевич был на турецком фронте в чине подпрапорщика, а затем его перевели в Главное артиллерийское управление в Москве. Там он принимал некоторое участие в революционном движении.
...На Кавказе еще была в разгаре гражданская война, когда отец возобновил свои хлопоты о заповеднике. В марте 1920 года он поехал в Армавир к уполномоченному Реввоенсовета Кавказского фронта Штейнгаузу, который 5 апреля послал на имя Ленина телеграмму, заканчивавшуюся такими словами: «...временно, вплоть до приезда из Москвы представителя для разработки подробного плана заповедника, прошу о назначении на должность управляющего заповедником, поручив ему же организацию временной охраны, агронома-естественника, бывшего лесничего Шапошникова Христофора Георгиевича, работавшего много лет по охране означенного района, выдвигаемого ныне ревкомом и совнархозом Майкопа».
Вскоре пришел положительный ответ, и уже в мае 1920 года Христофор Георгиевич получил мандат на организацию заповедника и охранную грамоту на свои коллекции и библиотеку в Майкопе, что позволило ему приступить к практической деятельности. Поэтому более точной датой создания Кавказского заповедника является именно 1920-й год (а не 1924, когда был принят известный декрет Совнаркома РСФСР).
Прежде всего надо было оформить статус заповедника, при этом его границы намечались так, чтобы включить наиболее ценные в природном отношении участки и по возможности меньше затронуть экономические нужды местного населения. В конце 1920 года Кубано-Черноморский ревком принял постановление о создании Кубанского высокогорного заповедника (оно опубликовано в газете «Красное знамя» 3 декабря 1920 года).
В зиму с 1920 на 1921 год на Кубани был голод. Мне тогда было шесть лет, и я хорошо помню и голод, и вшей, и печки-буржуйки. Денег заповедник не имел, не получал зарплату и директор, к тому же. в хлопотах о заповеднике он, будучи в Краснодаре, свалился в сыпняке. Управление заповедником в эти первые годы размещалось в нашем доме во второй по величине комнате. В двух поменьше жила семья (моя мать, сестра и я), а в самой большой размещались коллекции и библиотека. Несмотря на все трудности, Христофор Георгиевич начал подбирать кандидатов на еще не существующие штатные должности и в первую очередь — егерей. Помогало ему хорошее знание людей в горных станицах и аулах, его авторитет среди жителей. При этом он считал самым главным отношение человека к природе, любовь к ней. Работавший в заповеднике наблюдателем с 20-х годов Борис Артамонович Заславский, с которым мне довелось бродить в горах в 1955 году, объяснял логику отца очень просто: «кого любишь, того и защищать будешь». А в 1937 году я встретил на вершине горы Оштен И. П. Станкевича, который сказал мне, что зашел сюда «просто так, по пути». Конечно же, его влекло сюда чувство любви к природе, и он до старости лет трудился в заповеднике. Вот кого подбирал Христофор Георгиевич на должности егерей-наблюдателей.
В 1921 году началась новая экономическая политика, жизнь немного нормализовалась, в Майкоп стали приезжать станичники с продуктами. Среди них были и будущие егеря-наблюдатели, которые практически уже вели наблюдения за состоянием заповедной территории. Помню, как отец выспрашивал у них о зубрах, турах, о местах, где пошаливают банды «зеленых», советовал, куда еще стоит пойти. Когда заповеднику были выделены первые небольшие средства, они пошли на зарплату этим людям, уже работавшим по велению совести. Как писал позднее Христофор Георгиевич:»...два, а затем три человека охраны позволяли мне лишь моральным воздействием проводить охрану природы».
Постепенно увеличивались ассигнования и возможности более надежно охранять и более интенсивно изучать территорию заповедника. Появился и «аппарат» — бухгалтер и машинистка. Были подобраны и начальники отделов для руководства работой в разных лесничествах, стали приезжать ученые и целые экспедиции. Но в заповедных лесах все еще скрывались «бело-зеленые бандиты», от их рук гибли не только ценные животные, но и люди. Я помню, как в Майкопе судили бандитов во главе с белогвардейским офицером Козловым, который веревкой задушил профессора В.М.Исаева только за то, что тот служил советской власти. Погибли лесничий Постников, наблюдатели Двурядко и Лымарев.
Параллельно с текущей работой по охране заповедника Шапошников добивался укрепления его официального статуса, и наконец 12 мая 1924 года был принят декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР, подтверждающий существование заповедника, названного теперь «Кавказским зубровым». Христофор Георгиевич негодовал и воевал против этого названия: ведь оно могло спровоцировать станичников добить последних зубров, которых оставалось уже совсем мало, чтобы нечего было заповедовать и таким путем вернуть себе столь лакомые для местных жителей луга и леса. Но в Москве этим доводам не вняли, а принятых для спасения зубров мер оказалось явно недостаточно. В 1927 году в районе горы Алоус были убиты последние экземпляры кавказских зубров, и этот подвид зубра навсегда исчез с лика планеты.
После декрета прибавилось мало денежных средств, зато появилось много забот; директора одолевали хозяйственные дела: строительство мостов, домов для сотрудников и лабораторий, оборудование кордонов, приобретение лошадей и сёдел, трудная борьба с бандитами и браконьерами. Ясно, что директору нужны были помощники. Главнаука Наркомпроса, которой подчинялся заповедник, назначила на подмогу Шапошникову двух своих людей, а не тех, кого он хотел сам. Александра Павловича Гунали я помню; он хоть был жуликоват, но работал. А вот Михаил Павлович Розанов появлялся лишь иногда, он служил в Москве и приезжал на Кавказ по совместительству. В письме от 25 мая 1928 года к ботанику, профессору Н.А.Бушу отец нелестно отзывался о Розанове и писал, что будет добиваться его удаления из заповедника.
В 1926 году в заповеднике работала комиссия по урегулированию спорных вопросов о границах заповедника и о местах выпаса скота. Ее возглавлял Николай Ильич Подвойский — известный революционер и видный партийный работник. У отца сложились с ним хорошие отношения. Помню величавую фигуру Подвойского и разговоры о том, что хорошо было бы, если бы он стал директором, а отец его заместителем по науке. Но этого не произошло. Возникла конфронтация с местными властями, которым хотелось иметь не такого принципиального директора, каким был Христофор Георгиевич. Против него началась длительная организованная травля, в которой участвовал не только М.П.Розанов, но и его московские покровители из Главнауки.
Однако в то время еще можно было бороться за справедливость, и в защиту Шапошникова выступил в газете «Правда» известный писатель А.С.Серафимович. Перечислив заслуги Христофора Георгиевича, он писал: «...надо было его спихнуть... Этой травлей были заняты назначенные Шапошникову Главнаукой сотрудники: гражданин Розанов (бывший директор Крымского заповедника), гражданин Гунали (бывший заместитель Розанова в Крымском заповеднике) и товарищ Рябков, помощник директора по хозяйственной части (к сожалению, партиец). Их работа — мелкий саботаж, склочничество, интриги среди служащих, лживые донесения и ряд проступков уже уголовного характера...»
Вмешательство Серафимовича (статья в «Правде» от 27 мая 1930 года) оказала влияние: в Дело вмешалась РКИ («рабоче-крестьянская инспекция»), после чего все прежние обвинения с Х.Г. Шапошникова были сняты, но в заповеднике он больше не работал. Директора там потом часто менялись.
В 30-е годы отец трудился в карантинной инспекции и в УСУ (кажется это расшифровывали как «Управление службы учета»). Используя свои знания местной энтомофауны и опыт энтомолога, он не ограничился учетами насекомых-вредителей сельского и лесного хозяйства, а подготовил к печати рукопись (часть большой монографии) по насекомым — вредителям леса. В начале 1937 года отцу назначили персональную пенсию, и это дало ему возможность уделять больше времени работе с коллекциями. Он хотел завершить две монографии, материалы для которых собирал почти всю жизнь, готовился передать коллекции в Зоологический институт.
В день празднования двадцатилетия Октября городские организации хотели чествовать Христофора Георгиевича как общественного деятеля и старейшину города Майкопа. Но в канун чествования, в ночь с 5 на 6 ноября, он был арестован органами НКВД.
...Попытки узнать что-либо о судьбе отца долгое время оставались безрезультатными. Лишь в октябре 1939 года в Краснодаре мне сообщили: «осужден тройкой НКВД на десять лет лишения свободы и ссылке в отдаленные лагеря без права переписки» (тогда мы не знали, что эта формулировка означала в действительности). Так я и в анкетах писал и, как сын «врага народа» лишен был возможности поступить в аспирантуру, куда был распределен после госэкзаменов. Вместо продолжения учебы уехал работать в Сибирь. Как близких «врага народа», в 1942 году из Майкопа в Казахстан выслали брата отца Никиту, известного окулиста, а также и сестру, там они и закончили свою жизнь.
Местные власти объявили, что дом отца должен быть отремонтирован, иначе его отберут. Мать продала мебель, картины, все другое и сделала ремонт, но дом — по существу общегородской музей! — все равно отобрали. Как мне говорили, он был заселен работниками НКВД, а мать уехала к дочери в Ленинград.
На дальнейшие расспросы об отце в 1955 году сообщили, будто бы он умер в феврале 1943 года. В октябре 1956 года Христофор Георгиевич Шапошников был реабилитирован, но правды о нем и тогда не сообщили. Частично мне удалось ее узнать лишь в декабре 1989 года. На запрос в Краснодар из Ленинградского управления КГБ сообщили, что Христофор Георгиевич был арестован в Майкопе по обвинению «в участии в повстанческой контрреволюционной эсеровской организации», будто бы готовившей вооруженное восстание. Постановлением «тройки» НКВД 14 февраля 1938 года приговорен к расстрелу, приговор приведен в исполнение 25 февраля 1938 года, место захоронения неизвестно, а все документы, дневники, рукописи и письма уничтожены.
У Христофора Георгиевича нет памятника на могиле, нет и самой могилы. Погибло главное его детище — коллекция, пропали две незавершенные монографии. Но памятником ему стал ныне существующий биосферный Кавказский заповедник, который по праву мог бы носить его имя (не раз поднимался вопрос об этом, также как и об уточнении даты организации заповедника).
Закончу очерк словами отца из его письма ко мне от 16 декабря 1935 года: «...нежит глаз покрытый дымкой-туманом вид на снеговые горы на юге. Ведь больше полувека я любуюсь ими! Дорогие сердцу, уму, родные! И одно приятное чувство: для вас, милые горы, я сделал многое! Всю радость вами данную, все познанное мною в ваших трущобах, я сжал в одну большую идею, и есть теперь заповедник!»
