ЛАПСИН Геннадий Михайлович
По привычке я проснулся задолго до рассвета, прислушиваясь к шорохам тайги. За стенами — глухая предрассветная тишина. Тишина до звона в ушах. Вчера во второй половине дня небо очистилось от туч, а вечером на западе долго светилась алая заря. День ожидался солнечный, морозный.
В кромешной тьме нащупал в изголовье коробок спичек, зажёг свечу; по закопчённым брёвнам заколебались пляшущие блики скудного света, высветив не менее скудный облик таёжного жилища. Рядом с дверью, с правой стороны, на земле стоит железная печь, на стенах и на жерди под потолком висит на просушке одежда из серого сукна. Около печи, впритык к стене прилепился столик из расколотых плах, забитый металлической посудой; в дальнем углу под потолком висят деревянные правилки на соболя. У противоположной от двери стены, под маленьким окном, ещё один столик, на котором стоит транзисторный приёмник и радиостанция «Гроза», единственное напоминание о том, что хозяин имеет какое-то отношение к цивилизации.
Я вылез из спальника, подложил в печь дров и поставил подогреваться вчерашний суп. На улице ко мне подошёл, потягиваясь всем телом, Снежок — пятилетний кобель, белый, как заяц.
После потери Байкала у меня долго не было хорошего соболятника. Со Снежком повезло. Купил его у знакомого охотника, променявшего холодную Якутию на более тёплые яблочные края. Кобель рослый, поджарый, сообразительный, с умными глазами. О таких охотники говорят: «Всё понимает, только сказать не может». Он отлично работал по соболю, белке, глухарю, не боялся медведя.
Прежде чем позавтракать, накормил Снежка остатками вчерашней похлёбки из соболиной тушки и смеси разных круп, приправленных свиным жиром. Утром ему положено, в целях лёгкости бега, не более двухсот граммов корма. Зато вечером он вволю тешит свою утробу — съедает столько варева, что раздувается словно клещ.Подложил в печь дров, отрегулировав подачу воздуха на минимум, чтобы они тлели весь день. В зимовье будет тепло, как в городской квартире с центральным отоплением. Заполнил все ёмкости снегом и, поставив их на печь, вышел на улицу. Лёгкий морозец пощипывал щёки. На востоке появилась чуть заметная полоска блеклого света.Снежок невидимкой трусил впереди меня метрах в десяти.Прошёл около пяти километров, когда выглянувшее солнце озарило ярким светом чистенькую тайгу, припорошенную белейшим снегом, и покатило в голубую высь бездонного неба.День звенел и сиял красками зимнего леса, но не вселял радости в мою душу. Где-то под снегом, в сухой и тёплой берлоге, спокойно и безмятежно отлёживается медведь — никакой заботы о пропитании и страха перед зимними морозами. А вот соболю плохо. В тайге его мало. Второй год подряд неурожай кедровых орехов, ягод рябины и голубицы; очень мало мышевидных грызунов — основного корма в зимний период — в результате пропустовало более половины половозрелых самок. Численность соболя сократилась почти вдвое. В такие зимы голодный зверёк сутками бегает по тайге в поисках пищи. Длина его суточного хода достигает сорока километров. Где это видано, чтобы, встретив соболиный след четырёх-пятичасовой давности, мы бросались в погоню?Не каждый раз нам удавалось догнать соболя, а если и догоняли, то возвращались в избушку потемну, измученные до предела. Я сразу же приступал к «домашним» делам: колол, таскал дрова, топил печь, таял снег для воды, варил себе и собаке пищу; пока варилась еда, снимал с соболя и белок шкурки, обезжиривал, правил на правилках.Промысловик в тайге мастер на все руки — приходится делать любую необходимую работу. Перепоручить её некому. Я сразу выполнял несколько дел: в пол-уха слушал радио, поглядывая на часы, чтобы не пропустить сеанс радиосвязи с промхозом, обрабатывал пушнину и готовил себе и собаке пищу или стирал бельё. Особенно часто приходилось стирать суконные рукавицы, в которых раскапывал соболей, затаившихся в пустотах под корнями. В этом сезоне нередко Снежок отыскивал по старым следам соболей, отлёживающихся в своих гнёздах.На охоте удачи чередуются с затяжными полосами невезения, а я верил в предстоящую удачу.Я очень хотел встретить свежий след соболя, но пересёк всего один и то вчерашний. Охотничья интуиция вела меня через мрачные ельники и весёлые сосняки к высокоствольному лиственничнику, привольно раскинувшемуся на десятки километров по водоразделу между речками Чаянда и Сюльдюкар.Часы показывали без четверти одиннадцать, когда мы встретили ночной след молодого соболя. Я внимательно осмотрел его. Время стёрло на выволоке выброшенный лапами зверька снег. Я поднял смёрзшуюся чашу следа, она была намного больше лап соболя, представляя собой глыбу снега весом не менее ста граммов, и твёрдой на ощупь. По моим расчётам, соболь прошёл около четырёх часов назад. Собака обнюхала след и осталась к нему равнодушной. У неё не было никакого желания бегать по следу, лишённому волнующего запаха зверька. Это мне запах соболя абсолютно ни о чём не говорит. А для Снежка — верный путеводитель. Пахучий аромат запаха является для собаки мощнейшим стимулятором, своего рода допингом. По запаху она определяет пол зверька, его функциональное состояние, голоден или сыт, а если сыт, то чем он питался в ближайшее время. Встав на соболиный след, хорошая собака не спутает его ни с каким другим. Более того, она чётко определяет по резкому запаху адреналина момент, когда зверёк услышал, что его преследуют, и бросается со всех ног к убежищу.Взвесив все за и против и понимая сложность предстоящей работы, я решил попробовать догнать этого соболя. Чем чёрт не шутит! В тайге всякое случается. Где гарантия, что сегодня я вообще встречу ещё хоть один след соболя?След вёл меня сначала по ключу, поросшему елово-лиственничным лесом, где зверёк ещё глубокой ночью безрезультатно обследовал встречаемые валёжины, выворотни и многочисленные завалы. Затем вывел на пологий склон лиственничника, лишённого какого-либо пропитания для голодного зверька. Снежок, не торопясь, бежал по следу чуть впереди меня. Остывший след не вызывал в нём никакого энтузиазма. У меня тоже. Но раз ввязались в эту авантюру — где наша не пропадала! Будем преследовать до победного конца! Мы уже несколько дней не добывали соболя, а спущенный охотоведом план надо выполнять.В старой гари соболь проверил голубичник, лишённый вкусных плодов. Движение зверька было настолько хаотично и запутано, что мне пришлось несколько раз отыскивать выходной след и показывать его собаке.Последняя пороша была четыре дня назад. За эти дни лесные обитатели оставили на снегу уйму следов. В придачу снег испещрен многочисленными выбоинами от упавшей кухты и веток деревьев. Это отвлекает собаку, работающую по старому следу на глазок.Мы уже два часа преследуем голодного соболя. Нигде ему не удалось ничем поживиться. Часы показывали четверть первого. Я начал присматривать место для разведения костра. Следы вывели к редкому сосняку. Остановился около невысокой сухостойной сосны. Нарубил дров, разгрёб снег. На землю положил два толстых полена, а между ними — кучку тонких, тоньше спички, сухих сосновых веток, поджёг их. Когда ветки занялись пламенем, начал по одной такой же веточке подкладывать в костёр. В первый момент не торопился, чтобы не завалить слабый огонь большим количеством топлива.В тайге приходится много ходить, таская на себе груз не меньше восьми килограммов: ружьё, нож, топор, патроны, фонарик, котелок, поняга, продукты, добытые животные. Поэтому промысловик никогда не возьмёт с собой лишнюю иголку. Пословица: «Своя ноша не тянет», — к данной ситуации малоприменима.В жестяную литровую банку из-под сухого молока набил снег и подвесил над костром на сырую палку. Через десять минут чай готов. Обед занял примерно полчаса. Снежку, вылизавшему за короткий отдых натруженные лапы, тоже досталась своя порция корма.Взбодрённые крепким чаем и отдыхом, мы продолжили нудное распутывание холодного следа, напоминающее неотступное желание заблудившегося путника отыскать в холодной ночи призрачный огонёк хоть какого-нибудь жилья.Перед рассветом в еловом распадке с одинокими берёзками соболю повезло — придушил сонного рябчика. Затащил его под поваленную ель и отвёл душу парным деликатесом.Теперь соболь наш! Сытому зверьку, как удаву, срочно необходим длительный покой. Опытная собака, причуяв след маленького хищника, к которому добавились запахи недавно растерзанной птицы, на махах умчалась в тайгу. Через пять минут загремел её весёлый лай.Радостный, с учащённо бьющимся сердцем, поднимаюсь по пологому склону среди молодых сосёнок, припорошенных снегом, словно укутанных пышными белыми покрывалами. Кристаллы пушистого инея искрятся алмазной пылью в переливающихся лучах холодного солнца.Снежок лает на исполинскую лиственницу.Внимательно осматриваю дерево и не могу обнаружить соболя. Но Снежок лает уверенно. На всякий случай делаю большой круг вокруг дерева и не нахожу выходного следа. При более внимательном осмотре обнаруживаю на восточной стороне ствола на высоте примерно пятнадцати метров круглое отверстие — вход в дупло.Стреляю раз за разом из малокалиберного ствола в дерево чуть ниже входа в дупло. Пули со свистом и жужжанием отскакивают от мёрзлой древесины, как от брони танка. Зверёк молчит и не показывается. А Снежок лает настырно, азартно. Несомненно, он видел соболя, который при моём приближении спрятался в дупло.Остаётся одно — свалить дерево. Обхожу злополучную лиственницу. У самой земли она почти в два обхвата, на высоте двух метров — полтора. Дерево ядрёное, крепкое. Сколько ходил по тайге, такого великана не встречал. С таким «баобабом» мотопилой-то не сразу справишься. Это сколько же времени мне топором тюкать? Вот тебе бабушка и Юрьев день! Как говорят казахи: «Не повезёт, так и на верблюде собака укусит».Вынул из поняжки проверенный временем топор. Сделал я его специально для промысловой охоты. Для топорища выбрал берёзу, растущую на южном склоне сухого взгорка. Отпилил от комлевой части чурку длиной метр, продольными протёсами удалил часть коры для того, чтобы при высыхании древесина не трескалась. Положил чурку на вышку деревянного дома для просушки. Через два года расколол на плоские заготовки. Совершенно сухая древесина была прямослойной, слегка волнистой и без единого сучка.Топорище сделал под мои руки, с небольшим изгибом, чтобы не нарушить продольные слои древесины, и тем самым не ослабить его крепость. Тщательно отполировал его, подогнал под топор и дважды пропитал горячей олифой.В магазине выбрал средний плотницкий топор. На наждаке, не торопясь, срезал носок и пятку, уменьшив вес топора и длину лезвия. На режущей части лезвия увеличил угол, что придало топору крепость при рубке древесины в сильные морозы, исключив выкрашивание металла о сучки. Наряду с этим, при вхождении в древесину такое лезвие в ней не застревает и легко выходит наружу.Обычно при рубке толстых деревьев на нижней части топорища появляются сколы и выбоины. Чтобы это предотвратить, при насадке топорища я поставил тонкую жестяную пластинку длиной двадцать пять и шириной пять сантиметров. Один конец пластинки вошёл в топор, а противоположный закрепил двумя маленькими шурупами.Топорище расклинил сосновым клином, предварительно пропитав клеем топорище и клин.Длина топора — семьдесят пять сантиметров, вес — полтора килограмма. Крепится он на поняжке на двух ременных кольцах. Чтобы вытащить или вставить его на место, требуется не более пяти секунд. В тайге он всегда при мне — такая же жизненная необходимость, как ружьё или шапка.Часы показывают полтретьего. Начинаю рубить. Во все стороны летят щепки. С каждым взмахом топора тает, как снег в жаркий полдень, моя надежда на то, что сердцевина гнилая. Постепенно снег вокруг дерева утрамбовывается наподобие танцевальной площадки и становится золотистым от коры и щепок.За полчаса каторжной работы я врубился в лиственницу на десяток сантиметров. Сажусь перевести дух. Зимнее солнце коснулось вершин деревьев. Надо поторапливаться. Снова рублю настырно, с остервенением; примерно так рубились наши предки на Куликовом поле с ненавистными ворогами. Жарко — снимаю куртку. Топор с трудом вгрызается в мёрзлую и прочную, как сталь, древесину. Жарко — снимаю варежки. Тяжко — сажусь на щепки перевести дух.Затуманенную голову сверлит навязчивая мысль: каково там, в дупле, соболю? Наверное, он чувствует себя в полнейшей безопасности и по-своему, по соболиному, хихикает над несмышлёным двуногим, тюкающим у самой земли по несокрушимому дереву. Тюкает и пусть себе тюкает. А сам в блаженстве и неге переваривает рябчика и переживает все перипетии удачной охоты. Но мне всё-таки кажется, что наше присутствие вызывает у соболя неясную тревогу. Генетическая память рисует ему проблески картинок поведения его предков в сходной ситуации; вроде бы безобидное тюканье в конечном итоге может обернуться одним единственным тюком по собственной головушке. Не лучше ли убежать подальше от надоедливых пришельцев? Дай Бог, чтобы просветление у него наступило как можно быстрее!Холодно. Надеваю варежки и снова рублю. Вгрызаюсь в древесину, словно голодный бобр. Только бобру нечего торопиться; не свалит дерево сегодня, так сделает это завтра. А меня поджимает короткий зимний день. Оранжевый диск солнца опускается за деревья. К тому же до зимовья более десяти километров.Тяжко. Мышцы рук наливаются свинцовой тяжестью. Топор на всю длину топорища уходит в ненавистное дерево. А оно стоит всем чертям и мне назло.«Ничего, — думаю, — всё равно свалю!» Стиснув зубы, продолжаю работу. Ничто не заставит меня остаться на бобах. Чёрта лысого! Чтобы я оставил в дупле полторы сотни моих кровных рубликов?! Да ни за что!Сегодня суббота. На большой земле по старинному обычаю тройной праздник. Баню топят. Эх, с каким бы удовольствием сейчас завалиться в парную! Блины пекут. Да, сейчас бы горячих блинчиков со сливочным маслом да ароматным мёдом! Баб любят. Вот бы к любимой жёнушке под горячий бок!От дурманных мыслей чуть не вылетел топор из одеревеневших рук. Но продолжаю рубить. Пот застилает глаза. Не обращаю внимания. Рублю зло и отрешённо. Все помыслы о тёплой постели и блаженном отдыхе. Усталые мышцы просят покоя. В ушах — колокольный звон...Лай Снежка переходит в неистовый визг. Смотрю вверх. О, радость! На самой макушке лиственницы за труды наши праведные высвечивается соболь на фоне алого заката желанным призом!
г. Новосибирск
