КЛЕПЦОВ Анатолий Петрович
Победа над страхом и есть наслаждение
опасностью, и, кажется, нет ему равного.
(М. Лунин)
В Суоярви я приехал в 1979 году. Приняв должность и ознакомившись с делами, поехал изучать участок границы. Вот здесь-то, в 10 км от посёлка Порос-озеро, впервые и увидел карельских медведей.
Наш «УАЗ» медленно двигался по плохой дороге среди дремучего леса, болот и внезапно появляющихся небольших озёр — лампушек. Я с интересом наблюдал новую для меня природу. Вдруг водитель резко затормозил — дорогу перебегал средней величины медведь. Мы остановились. Медведь тоже остановился на обочине дороги, встал на задние лапы и с любопытством выглядывал из-за куста. Я вынул из кобуры табельный «ПМ», загнал патрон в патронник, открыл дверцу машины и вышел на дорогу. Медведь продолжал выглядывать из-за куста.
— Эй, Мишка, выходи, не бойся... — неуверенным голосом говорю медведю.
Медведь ещё раз выглянул, сделал резкий прыжок за куст и исчез. Конечно, я и не думал стрелять из пистолета, по-моему, нас обоих просто раздирало любопытство.
Приехав на заставу и выслушав доклад начальника об обстановке на его участке границы, я спросил:
— А медведи на вашем участке есть?
— Да, медведи есть. А один каждый вечер, в одно и то же время, лазает через проволочный забор — начальник заставы показал мне не схеме это место.
Решаем съездить посмотреть, как медведь это делает. Не доезжая до медвежьей «дороги», оставили машину, замаскировались и стали ждать.
Медведь появился через полчаса. Шёл он медленно, постоянно приподнимал голову — принюхивался, прислушивался, поглядывал по сторонам. Вот подошёл к двухметровому проволочному забору, ещё раз осмотрелся, лёг на спину рядом с забором.
— Сейчас начнёт преодолевать забор, — шепнул начальник заставы.
— Тихо, не спугни...
Медведь просунул переднюю и заднюю правые лапы между колючей проволокой и землёй, приподнял проволоку и продвинул туловище вперёд. Ещё несколько движений — и он уже по другую сторону забора. Что тут сказать? — Быстро, ловко, умно, а главное — точно так, как преодолевают забор наши солдаты в случае необходимости. Солдат мы учили, но как этому научился медведь?
Недалеко от заброшенного посёлка Вегарус я увидел медведя, который охотился на лося. Сначала мимо меня галопом промчался лось, явно убегая от кого-то. Дышал он тяжко, с храпом, а, увидев меня, остановился буквально в тридцати метрах. В этот момент затрещали сучья, и на полянку, точно по следу лося, выскочил большой медведь. Он тоже тяжело дышал, с морды свисала пена. Увидев меня, он опешил, затормозил бег, круто развернулся и скрылся в обратном направлении. Лось стоял ещё несколько минут, смотрел на меня, а я — на него. Кажется, он понял, что благодаря мне спас свою жизнь. Это был крупный бык. Ушёл он медленным шагом по берегу Койта-йоки.
Зима в Карелии 1980—1981 гг. была очень снежной, даже старожилы не помнили такой.
Снег шёл всю зиму и к марту лежал двухметровым слоем. Тяжко пришлось в ту пору всякому зверю в карельских лесах. В начале апреля образовался плотный наст — трагедия для лосей. Медведи вышли из берлог, и началась резня. Всё просто: наст не выдерживает лося, и он обречён, как только медведь обнаруживает его. Через один-два километра преследования лось выбивается из сил, останавливается, и медведь, легко передвигаясь по насту, расправляется с ним. Однажды я стал свидетелем такой расправы. Это произошло далеко от населённого пункта, в глухой тайге, но близко от пограничной заставы.
Сквозь деревья я увидел медленно идущую лосиху. Она скорее ползла — из-под снега виднелась только её голова и часть туловища. Чуть сзади так же полз её годовалый лосёнок. Их догонял медведь. Он знал, что добыча от него не уйдёт, и не очень торопился. Вот он догнал лосиху, прыгнул ей на спину, вонзил клыки в шею, когтями стал рвать спину и живот. У лосихи не было сил сопротивляться — она упала и затихла. Разбойник не спеша подошёл к лосёнку и, как кузнец молотом, ударил его лапой по позвоночнику. Лосёнок рухнул. Но и медведь был уже обречён — в моих руках заработал автомат Калашникова. Патрон в патроннике, фиксатор на одиночную стрельбу, прицел постоянный. Первая пуля — под лопатку, вторая — под ухо. Медведь не успел сделать ни шагу — упал замертво. Я поставил автомат на предохранитель и пошел осматривать место трагедии. Лосиха ещё подавала признаки жизни. У неё были до костей ободраны ноги, особенно передние. Лосёнок ободрал ноги не очень сильно — шёл по следу матери. Медведь был велик и красив. Это был мой первый медведь. Но охота оказалась случайной, а мне хотелось настоящей. Впрочем, на охоте случайностей так же много, как и в жизни.
Скоро я познакомился с егерями из районного общества охотников и рыболовов. Один из них, Михаил Клавдиевич — человек очень интересный. Сильный, крепкий, умелый и везучий охотник и рыбак, он имел непререкаемый авторитет среди местных и приезжих охотников. Жил в своём доме в деревне Райконкоськи, что в 70 километрах от Суоярви.
Частенько я приезжал к нему на охоту. Охотились, в основном, на лосей, глухарей, тетеревов. Каждый раз после охоты мы парились в его прекрасной русской бане, а потом ужинали в уютной кухне деревенского дома. На столе всегда было что-то сказочное: жареный тетерев в сметане, уха из налима (хозяин обожал налимов), малосольная икра ряпушки и щуки, щука варёная, посоленная крупной солью, к ней — варёная картошка со шкварками, квашеная капуста, маринованные огурцы...
Хозяин был не очень разговорчив, но после моих многочисленных вопросов расслаблялся и рассказывал интересные охотничьи истории.
— Михаил Клавдиевич, расскажите о своих охотах на медведя, — в один из вечеров попросил я.
— Да, есть о чём рассказать. Самая интересная охота на медведя — с лайками. На овсах-то или у привады всё просто — сиди и жди. Пришёл медведь — стреляй. А вот с лайками — всё по-другому. Были у меня две хорошие лайки, с малолетства притравил я их на медведя.
Смелые были и ловкие, а это главное. Нашёл я однажды след медведя на брусничнике. Собаки пошли по следу бодро. Значит — свежий. Прошёл километра полтора, слышу — лай.
Значит — догнали. По чернотропу-то медведь чаще всего старается уйти, но если непуганый, то не убегает, а пытается отделаться от собак угрозами, выпадами, идёт медленно и даже останавливается. Собаки его облаивают на безопасном расстоянии, надоедают. А я в это время подхожу поближе. На месте собаки лают громко, а по ходу голосами потоньше. Когда подходишь, гудят грубее — зверь останавливается. Тогда осторожно делаю несколько пробежек к собакам или иду наперехват.
Так получилось и в тот раз. Увидел я медведя, но вне выстрела. Собаки близко к нему не лезут, вертятся, бегают вокруг. Он крутит башкой, то идёт к собаке шагом, то отходит.
Собаки лают, забегают вперед, сбоку — не дают ему ходу. Медведь фыркает, злится, машет лапами — боится укусов. Всё внимание у него — на собак. А собаки умудряются даже теребнуть его за шерсть. А я тем временем подскакиваю всё ближе и ближе. Остаётся метров сорок — можно уж и стрелять. Но боюсь — собаки мешают, можно их зацепить. Подхожу ещё чуть-чуть. Собаки видят, что я подхожу, — заливаются до безумства. Пора стрелять. Выцеливаю — бах! Из второго ствола — бах! Медведь делает несколько шагов в мою сторону, лайки сидят у него на хвосте — вцепились. Вот он ещё раз отвлекается на собак, но теряет силы и заваливается. Готов!
Михаил немного помолчал и добавил:
— А вот и шкура того медведя.
На стене висела большая, хорошо выделанная медвежья шкура.
— Михаил Клавдиевич, а собаки в такой свалке не погибают?
— Нет, у меня таких случаев не было. Правда, раз медведь живот порвал Тузику, но не сильно, поправился пёс. Но после этого стал трусливым и на медведя ходить боялся. Лося не боится, на кабана идёт, а на медведя — ни в какую. Только почует запах — сразу прижмётся к моим ногам и жалобно скулит.
Однажды, во второй половине августа, звонит мне Михаил Клавдиевич и приглашает на охоту.
— На кого?
— На медведя.
— Каким способом?
— На овсах. Засидки уже сделаны.
Несмотря на большую загруженность по службе, даю согласие и через два дня еду к егерю. Настроение — радостно-тревожное. Первый раз ведь... Сумею ли? Радость, тревога, сомнения — всё вместе. Но очень хочется. А когда можно и хочется — то вперёд!
Михаил Клавдиевич встретил меня приветливо:
— Петрович, лицензия есть, медведи ходят на овёс каждую ночь. Медведица с медвежонком кормятся в первую половину ночи, потом приходит медведь, а медведица сразу же уходит — у них распорядок. Стрелять будем самца. Медвежью тропу на поле я знаю, на засидку пойдём засветло. Сейчас перекусим, выпивать не будем — запах, не дай Бог учует. Выпьем после охоты. Хорошо, что оба не курим.
К пяти вечера мы подъехали к посёлку Леппясюрья и свернули на овсяное поле, окруженное лесом, в трёх километрах от посёлка. Михаил Клавдиевич показал засидку, где расположится он, а потом — мою — кучу коряг в центре поля, оставшихся после раскорчёвки леса. Засидка была очень удобной — можно обстреливать всё поле, удобно и сидеть. С засидки Михаила угол обстрела был ограничен тропой зверя и частью поля. Михаил ещё раз напомнил мне меры безопасности, и мы разошлись по своим позициям.
Я тщательно осмотрелся, проверил оружие (ИЖ-58 и карабин «Лось»), удобно уселся на сухой пень. Карабин положил на колени, заряженное ружьё — справа. Проверил, легко ли вынимается нож из ножен. Всё в порядке. Сижу, наблюдаю, но чувствую, что не в меру напряжён и слегка знобит. Приказал себе расслабиться, но не терять внимания.
Охота на овсах — это терпение, терпение и ещё раз — терпение! Пусть холодно, пусть неудобно, пусть комары донимают — всё равно терпи... Мне же было и не холодно, и удобно, и комаров не было — полный комфорт! Но придёт ли медведь? Ах, как хотелось, чтобы он пришёл! Несколько раз казалось — вон он идёт! Но — увы... Присматриваюсь лучше и вижу то тёмное пятно с высоким овсом, то неубранную кучу соломы. Нервы напряжены до предела, но сижу — не шелохнусь. Прошло более четырех часов. Время тянется ужасно медленно.
Неожиданно прогремел выстрел егеря, через секунду — второй. Смотрю на часы — начало первого. Слышен ужасный рёв зверя и почему-то всплески воды в озере, которое расположено сзади засидки егеря. До сигнала Михаила не трогаюсь с места. Наконец сигнал — иди ко мне. Я быстро подошёл к нему, волнуюсь...
— Ушёл, — говорит Михаил, — но ранен...
Оказалось, егерь сидел так тихо, что медведь вышел точно под его засидку и начал принюхиваться. Михаилу стрелять было неудобно, шелохнуться нельзя, а ружьё надо было передвинуть стволом вниз. Он решил не стрелять до тех пор, пока медведь не выйдет из-под засидки. Но, вероятно, зверь почувствовал запах человека и неожиданно рванул в лес. Михаил успел произвести два выстрела, но не был уверен, что попал по месту.
Тропа, по которой бросился медведь, шла кромкой берега озера. Берег высокий — до двух метров. Медведь не рассчитал свой прыжок и сорвался в озеро. Рёв, барахтанье в воде — всё это я слышал отчётливо. По забрызганному водой берегу было видно, что медведю удалось выбраться из озера.
Мы решили тщательно осмотреть следы. Обнаружили кровь с правой стороны следа.
— Ранен в мышцу, кровь алая, уйдёт далеко, — сказал Михаил, изучив следы.
Мы прошли по следу метров пятьсот, и Михаил спохватился:
— Петрович, ночью искать раненого зверя опасно. Он разделается с нами за десять секунд. Завтра возьмём собак и найдём.
Выехали рано утром. Собаки активно взяли след и убежали. Мы шли по следу и нервно прислушивались — найдут или нет? К обеду стало ясно — искать бесполезно. Михаил пришёл к выводу, что рана была по касательной, и зверь выживет. Ушёл он уже далеко...
— Выживет. Они крепки на рану, — подвёл итог Михаил.
Мы славно пообедали под красавицей берёзкой. Не забыли и выпить за здоровье медведя. Пусть живёт...
В моём кабинете раздаётся телефонный звонок. Звонит первый секретарь райкома партии Ярегин:
— Как со временем? Не съездить ли на охоту?
— Время на охоту всегда есть. А если охоте мешает работа — брось работу, как говорил знаменитый Мантейфель.
Ярегин рассказал, что на колхозную пасеку повадился медведь, громит ульи каждую ночь. Пасечник в панике и страхе, колхоз — в убытке.
Пасека находилась в десяти километрах от Суоярви. Ульи с пчёлами стояли не очень компактно на красивой лесной поляне.
Пасечник показал нам разграбленные ульи. Жалкое зрелище — некоторые разбиты в щепки. Оказывается, медведь действует так: во вторую половину ночи идёт к ульям, наносит лапой удар по крышке. Улей падает, медведь идёт к следующему. Разбив несколько ульев, останавливается и начинает пожирать мёд вместе с воском и пчёлами. Одним словом — разбойник! Надо с ним кончать.
Засидки уже готовы. Мы, трое охотников, удобно расположились в них ещё засветло. Но было ясно, что все пространство мы не простреливаем — один угол поляны остаётся вне сектора обстрела.
Мириады комаров ни секунды не давали покоя и это при условии, что оголёнными были только руки. Я со злорадством давил назойливых тварей и складывал в кучку рядом. Она все росла и росла. А медведь пришёл только в половине пятого утра. Слышно было, как он ломает ульи именно в том углу пасеки, где мы не могли стрелять. Разбойничал зверь минут пятнадцать. У нас была договорённость: если медведь не виден и не подходит, будем палить в воздух, чтобы его напугать. Стреляли азартно, как будто по цели. Медведь, конечно, убежал. В следующий раз он пришёл на пасеку только через две недели. Среди охотников прошёл слух, что пасечник стрелял в него и легко ранил.
На одной из пограничных застав трагически погиб лось — запутался рогами в колючей проволоке и МЗП (малозаметное препятствие) и погиб от истощения. К трупу повадился медведь. Он был точен — приходил на ужин сразу же с наступлением темноты.
Труп лося лежал на берегу ручья со странным названием — Сикапуро. Ручей впадает в реку Койта-йоки. Вдоль ручья простирается широкая долина, заросшая невысоким камышом. Недалеко от места гибели лося начинается грива с густым ельником.
Мы с товарищем приехали засветло, расположились в сорока метрах от привады. Местность хорошо просматривалась. Я боялся тумана, и он действительно появился, но над самой землёй и очень тонким слоем. Было тепло, безветренно, над долиной стояла необыкновенная тишина. Я был уверен в успехе, сердце стучало в радостно-тревожном предчувствии.
Тёмную спину медведя, плывущего над белым туманом, я заметил метров за двести от привады. Он шёл медленно, уверенно, без остановок. Напрямую к приваде не пошёл, а свернул в густую еловую гриву и находился там минут пятнадцать. Я забеспокоился: неужели что-то заподозрил? Тем временем стало совсем темно. Попытался навести карабин в условную цель — мушку не видно. Пожалел, что не покрасил её в белый цвет. Решил — буду стрелять по направлению.
До рези в глазах всматриваюсь в то место, откуда должен выйти медведь. Сомнения и тревога не покидают меня. Выйдет или нет? И вот вижу тёмную движущуюся громаду. В тумане всё кажется большим, но это, действительно, очень большой медведь. От гривы ельника до привады ему надо было сделать шагов пятьдесят. Шёл он томительно долго. Шаг сделает, стоит — голову поднимает вверх, осматривается, нюхает... Навожу прямо на него ствол карабина. Ну, подойди, подойди ещё хоть немного! Стоит...
И в это время раздаётся ...могучий храп моего напарника. Медведь рявкнул, круто развернулся и стремительными прыжками скрылся в еловой гриве. Я сделал несколько выстрелов в «ту сторону».
Напарник проснулся, ошалело смотрит на меня:
— Что?! Что случилось?
Запас самого отборного мата у меня закончился через пять минут. Да и что с него взять? Он не был охотником, по определению А. И. Куприна, больше всего подходил к категории «шкурников». Вывод один — на ответственную охоту бери надёжных и порядочных людей.
На медведя могут охотиться только опытные, терпеливые, смелые, умеющие хорошо стрелять охотники. Выдержка, хладнокровие, вера в успех — вот качества, необходимые охотнику-медвежатнику. Думаю, что нам с напарником многого не хватало. Эту охоту лучше не испытывать. Но верно и то — если вам суждено умереть от инфаркта, то от когтей медведя вы не умрёте. Судьба продиктует свою волю в назначенный час и в определённом месте.
Ярким воспоминанием на всю жизнь осталась моя единственная охота на медведя в берлоге.
В январе 1980 года я встретился с егерем Дмитрием из посёлка Вегарус. Егерь проговорился, что нашёл берлогу и хочет добыть медведя. Я напросился к нему. Дмитрий дал согласие и назначил день охоты.
К месту берлоги выехали на ГТС (гусеничный транспортёр средний) втроём: егерь, я и мой сослуживец. У нас были ружья 12 калибра, а у егеря — карабин КО-44.
К моему удивлению, берлога находилась всего в 200 метрах от дороги, по которой ходили гружёные лесом машины.
Зима в том году была многоснежной, и мы с трудом добрались до возвышенности перед болотом, где находилась берлога. Лес — старые ели с небольшим подростом. Всё накрыто большими шапками снега.
— Здесь, — сказал егерь, указав на вывороченный корень ели и густой подрост молодых ёлочек, засыпанных снегом.
Я внимательно осмотрел место и не нашёл ничего такого, что говорило бы о наличии берлоги. Грешным делом подумал, что Дмитрий ошибается. Но он показал чело — отверстие, через которое поступает воздух в берлогу. Снег вокруг чела был желтоватый от дыхания зверя. К нам подошла лайка Дмитрия. Ленивая, она всю дорогу ползла по нашим следам, а тут вдруг ощетинилась и трусливо залаяла у чела. Медведь своего присутствия никак не выдавал.
Мы с напарником утоптали площадку в двадцати метрах от берлоги и встали в полной готовности к стрельбе. Егерь расположился сбоку, за валежиной. Тем временем лайка совсем осмелела, подошла ближе к берлоге и залилась истошным лаем.
Послышалось глухое рычание, из берлоги резко мелькнула когтистая лапа. Лайка, поджав хвост, отбежала от берлоги. Так повторялось несколько раз. Егерь подал знак, что медведь на пределе и вот-вот выскочит из берлоги.
«Ну что, трусишь?» — спросил я себя. Внутренний голос ответил: «Да». И тут же кто-то, вероятно, тоже он, твёрдо продиктовал: «Спокойно, соберись, возьми себя в руки...»
Я успокоился.
И вдруг... Тёмная масса, мгновенно вылетевшая из берлоги вместе со снегом, сделала прыжок в несколько метров и рухнула. Два выстрела прозвучали одновременно. Медведь быстро работал передними лапами, дико ревел, пытался двигаться, но задняя часть туловища была совершенно неподвижной. Ревел медведь страшно, и в этом рёве явственно слышались самые ненавистные ругательства в наш адрес.
— Перебили позвоночник, — сказал егерь, прицелился и выстрелил медведю под ухо. Голова зверя безжизненно опустилась на снег. Все стояли, потрясенные картиной смерти царя наших лесов.
Придя в себя, мы с трудом дотащили медведя до дороги, погрузили в вездеход.
Я вернулся к берлоге, осмотрел её. Глубина — около метра, в сторону от чела примерно полтора метра, на полу подстилка из мха и сухих листьев. С одного боку берлоги был вывороченный пень большой ели, с другого — просто земля. Сверху берлогу прикрывали нижние ветви ели, покрытые толстым слоем снега. Наверное, медведю там было тепло и уютно.
При детальном осмотре оказалось, что наш трофей — самка среднего роста и весом до 160 килограммов.
Долго и тщательно снимали шкуру. Когда сняли, я был поражен — туша медведицы удивительно походила на фигуру голой женщины. Ещё несколько слов о внешнем облике медведицы: глаза и уши маленькие, морда продолговатая, массивная, лапы мощные, хвост короткий, мех густой с развитым подшёрстком.
Вечером жена егеря приготовила жаркое из медвежатины. Мясо было мягким и сладковатым. Я съел один кусочек и больше не смог — живо вспомнилась туша голой медведицы, так похожей на фигуру женщины.
Шкуру егерь подарил мне, себе взял желчь.
Да, воспоминания яркие, но чувства удовлетворения от этой охоты я не получил, в душе осталась какая-то досада.
