КАСАТКИН Иван Амброзьевич
«...Здесь зашумели сады, заплескалась вода в прудах, акклиматизировались животные, завезённые за сотни и тысячи километров от мест их традиционного обитания».
В. фон Фальц-Фейн
Мы ехали асканийской степью, и нам захотелось представить, как когда-то давным-давно здесь проезжали в дорожном экипаже чужестранцы из германских пределов, присматривая в просторах Таврии подходящие земли для своего хозяина — герцога Ангальт-Кеттенского, замыслившего разводить испанских мериносов и лошадей благородных пород.
Имея отары, превышавшие 100 000 голов, он испытывал в старых владениях жуткий дефицит пастбищ. Огромные южнорусские степи, наиболее пригодные для овцеводства, могли дать новое дыхание его делу. Было бы грешно не использовать родственные связи герцогства Ангальтского с Российским Императорским домом. Прежде чем стать Екатериной Великой, русская императрица была, как известно, принцессой Ангальт-Цербстской. Имперское правительство вело широкую колонизацию пустующих земель: следовало не опоздать к дележу пирога.
Таврийская степь. Стоит вглядеться в колышущееся над нею марево и словно проступят из небытия картины минувшего: ползущие от горизонта тумены «сотрясателя Вселенной» — могучего Чингисхана, кочующие скифы, сарматы, половцы... Многие народы и племена прошли тут. Одни исчезли за гранью времён. Другие напоминают о себе сосками курганов или мертвящими взорами каменных ликов двухметровых «баб», застывших со сложенными на животах руками.
Молчаливые свидетели древности, они видели, как бились и умирали здесь за лучшие пастбища люди, как уводили в полон целые стойбища кочевников турецкие янычары и крымские татары, как ходили на них запорожские казаки и как в конце концов бравые солдатушки светлейшего князя Потёмкина-Таврического в XVIII веке очистили земли, водрузив в Крыму и Северном Причерноземье Российский флаг. Тогда и началась колонизация степей, прежде насильственная, служившая для выселения разного рода «бунтовщиков», недовольных и опальных. Принимала степь и беглых крепостных. Но чтобы не превратить её в рассадник новой «пугачёвщины» и сдержать стихию переселения, правительствующий сенат «пригласил» к освоению юга России «культурных иностранцев», раздавая за бесценок оплаченные кровью русских солдат земли. В Таврию потекли обанкротившиеся помещики, любители лёгкой наживы, образовавшие касту колонистов и получившие невиданные привилегии: освобождение от налогов, военной службы, низкий процент ссуд и т. п.
В числе колонистов оказались и крестьяне с Полтавщины, замеченные в Турбаевском антифеодальном восстании. На землях теперешней Херсонщины они основали сёла Чаплынку, Каланчак и Буркуты.
Всю тёплую осень 1827 года агенты герцога Ангальтского, начав от великих Ногайских степей под Одессой, искали подходящую землю, всё глубже продвигаясь в древние пределы Таврии. Прорезая Байбакские холмы, встречая на пути многочисленные летучие стада сайгаков и пугливых тарпанов, наконец достигли мест, обозначенных на русской карте как «степь № 71». Безымянная, она полностью соответствовала требованиям герцога Фридриха Фердинанда Ангальт-Кеттенского, и он, уже в марте 1828 года, за символическую цену приобрёл 42,3 тысячи десятин земли. Покупка эта была совершена с высочайшего согласия Николая I, по поводу чего был издан его указ от 2 марта 1828 года.
Отчуждаемый участок степей находился в центре треугольника между побережьями Чёрного, Азовского морей и нижним течением Днепра, близ Перекопа и Сиваша, где через всю Таврию с юга на север пролегла соляная дорога — «чумацкий шлях». Сотни телег, гружёных солью, ежедневно тянулись ею во внутреннюю Россию.
В договоре о продаже земли между правительством Ангальт-Кеттена и России говорилось, что Его Величество Император даёт своё высочайшее согласие на поселение в Таврической губернии подданным герцога Ангальтского в границах участков № 71 и № 47, которые передавались ему во владение на вечные времена с правом наследования. На землях этих могли быть поселены также русские крестьяне. Герцогу предоставлялось право расширять имение покупкой других угодий вместе с крепостными. Оно могло быть также завещано, продано, заложено или отчуждено иным законным способом, хотя были и ограничения.
Угодья могли передаваться во владение лишь лицам, имеющим имущественные права в России, и без нарушения прав местного населения. Кроме того, владение переходило в казну, если по истечении отпущенных 10 безналоговых лет в хозяйстве будет менее 20 тысяч голов облагороженных овец. Срок исчислялся с 1 января 1830 года. Колонисты освобождались от рекрутства, разрешалось беспошлинное изготовление пива и вина, жители могли заниматься ремёслами и торговлей, не придерживаясь постановлений о гильдиях.
Церкви и школы должны были строиться за счёт средств герцога. Он же оплачивал труд персонала и полицейской службы. Внутренние гражданские дела поселенцев рассматривал суд, назначенный герцогом. Однако истцы могли обращаться в уездные земские суды. Попечение над колонией поручалось генерал-губернатору Новороссии при участии губернатора и вице-губернатора Таврии.
Земли герцога Фердинанда Ангальтского относились к Днепровскому уезду Таврической губернии. Большая их часть, именуемая местными новороссами «Чапли», и будет позднее названа «Аскания-Нова». Относительно народного наименования предполагают две версии. Согласно одной, здесь некогда было ногайское урочище Юлкан-Чаплы, по другой — название проистекает от цапель, во множестве водившихся вдоль побережья. Название «Аскания-Нова» имело отношение к титулу графов Асканских, поскольку ангальтские герцоги именно его носили с 1330 года. В память о потерянной в Германии былой Аскании они и решили назвать новое владение в Южной России «Асканией-Нова». Но прежде чем оно твёрдо укоренилось в России, его еще нередко называли как Ангальт-Кеттен или Новокеттен.
Меньшая часть угодий на побережье Чёрного моря сохранила татарские корни и называлась Дух-финей, Досией или Дусиней.
Меж имениями, связанными прямой и широкой дорогой, идущей по степи, было не более 70 километров. От Перекопа до Аскании-Нова — 40 километров, от Днепра — 50. Дух-финей, располагаясь в 35 км от Перекопа, волнообразно спускался с востока на запад к Чёрному морю.
Оба участка представляли собой целину, где отсутствовали реки, ручьи и пруды. Но огромные пастбища располагались в низменностях и могли давать корм животным в самое засушливое время. Зато леса не было, жалкие одинокие деревья не задерживали даже взгляда.
Первыми поселенцами владений стали несколько сторожей, а их барак — началом Аскании-Нова.
Получив в дар от царя землю, весьма крупный капитал, освобождение от налогов на 13 лет и распорядившись сделать его хозяйство полностью самостоятельным, герцог Фердинанд Ангальтский в августе 1830 года приказал всем долго здравствовать. Владение перешло к его брату Генриху.
Наметившиеся было успехи в разведении мериносов и чистокровных арабских скакунов неумелым хозяйствованием управляющих сошли на нет.
После смерти в ноябре 1847 года герцога Генриха Ангальта встал вопрос о дальнейшей судьбе Аскании-Нова. Поиски очередного хозяина привели к помещику и скотовладельцу Фейну из Елизабетфельда в Южной России. Первоначально он получил владение в ежегодную аренду. Лишь 6 октября 1856 года с утверждением купчей Симферопольской судебной палатой оно за 525 тысяч прусских талеров перешло к Фейну.
С этого времени судьба Аскании-Нова круто изменилась. Умелый хозяин, Фейн не только сумел поставить её на ноги, но и разбогател, продавая пользующуюся спросом на рынках Европы шерсть мериносов.
Откровения Фальц-Фейнов
Выдавая единственную дочь замуж за помещика-соседа Фальца, Фейн поставил условие — слить две фамилии в одну. Этим было положено начало династии Фальц-Фейнов. Первый приехавший и поселившийся в России Фейн происходил из Вюртинберга. Он объявился в немецкой колонии на реке Молочной под Мелитополем в 1793 году. История его появления там передаётся среди потомков без изменений, с немецкой пунктуальностью. Брат Фридриха Эдуардовича, Владимир, вспоминал:
«Фейн служил солдатом в одном из вюртенбергских полков. Он имел вспыльчивый характер, был огромного роста и необычайно силён. Однажды у него произошла стычка с офицером, его начальником. Ссора разыгралась в то время, когда Фейн с ружьём к ноге стоял в строю. Речь шла, насколько известно, о каком-то пустяке. Но Фейн настолько вышел из себя, что недолго думая, схватил ружьё и нанёс офицеру, который дал ему пощёчину, удар примкнутым штыком. После этого ему удалось скрыться и след его затерялся неизвестно где...»
Впоследствии сын этого «героя», Фридрих Фейн, родившийся в 1794 году уже в России, и стал основателем владения Фальц-Фейнов. Как и отец, он был могучего сложения и характер имел буйный. Однажды отец и сын крепко повздорили, и тогда повторился почти один к одному вышеописанный случай. Оказавшееся в руках отца ружьё осечки не дало: он выстрелил в сына. Однако тот остался жив и бежал из отчего дома на Кавказ, где быстро освоился и в течение нескольких лет сумел сколотить порядочное состояние. Лишь после смерти отца он явился в немецкую колонию на р. Молочной.
Владения отца показались Фридриху недостаточными, он стал активно их расширять. Вначале под Мелитополем приобрёл имение Элизабетфельд, чуть позже — Преображенку на Перекопском перешейке. Наконец, как мы уже знаем, в 1856 году разобрался с владениями ангальтского герцога. За ним присовокупил Ивановку на Херсонщине, на Днепре — Гавриловку и Михайловку. В Крыму приобрёл имения Чирик и Денкельчик. Но и это не стало пределом. Севернее Аскании-Нова он включил в орбиту своего хозяйствования Успенку, Максимовку, Александровку, Черноморье, Весёлое. В Вильненской губернии его собственность пополнило имение Налибоки.
В конце концов Фейны стали самыми богатыми помещиками Южной России с прекрасной репутацией среди овцеводов. Но достигнуто это было не за счёт безудержной эксплуатации, а за счёт смелых новаторских идей, передовых технологий, внедрения машинного труда.
К опыту современного капиталистического хозяйствования Фейнов обращался и будущий узурпатор власти Владимир Ульянов, работая над известным трудом «Развитие капитализма в России». Он писал: «В Таврической губ. Фальц-Фейн имеет 200 000 дес... О размерах хозяйства может дать представление тот факт, что, например, у Фальц-Фейна работало в 1893 г. на сенокосе 1100 машин...»
Фридрих Фейн, как и последующие его потомки, был благодарен приютившей его России. Он оказывал постоянное гостеприимство офицерам и солдатам русской Крымской армии, предоставляя бесплатно продовольствие проходящим частям. Позже Император Александр II, следуя из Крыма в Санкт-Петербург через Перекоп, останавливался в Преображенке и, лично благодаря Фридриха Фейна за внимание к нуждам России, подарил ему золотое кольцо с двуглавым орлом в обрамлении чёрных бриллиантов. Признанием заслуг перед Россией в Крымской войне и достижений в развитии скотоводства и земледелия семья Фейнов получила как царскую милость наследственное право почётного гражданства. Одновременно Александр II дал разрешение дочери Фридриха и его зятю Иоханну Пфальцу добавить к фамилии Пфальц фамилию Фейн, при этом для удобства произношения и благозвучности буква «п» убиралась. Так образовалась фамилия Фальц-Фейн.
Старший из семи их детей, Эдуард, стал отцом следующего в поколении теперь уже Фальц-Фейнов — Фридриха, основателя знаменитого природного зоопарка.
От вольера к степному «раю»
Он явился миру 16 (29) апреля 1863 года и с раннего детства обнаружил тягу к природе и животному миру. Уже гимназистом Фридрих получил от отца разрешение на свой первый вольер для содержания птиц: канареек, малиновок, варакушек, горихвосток, снегирей, чижей. Постепенно он дополнял состав обитателей представителями местных степных видов, которых ловил или ранил во время охоты. Так продолжалось и во время учёбы в Дерптском университете. Он неизменно возвращался в Асканию-Нова. Исколесив её окрестности вдоль и поперёк, предпринял первую маленькую экспедицию к побережью Чёрного моря на полуостров Джарылгач, где водилось неимоверное количество пернатых. Домой натуралист-любитель привёз много дичи, чучел, гнёзд и птичьих яиц. Любознательность приводила его в Херсонский порт, чтобы послушать рассказы видавших виды моряков.
Первая попытка молодого Фридриха по организации зоопарка относится к 1883 году, когда он огородил участок степи в восемь десятин. Помогал ему в заботе о питомцах крестьянский паренёк Клим Сияшко. Этот самородок оказался под стать хозяину: сам освоил зоологию, латынь и многое другое, сделался фактическим руководителем зоопарка. С ним Фридрих проводил дни и ночи в степи, наблюдая за птицами, ловил их и заселял в огороженный участок.
В 1888 году прибыли первые животные из-за границы. Это были три оленекозьих антилопы. Через год состоялась всемирная выставка в Париже, где впервые появилась Аскания-Нова, представившая шерсть, зерно и другую продукцию. Образцы были отмечены высшей наградой, а план ботанического сада удостоился золотой медали. Удостоенные высших наград образцы должны были представляться на аудиенции президенту Франции, и эта честь была поручена Фридриху.
После выставки его стремление к акклиматизации животных окрепло. Он познакомился на ней со многими известными в этой области людьми, особое внимание привлёк знаменитый американский охотник на буйволов Коди, или, как многие его называли, Билл из Буффало. С этим человеком и многими вождями индейцев Фридрих провел немало времени, получил от них в подарок ковбойские сёдла, индейские одежды, уздечки с набором лассо и трубку мира. В 1889 году он познакомился с директором Берлинского зоосада доктором Гекком, ставшим его другом и советчиком.
Вдохновлённый впечатлениями от выставки и новыми знакомствами, Фридрих в 1890 году с большим размахом заложил зоопарк на стыке уже огороженной ранее территории в Аскании-Нова, позже добавив ещё приличный кусок земли для крупных животных. Не всё образовалось сразу, пришлось сооружать источники воды, выкапывать пруды, высаживать деревья и кустарники, создавать газоны и даже небольшое болото.
Об этом легко писать, на практике же это требовало огромной работы, в том числе и просветительской. Чего стоило убедить население не трогать животных. Но Фридриху это удалось. Через несколько лет приезжающие могли видеть свободно бродящих вокруг усадьбы, по улицам и дворам, диких птиц и зверей.
Вокруг Аскании-Нова посеяли зерновые и травы, служившие кормом зайцам, фазанам, куропаткам, перепёлкам и другой живности. Зелёный кустарниковый барьер защищал мелких степных животных от бродячих собак и хищников. Парк и ботанический сад были огорожены проволочной сеткой и закрыты для зверей, живущих вне пределов заповедника. Здесь всегда можно было наблюдать сотни степных зайцев, невообразимые стаи куропаток и перепёлок. На рукотворных озёрах плескалось не меньшее количество гусей, уток, пеликанов, лебедей...
Одним из первых в Российской Империи создав зоологический парк, (не зверинец — таковые уже были, а именно зоопарк в природе), Фридрих Фальц-Фейн явился и пионером кольцевания птиц. Уже в 1882 году окольцованные в Аскании-Нова птицы были обнаружены в Африке. Фридрих начал научное изучение маршрутов миграций птиц, он стал много ездить, путешествовать, подбирая и заселяя зоопарк новыми и новыми видами. Особенно его привлекали животные африканских саванн, азиатских степей и прерий Америки — антилопы, буйволы, дикие ослы, верблюды, лошади... Он непременно хотел восстановить популяции прежних обитателей южнорусских степей — сайгаков, муфлонов, дроф, стрепетов, фазанов, журавлей, цапель, степных хищных птиц...
Под стать зоопарку вышел и ботанический сад, наполненный невиданными прежде в степи деревьями и кустарниками, который населяло множество разнообразных певчих птиц. В прудах и озёрах стали обыденными экзотические рыбы.
Аскания-Нова постепенно превращалась в Таврийское Эльдорадо. Ничего подобного в России и Европе не было. Желая не допустить вымирания животного мира Таврийской степи, Фридрих Э. Фальц-Фейн проделал невероятную работу по поискам и разведению южнорусской дикой лошади — тарпана и лошади Пржевальского, поддерживая самые тесные отношения с зоологами и путешественниками Бюхнером, Клеменсом, братьями Грум-Гржимайло, Козловым, Асановым, Матчи... Сподвижник Пржевальского Петр Кузьмич Козлов, сделавшись другом Фридриха и проникшись его идеями, оказывал исключительно действенную помощь, сам постоянно бывал в Аскании, как специалист по Азии участвовал в снаряжении экспедиций в Монголию. Получить экземпляры дикой азиатской лошади оказалось не просто.
Из воспоминаний Ф. Э. Фальц-Фейна:
«Два животных, оставленных в 1899 году в Ровдо, прибыли в Бийск весной 1900 года к Асанову. Там их увидел русский чиновник Ухтомский и уговорил Асанова подарить их царю. Их отправили в Гатчину, и по приказу царя академик Галинский подготовил описание. Кобыла через некоторое время погибла, жеребец же, великолепная особь, был подарен царём мне...»
«Рай для животных» к 1903 году обрёл видимые черты. Из года в год наращивались активные научные исследования. Фридрих Фальц-Фейн создаёт асканийский музей, ведёт раскопки скифских курганов, собирает всё, что представляет ценность для истории Малороссии в целом и Таврии в частности.
Особо полной была коллекция чучел зверей и птиц: аборигенных, акклиматизированных и мигрирующих.
Гордостью хозяина Аскании-Нова являлась собранная им библиотека с большим фондом научной и специальной литературы.
О заповеднике, зоопарке и ботаническом саде Фальц-Фейна заговорили не только в России и Европе. Они получили мировую известность. В Асканию-Нова потянулись учёные, путешественники, натуралисты-любители. Но могло случиться так, что вместо Аскании миру стали бы известны названия Элизабетфельд или Дорнбург. После смерти отчима весной 1890 года мать Фридриха стала единственной наследницей всего огромного владения и состояния Фальц-Фейнов, включая и дворец в Преображенке. Фридриху как старшему было завещано только фамильное поместье в Элизабетфельде.
Через пять лет (в 1895 г.) владелица всего состояния Софья Богдановна Фальц-Фейн решает разделить между детьми часть, ранее принадлежавшую их отцу Эдуарду Фальц-Фейну. Фактически управляющий хозяйством Фридрих поделил всё пропорционально на всех братьев и сестёр, включая себя. Соблюдая порядочность, тянули жребий. Тогда Аскания-Нова досталась Владимиру. Фридрих получил Дорнбург. В 1896 году Владимир по личной инициативе предложил старшему брату принять Асканию-Нова взамен имения Дорнбург. С тех пор и до 1917 года Фридрих был единственным хозяином асканийских владений.
Но чтобы создать в голой степи зоологический парк, ботанический сад, селения и хозяйственный сектор, требовались средства. Их надо было заработать. Вот это-то и удивительно. Как это удавалось совмещать Фальц-Фейнам и прежде всего Фридриху Эдуардовичу? Скоро минет сто лет, как отняли их собственность большевики, а наладить фальцфейновский механизм хозяйствования так и не сумели, да и поднимаемую ими степь загубили основательно. Разгадка — в личных качествах владельца и его отношении к собственности. Свой рабочий день Фридрих Эдуардович начинал в 5 часов утра, а заканчивал к ночи.
Разведение облагороженных овец, высокопородных лошадей, крупного рогатого скота, производство зерновых, бахчевых и технических культур, овощеводство и садоводство, строительство железных дорог, сооружение порта Хорлы, производство продуктов питания, селекционное животноводство и птицеводство, строительство ирригационных систем, организация научно-исследовательской работы требовали титанических усилий, знаний, выдающихся организаторских и административных способностей, финансового и иного контроля. Ведь и тогда хватало всевозможных аферистов и кидал. Фальц-Фейны с их капиталами были привлекательным «пирогом» для любителей поживиться за счёт ближнего. И такие случаи были. Однажды Фридрих Эдуардович чуть было не погиб под обломками рухнувшей усадьбы, подожжённой бывшим управляющим, изгнанным за злоупотребления. Однако это не влияло на их щедрую благотворительную деятельность и меценатство.
Сегодня систему хозяйствования, осуществлявшуюся Фальц-Фейнами сто лет назад, назвали бы социальным капитализмом или же шведским социализмом.
Но что было плохого в крепких хозяйствах, дающих положительный пример жизнеустройства?
Мало кто мог соперничать по уровню зарплаты его рабочих. В то время, когда на весь Днепровский уезд имелся всего один врач, у Фальц-Фейнов была больница, амбулатории, где бесплатно лечили рабочих с сохранением заработной платы, им назначались пенсии, их дети учились в школе. Ведь для них строили жильё, церкви. Во время полевых работ им доставлялось питание без вычета из зарплаты, в поместьях имелись столовые. В праздники организовывался досуг, народные гулянья и угощение от хозяев. Для пользования рабочих были установлены несколько телефонов и киноаппарат.
Большинство Фальц-Фейнов были социально активными людьми. Сам Фридрих Эдуардович был депутатом уездного и губернского земств, мировым посредником. Брат его, Владимир Эдуардович, написавший о старшем брате замечательную книгу «Аскания-Нова», избирался депутатом Государственной Думы. Во время голода 1892 года, когда Николай II, ещё будучи цесаревичем, возглавлял Комитет помощи голодающим, Фальц-Фейны одними из первых послали в бедствующие районы вагоны с зерном, выращенным в собственных имениях.
Политические и экономические взгляды Фридриха Э. Файльц-Фейна были очень либеральными. Его отношения как работодателя с рабочими носили не просто бесконфликтный характер — он имел твёрдое убеждение в необходимости их социальной защиты, считая в основе крестьянского благополучия частную собственность на землю.
Однако же это не помешало Ленину объявить Фальц-Фейна кровопийцей и эксплуататором трудового народа. Тогда как он, рискуя потерять весь свой скот, решал проблему государственного значения — разработки вакцины против сибирской язвы, косившей скотоводство России. Стоя за расширение прав института земства, он видел его органом народного представительства и местного самоуправления, к чему мы только теперь пытаемся возвратиться.
Охота? Непременно, непременно...
Иному покажется странным, что человек, столь глубоко озаботившийся сохранением диких зверей и птиц, первым создавший в России зоопарк в природе и знающий, что на просторах империи уже почти полностью исчезли многие виды, может быть заядлым охотником. И всё же странность эта закономерна.
Конечно же, знал Фридрих Э. Фальц-Фейн об общественном мнении в Европе, да и в России, о необходимости ограничения охоты, о её регулировании на основе закона. В те годы в России охрана животного мира серьёзно осуществлялась, пожалуй что, в удельных угодьях Министерства императорского двора да в частных владениях: в Беловежье, Гатчине, в Кавказском зверинце, в лесах графа Потоцкого на Волыни. Среди небольших заповедников выделялись ещё несколько: участок первозданной степи в Полибино Самарской губернии члена Государственного Совета Карамзина, тоже степной — графини Паниной в Воронежской губернии, заповедный лес князя Кочубея на Полтавщине. Существовавшие законодательные акты проблемы не решали. В этой части Фридрих Э. Фальц-Фейн был на стороне природоохранителей, поскольку охоту допускал с известными ограничениями. В архивах герцога Ангальтского в Цербсте имеются записи с описанием природы и охотничьих возможностей Таврийской степи времён её колонизации: «...охоту в степи можно по праву назвать превосходной, хотя здесь полностью отсутствует четвероногая дичь, нет крупных зверей. Охотник находит для себя удовлетворительную замену в виде имеющейся в изобилии пернатой дичи. На огромной территории для такой благородной охоты — сколько пожелаешь коршунов, весьма редких у нас (в герцогстве Ангальтском. — И. К.), орлов-могильников, дроф, лебедей, цапель, пеликанов, журавлей. Возможна и простая охота. Карликовые дрофы, зайцы, куропатки, утки, вальдшнепы, бекасы и чайки всех видов, зайцы-долгоноги, самые различные мелкие хищники здесь водятся — не переводятся.
Что же касается самой организации охоты, то она осуществляется либо в виде поездки (на тяге), либо в виде засады, либо в виде парфорса, для которого в степи существует великолепная порода борзых. С помощью этих собак на стремительных степных лошадках быстро настигают зайца... Теперь уже стала редкостью охота на волков, так как этот хищник из-за постоянно увеличивающегося населения в степях всё больше вытесняется в глубь России. Старые пастухи могут ещё холодными зимними ночами многое рассказать об охоте на волков... Если нечего есть, то и сейчас волки могут напоминать о себе...»
Сделавшись с юных лет страстным охотником, охотничьими трофеями Фридрих считал редких птиц и зверей, которых старался только подстрелить, чтобы затем вылечить и поселить в вольере. Не в счёт были зайцы, волки и лисы.
Даже предрождественская суета и строжайший запрет отца не остановили ученика пятого класса, приехавшего из Херсона в Асканию-Нова, — он улизнул на охоту. Одно неосторожное движение, и заряд дроби угодил Фридриху в предплечье. Кое-как кучер перевязал рану. Дома, сняв простреленный и окровавленный охотничий костюм, ослушник надел гимназическую форму и отправился в школу на рождественский праздник. Перестарался учитель. Он так тряс руку мальчугана, что незадачливый охотник от боли упал в обморок. Все ахнули, увидев окровавленный рукав. Ранение это долго давало о себе знать, но от охоты Фридриха не отвратило.
Студентом Дерптского университета он увлекался спортом: фехтованием, верховой ездой, стрельбой. Особенно любил выездку, вольтижировку и казачью джигитовку. Бывая на каникулах в Аскании, не упускал случая объездить дикую лошадь.
В один из праздников осенью 1886 года, опять же вопреки просьбам родителей, он взялся усмирить на глазах у гостей рыжего «дикаря». Каурая так вздыбилась под седоком, что, казалось, пойдёт на задних ногах, подобно человеку. Какое-то мгновение она стояла столбом, потом, потеряв равновесие, рухнула на спину. Вместе с лошадью, не сумев освободить ноги из стремян, упал и наездник. Ему пытались помочь, но он поднялся сам и молча удалился в конюшню. Вошедший следом отчим увидел его висящим на одной руке на перекладине стойла. Выяснилось, что превозмогая боль, он так выправлял вывихнутый сустав. Лишь после этого позволил наложить повязку и присоединился к гостям, как ни в чём не бывало. Это происшествие тоже не повлияло на его увлечение объездкой лошадей и занятие верховой охотой.
В зимнюю пору он обычно уезжал в Петербург, в заграничные поездки, где встречался с учёными, политиками, решал дела в правительстве, навещал друзей. Возвращаясь к обыденным заботам в Аскании-Нова, если не случались срочные дела, чаще всего пополудни выезжал в степь со своей неизменной трёхстволкой поохотиться на зайцев или лисиц.
В снежные зимы использовал лёгкие сани, запряжённые четвёркой рысистых лошадей, проносился вихрем мимо верховых загонщиков, спевших к зверю борзых. Кучер всякий раз опасался не выбросило бы его из санок на крутом повороте или на кочке. Но барин не давал никакого шанса стронутой дичи. Стрелял метко, укладывая её, как правило, с первого выстрела.
Особняком стояли охоты на дроф. Однако, как и осенью, их часто совмещали с травлей и, лишь заметив птиц, переключались на них. Протекала такая охота своеобразно. Ранним утром пять-шесть саней рассредоточивались по степи в линию, полдюжины верховых загонщиков уезжали далеко вперёд на поиски дроф. Если дудаков удавалось обнаружить, сани и всадники образовывали большой «котёл» диаметром в несколько километров. Охотники, одетые в белые шубы или белые халаты поверх тёплой овчины, выкатывались на снег из низких саней через каждые сто шагов. Всадники и возницы с опустевшими санями продолжали движение по кругу, пока не замыкали его. Это было сигналом к началу охоты. Полукруг загонщиков приходил в движение: покрикивая, щёлкая бичами, гремя трещётками, наступали они на теснимых дудаков с намерением поставить на крыло. Тяжёлые и неповоротливые дрофы сначала сбивались в круг, тревожно вытягивая шеи и оглядывая во все стороны степь. Чтобы взлететь, им надо было разбежаться, что они делали неохотно. Когда же загонщики опасно подпирали, стаю охватывала паника. Пометавшись, они рассредоточивались по фронту и, увлекаемые особенно нетерпеливыми, мчались на цепь затаившихся стрелков. Тогда мало кто из охотников оставался без выстрела. Расторопные да меткие успевали не единожды прочистить стволы. Особенно успешной стрельба была, когда начинался неорганизованный подъём птиц, и они перед стрелковой линией круто сворачивали и тянули вдоль неё. Но случалось, дрофы вставали на крыло плотно и пересекали опасную черту организованно, в одном месте. Тогда фланги оставались с носом — дудаки не оставляли большинству охотников никакой возможности выстрелить.
Фридриха это забавляло. Хотя и был он азартным охотником, но знал и ответственность, и чувство меры. По его просьбе, охотники не достреливали легко раненных птиц. Их подбирали и отвозили в усадьбу, выхаживали, и они пополняли число обитателей зоопарка.
После парочки таких загонок охотники устраивали привал с завтраком. Затем, если удача не сильно благоволила, охотились ещё до полудня.
Дальше происходила перемена объекта охоты — наступал черёд лис. Коричневато-красные корсаки имели обыкновение прятаться в норах под старыми стогами сена, стоявшими в степи по нескольку лет, уже давно упревшими, заплесневевшими и потому мало пригодными для корма скоту. Здесь лисы находили надёжную и тёплую крышу. К тому же в стогу квартировали мыши, а сама хатка служила хорошей заманухой для зайцев.
Выкуривания лисиц дымом и раскапывания нор Фридрих избегал: первое почти всегда вело к сжиганию стога, а второе — к разрушению лисьего жилища, в котором другой зверь уже не поселится. Для этой цели он приобрёл редкую ещё в России породу такс. Собак пускали в норы, и когда лисица была принуждена покинуть нору, в дело пускали борзых. Начиналась травля. Охотники на лошадях устремлялись следом. За всей этой кавалькадой, сопя и тявкая, колтыхались до времени брошенные таксы. Борзые вскоре настигали ошалевшего лиса, катились кубарем, перегрызались меж собою за удовольствие помять его мягкую шкуру, но разогнанные бичом егеря, успокаивались. Всё повторялось у следующего стога.
Для охоты на крупного зверя Фридрих Фальц-Фейн в 1897 году приобрёл большое лесное поместье Налибоки в Вильненской губернии. Находясь на границе Минской губернии, угодья выходили к Неману. Прежде это красивое имение принадлежало немецкому рейхс-канцлеру князю Гогенлоэ, но он был вынужден продать его, поскольку новый российский закон запрещал иностранцам иметь земли в приграничной зоне. В имении имелся маленький, но очень уютный охотничий замок, срубленный из массивных обтёсанных брёвен, больше похожий на древнерусский терем.
Гогенлоэ приезжали туда отдохнуть в уединении и поохотиться. Только лосей насчитывали три сотни. Не были редкостью благородные олени, косули, кабаны, рыси. Обжили угодья речные выдры, норки, куницы, бобры. Водились глухари, тетерева, рябчики, фазаны, лебеди, журавли и чёрный аист. Генерал П. К. Козлов, восхищавшийся Асканией-Нова, посетив Налибоки, был от них в неменьшем изумлении, видя, сколько заботы вкладывается в сохранение среды обитания животного мира.
Создав в Налибоках совершенную систему прудов, новый хозяин развёл много ценных пород рыб. Охотничий замок не только достроили, но и расширили. В нём Фридрих Эдуардович принимал гостей, для которых устраивали поистине «королевские» охоты, по затратам на обеспечение условий для участников ничем не уступавшие царским охотам в заповедном Беловежье. Зато в другом охоты в Налибоках отличались от царских кардинально. У Фальц-Фейна никто за количеством отстреленной дичи не гнался. Кровожадность там была не в чести, поэтому приглашались в Налибоки Охотники с большой буквы, способные ограничиться удовольствием охоты на разрешенную дичь. Остальное компенсировалось богатой культурной программой, на что Фальц-Фейны были большие мастера.
Там, в Налибоках, Фальц-Фейн любил охоту на реву. В Аскании-Нова он создал гибрид марала и благородного оленя, соединившего в себе изумительные формы, размеры, вес, рога и голос. Их осенний рёв был для него любимейшей музыкой. Его неразлучный друг Гарри Вальтер вспоминал, что незадолго до смерти последним вопросом, который задал Фридрих Эдуардович, слушая рассказ о посещении Налибок, касался оленьего рёва. «Олени действительно кричали так, как кричат олени в Германии?» — спросил Фальц-Фейн с вспыхнувшей в глазах искоркой.
Разразившаяся война не пощадила и налибокские леса. Пострадали невосполнимо и угодья, и его обитатели. Лес вырубали, всякую дичь, попадавшуюся на глаза солдатам, безжалостно отстреливали. Рыбу из прудов повыловили, точнее — переглушили гранатами. Новые «хозяева-большевики» прикончили последних лосей, оленей и всё, что ещё оставалось помельче.
Черноморские дни Днепровского отдела
Почти все Фальц-Фейны охотились. Этим в России вряд ли кого можно было удивить. А вот они удивляли. Мало кто, как они, умел придать охоте столько шарма, превратить её в настоящий праздник.
Изумительным охотником, выдумщиком и организатором слыл дядя Фридриха Александр, от которого племянник, будучи сам участником его мероприятий, очень многое перенял.
Александр Иоханович, величавшийся на русский манер Ивановичем, долгое время возглавлял Днепровский отдел Императорского общества правильной охоты. Ему принадлежало имение Черноморье, где он ежегодно собирал охотников отдела и гостей на охоты и стрелковые состязания, будучи лично очень любезным и гостеприимным хозяином замечательных угодий, в обустройство которых вложил не только большие средства — душу.
Мероприятия, называвшиеся съездами «партизан Губерта, Дианы и Спорта», он, как правило, приурочивал к лучшим дням года, сообразуясь с сезоном охоты и погодными условиями Черноморского юга.
Все, кому доводилось побывать на фальц-фейновском «съезде», мечтал ещё хоть раз оказаться в числе приглашённых и долго вспоминал проведённое там время.
Накануне открытия «Черноморских дней» к вечеру в Черноморье прибывали охотники, спортсмены и гости. Большой катер циркулировал между Херсоном и Голой пристанью. Дальше прибывших лихие фальц-фейновские кони мигом доставляли в имение хозяина угодий, несмотря на солидное расстояние между Голой пристанью и конечным пунктом.
В 7.30 утра следующего дня звуки оркестра Александра Ивановича под управлением капельмейстера начинали играть торжественный мотив из оперы Вебера «Волшебный стрелок». Пробуждение гостей сразу сопровождала улыбка. Все получали бодрящий заряд эмоций. Начиналась радостная суета у ружей, снаряжения и амуниции.
Для приёма гостей были выстроены палаты: большие, двухэтажные, с коридорами и номерами, одним словом — гостиница.
Широкая, завершавшаяся киоском аллея парка, под прямым углом упиравшаяся в дом для гостей, окружённый самыми диковинными деревьями, разноцветная панорама клумб, листвы со множеством необычных оттенков и форм — всё представлялось жителям средней полосы экзотическим раем. Пели птицы. Идиллия. Но все ждали главного — охоты. Как правило, после «Волшебного стрелка» исполнялась ария из «Фрейншютца»:
Что лучше охоты?
В леса и болота
С утра без заботы
Мы рыскать идём!
Многие, кто знал эти слова, подхватывали:
Чуть рог заиграет
Иль сталь залетает,
В нас кровь закипает
Горячим ключом...
Арию сменяли марши, специально написанные для А. И. Фальц-Фейна, точнее, по его заказу для «Черноморских дней...» Завтракали на веранде: чай, кофе, закуски... Подавалась вереница экипажей. До охоты было, в общем-то, далеко, но Александр Иванович так тонко, с немецким подходом, всё обустраивал, что гости во всякий момент ощущали полноту комфорта. Свежие кони быстро доносили охотников к первому загону, к Бехтерам, откуда чаще всего и начиналась охота.
Там, в Бехтерах, жил ближайший сосед А. И. Фальц-Фейна, который тоже насадил у себя лес и развёл фазанов. Его угодья также имели прекрасные биотопы для полевой и пролётной дичи. По духу сосед как нельзя лучше соответствовал А. И. Фальц-Фейну. Это была исходная точка. Рядом проходил ров, у которого обыкновенно выставлялась линия стрелков. Распорядителем охоты выступал сам хозяин Черноморья. Он восседал на крупном першероне и после жребия расставлял охотников на номера. Всё было отработано, делалось быстро и деловито. Александр Иванович, окинув взглядом угодья, подавал сигнал — начать загон. Загонщики пускали такс и фокстерьеров, хорошо натасканных и обученных, умеющих поднять на крыло любую птицу и разыскать битую, столкнуть зайца, лисицу и другого зверя. Вскоре раздавались их голоса. Начиналась пальба. На линию неслись фазаны, куропатки, перепела, витютни, клинтухи и сизари, улепётывали зайцы.
Куропатки, подвергшиеся дробовому дождю, отлетев накоротке, быстро падали в траву. Фазаны с коканьем взмывали свечой и планировали через ров, стрелковую линию к чагарникам и высокому травостою.
Нередко поднимались дрофы и, грузно хумкая крыльями, тянули на излюбленные целины солончаков, на лету «хакая» от жары и косясь на охотников, загонщиков и собак, на всё это пестрое сборище, вторгшееся в их владения.
Второй загон исполнялся в чисто европейском стиле и удивлял охотников обустройством угодий. Для стрелков были подготовлены ямки с лесенкой, с сиденьями под молодыми деревьями, дающими тень и прохладу.
Стрелки имели хорошую перспективу обзора — своего рода лобное место в виде треугольника, куда зверь выставлялся чисто, словно яичко на блюдечке подавалось. Посредине стрелковая линия прерывалась большой беседкой с бельведером и триумфальными арками.
Здесь, тоже по сигналу Александра Ивановича Фальц-Фейна, начинался гомон загонщиков. Мчались зайцы. Порывисто и шумно взрывались стаи куропаток.
После стрельбы и отбоя участники собирались у беседки. Там охотников поджидали наблюдавшие за происходившим дамы. Проводилось кратковременное угощение черноморским виноградом.
Третий загон тоже был со скамейками на номерах, скрытых кустарником, а местность уже отличалась от прежней. Кругом были ставки и заросли, кустарники и камыши, почва песчаная и бугристая, охваченная амфитеатром лесонасаждений. Здесь нередко попадали под выстрел лисицы. Однако хозяин ещё с весны старался уничтожить их, чтобы сохранить молодняк птицы и зайца.
Рядом с Фальц-Фейном можно было видеть председателя Новороссийского отдела Императорского общества правильной охоты, включавшего и Одессу, г-на Стражеско. Стрелял он метко и красиво. Принятый почётным членом и в Днепровский отдел, Стражеско деятельно участвовал в выработке нового закона об охоте 1892 года, внёс в его проект немало ценных предложений. К слову сказать, младший брат Фридриха Эдуардовича Фальц-Фейна, Владимир, тоже возглавлял один из южных отделов Императорского общества правильной охоты — Херсонский. Он также был постоянным участником «Черноморских дней...» дяди Александра.
После ланча, десерта и кофе снова подавались экипажи и стрелки ехали к месту состязания в стрельбе пулей. Тогда в России, как и в Европе, стрельба пулей входила в моду, и Фальц-Фейны были одними из первых, кто устраивал такие состязания. Для этого было оборудовано специальное стрельбище.
Стрельба пулей была введена в программу «Черноморских дней...» Днепровского отдела с 1900 года, тогда как в иных местах о ней лишь говорили. В Черноморье это сделали быстро и хорошо. Организация состязаний была чёткой. Производилась запись участников. Некоторые стреляли из своего оружия, другие из винтовок Фальц-Фейна. Можно было пользоваться диоптрием и шнеллером. Оптика не разрешалась. В состязании принимали участие и дамы. Рядом в павильоне размещался буфет с прохладительными напитками, фруктами, десертом.
Состязания проводились на призы. Победители вознаграждались материально. Дистанция назначалась в 50 метров. Мишень была маленькая, применявшаяся обычно для стрельбы из пистолетов и револьверов. В качестве подвижной мишени был устроен разрисованный в натуральную величину среднего зверя кабан, задрапированный кустами и деревьями. Быстроту его движения можно было регулировать.
День завершался представлением любительского цирка, в программу которого включалась выводка породистых лошадей, цирковые номера на манеже, вольтижировка на неосёдланной лошади, манежная и парфорсная езда, джигитовка, пение и танцы, показ дрессированных животных, французская борьба.
Участие в выступлениях принимал и сам А. И. Фальц-Фейн, и его родственники. Имел он геркулесовскую фигуру и был одет так, что вызывал восхищение публики: красивый элегантный однобортный сюртук с позолоченными пуговицами и высоким стоячим воротником, светлые брюки, тонкой работы сапоги, в руках — кавалерийский хлыст.
То, что проделывали лошади по команде Александра Ивановича, было само по себе редкостью. Любой цирковой директор дал бы дорого за каждый выход Фальц-Фейна — так высоко было его умение и дрессура животных, спокойствие, выдержанность, такт.
Всеобщее удивление вызывала джигитовка. Наездник Э. Э. Шульц проделывал всё необычайно ловко, со стрельбой, пируэтами и сальто на полном скаку. Завершал представление выход шталмейстера М. П. Ренча с красивыми, безупречно выдрессированными лошадьми. Это был виртуоз и профессор дрессуры.
Представление завершалось с зарёй, но ещё долго оркестр играл изумительную музыку. Он же открывал утра всех последующих «Черноморских дней...» С музыкантами впереди и возвышающейся над всеми фигурой Фальц-Фейна все снова направлялись к павильону стрелкового стенда. Он напоминал петербургский на Крестовском острове, но по красоте фона, планировке симметрично раскинутых лесов и кустарников, был несравненно лучше последнего. Собственно, павильонов в Черноморье было два: для стрелков и публики. Для судьи — особая подвижная кабина. Стенд был оборудован всем необходимым для стрельбы и для стрелков.
Вычисленный гандикап каждого стреляющего, правила, подробности призов -всё аккуратно вывешивалось на стендах главного садочного павильона. Порядок производства стрельбы и работа секретариата были безупречны. Каждый стрелок при записи вносил подписку и покупал «марки на голубей». Когда подходила его очередь стрелять, он опускал за предстоящего голубя марку в кружку, висевшую на груди у егеря и запертую на замочек, и только тогда становился на стрелковый номер.
Как только призовая стрельба завершалась, приз и подписные деньги тут же вручались победителю.
Приступали к розыгрышу следующего приза. Любил участвовать в этих состязаниях и Фридрих, племянник хозяина Черноморья.
Сажальщики голубей были одеты в специальную униформу, отличающую их от стрелков и других участников.
Апортировали битых голубей специальные собаки. Только в исключительных случаях их подбирали сажальщики. Для стрелков всегда имелись под рукой так называемые «казённые» ружья, в изобилии патроны отменного качества. Садочная стрельба продолжалась с 9 до 12 часов и после ланча — с 14 часов и до конца дня.
Третий «Черноморский день...» был днём голубиных садок. Затем прощальный обед и гости разъезжались, полные удовлетворения и смешанного чувства нереальности всего происходящего.
Наступающая осень преображала степь и побережье. Начинался массовый пролёт дичи. У моря скапливалось множество лебедей, гусей, уток, кроншнепов. Перепела сбивались в стаи. Появлялся во множестве вальдшнеп, и тех охотников, кто приезжал к Фальц-Фейну уже за рамками «Черноморских дней...», поражало обилие и мощь высыпок.
Год от года насыщал дичью свои угодья А.И. Фальц-Фейн, особенно стрепетом и дрофой. Перепелов, куропаток и зайцев много водилось и без вмешательства. Фазанов же разводили и выпускали специально.
Царственный гость
Стараясь быть участником самых крупных ярмарок и важнейших выставок, Фридрих Фальц-Фейн привёз большое количество чистопородных лошадей, племенных овец и крупный рогатый скот на Всероссийскую сельскохозяйственную выставку, организованную графом С. Ю. Витте в Нижнем Новгороде в 1896 году. Фальц-фейновская продукция удостоилась наивысших наград. Выставку посетил молодой Николай II, которому во время осмотра павильона Фальц-Фейнов Фридрих Эдуардович подарил быка-производителя, корову и телёнка редкой серой подольской породы. Фридриха представили императору, и во время беседы он пояснил, что представленная порода крупного рогатого скота — на грани исчезновения и по желанию царя может быть не только сохранена, но возможно откроет новую страницу для русского скотоводства. Это была первая встреча с монархом асканийского помещика. Успехи его в скотоводстве и акклиматизации диких животных в Таврийской степи были так заметны, что награды он получал не только на выставках, но и от различных государственных учреждений, о чём писали много и подробно. Царь не раз читал статьи об Аскании-Нова и Налибоках и фамилию Фальц-Фейн хорошо помнил.
В 1911 году в Петербурге торжественно отмечался 50-летний юбилей земского самоуправления, где губернское земство Таврии представлял Фридрих Эдуардович. Его вторично представили царю, который высказал желание побывать в знаменитой степи.
У Фридриха Эдуардовича в 1913—1914 гг. намечалась большая экспедиция во французские африканские колонии. Пришлось путешествие в Африку отложить и готовиться к приёму Его Величества.
Визит самодержца к частному лицу? К тому же немцу, хоть и русскому подданному. Возможно ли!? Невиданное дело... Сразу нашлись завистники, злопыхатели...
Но царская воля возобладала — министр императорского двора В. Б. Фредерикс сообщил примерную дату визита — конец апреля 1914 года.
Зоопарк Аскании-Нова был к тому времени в апогее славы, а подготовка к встрече царя и вовсе преобразила владение. Дополнительное озеленение буквально утопило в зелени усадьбу вблизи зоопарка. Со всей округи стекались люди. Дополнительно к сотне конных казаков, которых содержал Ф. Фальц-Фейн за собственный счёт, прибыло ещё несколько сотен, включая часть дворцовой охраны и несколько лейб-казаков при покоях монарха.
В полной готовности находился оркестр матери Фридриха из порта Хорлы, хор из Преображенки.
29 апреля 1914 года был тёплый и солнечный день. В 4 часа популудни по пути из Крыма в Асканию-Нова въехали три автомобиля. Прибыл царь, сопровождаемый свитой. Триумфальная арка... Оркестр грянул «Боже, царя храни...» Из автомобиля вышел государь в полевой форме полковника. Следом дворцовый комендант генерал Воейков, флигель-адъютант граф Воронцов-Дашков, флигель-адъютант фон Дрентельн, премьер-министр Кривошеин и губернатор Таврии Лавриновский. Ликующий народ кричал «Ура!» Фридрих Э. Фальц-Фейн встретил царя по русскому обычаю хлебом-солью.
Царю подготовили покои в бывшем герцогском доме, и он, приведя себя в порядок после длинного путешествия в автомобиле, вновь поприветствовал людей и отправился знакомиться с зоопарком.
Из воспоминаний Владимира Э. Фальц-Фейна:
«Первым представителем животного мира, встретившимся на пути царя, оказался старый самец дрофы. Он воинственно бросился на высокого гостя, на что тот с улыбкой заметил: «Хотя и своеобразное, однако же, наверняка сердечное приветствие!»
Интерес к зоопарку императора, повидавшего множество разного рода зверинцев и диких животных на воле, был не поддельный. Обойдя вольеры с местными и иноземными обитателями, царь долго находился у пруда с водоплавающими, посмотрел грациозных фламинго, кенгуру.
Ботанический сад поразил его присутствием множества фазанов, напыщенных павлинов и грациозных карликовых оленей.
Вечером, осматривая загон для диких животных, расположенный в зоне, прилегающей к зоопарку, Николай II удивился обилию дичи, пришедшей к водопою. Были там белохвостые гну, зебры, антилопы нильгау, канны, ламы, газели, разные виды оленей, косули, африканские страусы, буйволы...
Весьма довольный увиденным, за ужином он вспоминал о своём длительном заграничном путешествии и пребывании на сибирских просторах, рассказывал о своём родственнике, великом князе Александре Михайловиче, большом любителе странствий и замечательном охотнике, припомнил о своей встрече с ним на Цейлоне и охоте на слонов.
Во дворе усадьбы струился фонтан. Утром, выглянув в окно, Николай II онемел от увиденного. Весь двор был заполнен птицами. Они сгрудились у фонтана, должно быть поджидая выдачу корма, и представляли пёстрый шевелящийся ковёр. Там можно было увидеть уток разнообразных пород, фазанов, цесарок, попугаев, куропаток, павлинов. Разгуливали нанду, карликовые олени. Разносились соловьиные трели, заливались канарейки.
Царь подозвал камердинера и, указывая на это зрелище, произнёс: «Здесь действительно рай!»
Ещё день он посвятил осмотру в степи племенных и ремонтных (рабочих) лошадей, крупного рогатого скота, отар тонкорунных овец, общался с рабочими, вспоминал о прошлом, рассказывал о жизни своей семьи и был на удивление хозяина поместья необычайно прост.
Одарив всех подарками, Николай II уехал опять в Крым.
Из письма Николая II матери, императрице Марии Федоровне, от 8 мая 1914 года: «29 апреля рано утром я поехал на моторе через Симферополь и Перекоп в Асканию-Нова, куда прибыл в 4 часа дня.
Там встретили: сам хозяин, старуха мать, ея дочь, которая замужем за Пейкер, внучка и ещё сын, т.е. брат Фальц-Фейна. Они совсем русские и очень простые достойные люди в обращении.
Мне предложили чай в саду. Вокруг стола разгуливали цапли, утки, гуси и журавли, смотрели на нас и некоторые подходили и толкали клювами, прося дать им хлеба.
Потом хозяин повёл меня мимо больших клеток со всевозможными птицами, живущими вместе, к пруду; на нём плавали несколько сот уток, гусей, лебедей, фламинго разных пород.
Дальше мы подошли к знаменитому зверинцу размером, как военное поле в Гатчине, с громадным забором вокруг. Там живут разные олени, козы, антилопы гну, кенгуру и страусы круглый год под открытым небом, на открытом воздухе, и тоже все вместе.
Удивительное впечатление, точно картина из Библии, как будто звери вышли из Ноева ковчега! Оттуда мы отправились в прелестный парк, который Фальц-Фейн посадил в 1888 году, когда он нашёл у себя воду. Здесь растут все наши северные кусты и деревья, что тоже странно в степи. Потом на моторе я объехал его огромное стадо овец, коров с зубрами и бизонами, у которых идёт отличная порода, лошадей, зебров и верблюдов. Эти стада и табуны пасут полгода в степи, далеко от его дома, и он нарочно для меня приказал подогнать их поближе.
Всё-таки я не увидел всех, т. к. не хватило времени...
На следующее утро, 30 апреля, мы поехали в степь и продолжали осматривать стада... В саду, в одном из прудов, Фальц-Фейн развёл рыбу, которая вся красного цвета. Подумай — карпы, язи, подъязики, караси — все совершенно красные. Он мне объяснил, что это очень просто: нужно только давать много солнца и давать рыбе мясо! Он сделал выводку своих лучших лошадей, чем более всего доволен, и они действительно замечательно хороши и красивы!..
Простившись с ними, поехал другой дорогой назад и осмотрел несколько новых хуторов крестьян, всего три года назад выселившихся из деревень. Они сами очень довольны. Их дома, хозяйства, поля и фруктовые сады производят самое приятное впечатление. Всё так чисто, аккуратно, и сами они выглядят не как обыкновенные крестьяне!..»
За два дня, посещая Асканию-Нова, Николай II проехал на своём «моторе» 587 вёрст.
Молчание Фридриха Фальц-Фейна
Всё как будто складывалось благополучно. Прошло десять дней. В Аскании-Нова ещё не отошли от впечатления царского визита, как пришла телеграмма министра Императорского двора: государь приглашал Фридриха навестить его в летней резиденции в Ливадии. Это было совсем уж сверх ожиданий. Фридрих Эдуардович незамедлительно отправился в Крым.
Со смертью П. А. Столыпина намечавшиеся реформы остались незавершёнными, и царь мучительно искал пути решения крестьянского вопроса. Вечером первого асканийского дня царь долго беседовал с Фальц-Фейном наедине. Затрагивали и вопрос аграрной реформы, возможно скорейшего перехода крестьян от пресловутой общины к частной собственности. «Ваше Величество, — с жаром говорил хозяин Аскании-Нова, — Вы убедитесь, насколько выгоднее и перспективнее этот принцип. Крестьянин, став земельным собственником, превратится в надёжнейшую опору трона, строя». «Я знаю, я знаю», — ответил тогда царь. Он видел это, объезжая его земли и посещая крестьянские дворы на обратном пути в Ливадию.
А в канун отъезда сказал потрясающие своей прямотой слова: «Осенью этого года, если я снова буду в Ливадии (что было правилом после осенней охоты в Беловежье. — И. К.), я собираюсь приехать именно сюда с наследником престола и дочерьми. Если, само собой разумеется, до тех пор у нас не начнётся война с Германией».
Поражённый Фридрих Э. Фальц-Фейн только и нашёлся, что спросил: «Неужели это возможно, Ваше Величество?»
«Война не только возможна, но, быть может, даже неизбежна, — закончил царь. — Нам предстоит выполнить свой долг перед славянскими народами и Антантой».
Фридрих не решился ответить и тем более возразить царю, ибо считал его визит высочайшей наградой за свой труд.
Второй визит Николая II к Фальц-Фейну не состоялся, но в Ливадии асканиец был принят сердечно, представлен царице и великим княжнам. Показывая большой дворцовый парк, царь интересовался мнением искушённого в делах озеленения Фридриха, который оказался совершенно не знаком с правилами придворного этикета. За обедом царь предложил тост за здоровье гостя, и гостю при этих словах надлежало встать. Однако он, по незнанию таковых тонкостей, продолжал сидеть и, поблагодарив императора на добром слове, осушил бокал.
Позже Фридрих просил премьера Кривошеина извиниться перед царём за допущенную оплошность, на что царь ответил: «Эта простота и искренность Фальц-Фейна как раз то, за что я его ценю и люблю».
В Ливадии Николай II имел с Фридрихом Эдуардовичем долгую приватную беседу. Содержание её, в равной мере как и первой, осталось не известно. Но по тому, что царь взял с Фридриха слово сохранить их частный разговор втайне, свидетельствует об исключительной важности темы.
После царя Фальц-Фейна принял великий князь Николай Николаевич, известный любитель природы, лошадей и владелец знаменитой псовой охоты в «Першино». Встреча с императором завершилась возведением Фридриха Э. Фальц-Фейна и его семьи в сословие потомственных дворян. Ему бы радоваться, но, возвратясь в Асканию-Нова, он стал ощущать нарастающее беспокойство, полагая, что после взлёта может наступить ужасающий спад, после которого предстоит всё начинать с нуля.
Над Россией давно уже витали страхи. В 1910 году явилась комета Галлея, предвещавшая, согласно древнему поверью, чуму, войны и гибель монархов. Уже в марте, когда вспыхнул её хвост над Европой, умер английский король Эдуард VII. Теперь Европа ждала настоящей беды. 8 августа 1914 года случилось полное солнечное затмение, а ровно через неделю —
15 августа — началась Первая мировая война.
Фридриха Э. Фальц-Фейна нельзя было причислить к мистикам, но, вернувшись из Ливадии, он сказал: «Быстрый экономический подъём России и рост её политического значения, спокойствие, наступившее в стране после неудачной войны с Японией и последовавших за поражением волнений, величайшее счастье, пережитое мной в день визита царя в Асканию-Нова — всё это бесконечно радует меня! Однако, с другой стороны, я не могу освободиться от неясного предчувствия, внушающего мне страх. Не понимаю, откуда он, но боюсь, что на царя, ставшего таким дорогим моему сердцу, и на всех нас обрушится какое-то большое, очень большое несчастье!»
А в день солнечного затмения, обращаясь к асканийцам и гостям, Фридрих Эдуардович заметил: «Я опасаюсь, что это солнечное затмение омрачит разум верующих политиков и что под его влиянием люди станут творить ужасное зло».
Так что же поведал ему царь при встрече, что на расспросы о содержании их беседы он твёрдо отвечал: «Я дал царю слово молчать и поэтому ничего не могу сказать». Было ли это государственной тайной или нечто очень личное?
Сам Фридрих Эдуардович сожалел, что не сумел высказать царю сокровенных мыслей о войне, которую тот считал почти неизбежной: «В том, что Ваше Величество в союзе с могущественными государствами — Францией и Англией — одержало бы победу, я не сомневаюсь ни минуты. Но побеждённые Германия и Австрия обречены на революцию, что не исключено, могло бы повредить Вашему трону и Вашей династии».
Об этом царю говорили другие, и вряд ли ещё одно высказывание как-то кардинально повлияло бы на позицию Николая II. А вот то, что он предложил Фальц-Фейну в Ливадии, думаю, существенно. Но что?
Только однажды, уже во время войны, Фридрих Эдуардович позволил себе произнести относительно этого такую фразу: «Возможно, я отчасти виноват в том, что эта война началась, так как я не принял предложения царя».
Возможно, разгадка этой тайны кроется в самой личности Фридриха Эдуардовича Фальц-Фейна. Он немец, русский подданный, известен всей Европе, лично знаком со многими влиятельнейшими людьми в сфере финансов, промышленности, науки и политики. В то же время авторитетен и как бы нейтрален, пацифист, выступающий за сближение Германии и России. Чем не фигура для посреднической миссии? Может быть, царь надеялся с помощью Фальц-Фейна решить то, что не удалось графу С. Ю. Витте — договориться с лидерами мирового еврейства о прекращении финансирования революционных организаций в России в обмен на либерализацию и уравнение в правах еврейского населения?
Если это было сутью предложения царя Фальц-Фейну, то нет никаких оснований сомневаться, что Фридрих Эдуардович с ним бы справился. Тогда почему не принял? К сожалению, никаких записей, могущих пролить свет на эту тайну, он не оставил, как нет их и в дневнике Николая II.
Немного о русскости...
Русскость и патриотизм для России во все времена были столь же остры и болезненны, как и вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» Если у самого царя высчитали всего лишь 1/128 часть русской крови, то что говорить о генетических немцах России? Немец, он и есть немец... Враг, сосущий русскую кровь!..
Беда с войной нахлынула со всех сторон. Часть Фальц-Фейнов ушли на фронт защищать Россию, другая, тоже полная патриотических чувств к давно ставшей их родиной земле, отдавала для победы всё, что можно было собрать: лошадей, скот, продовольствие... И было в этом русскости больше, нежели у многих чистокровных русских, без малейших угрызений совести продававших Россию за тридцать сребреников. Вот они-то, псевдопатриоты из опломбированных вагонов и говоруны из Государственной Думы, меньше всего думали о народе и будущем русского государства.
Всё смешалось. Немцы России оказались между Сциллой и Харибдой. Русского подданства в России, чтобы защитить себя, им не хватало. Многие поспешили принять Христианство и сменить имена на русские. Немцы из обрусевших ради места под солнцем с пристрастием участвовали в немецких погромах. Разжигалась ненависть, наступал закат Великой России. Занималась заря большевизма.
Спланированное нагнетание подозрительности в отношении подданных немецкого происхождения и немецко-русских семей вылилось в принятие пресловутого «закона о ликвидации немецкого засилия», как назвали некое временное постановление, которое развязывало руки грабительской толпе, жаждущей отнять у русских немцев всё, что они создавали в России.
Их обвиняли в немыслимом. Власти немедленно откликались на самые абсурдные измышления. В полной мере это коснулось и Фальц-Фейнов. Сконструированные Николаем Фальц-Фейном водные лыжи для хождения по мелководному лиману вскоре превратились в «подводную лодку», бочонки с солёными огурцами в Преображенке — в хранилище бомб для немецкой армии, а на незавершённом безмоторном аэроплане, который собирал племянник Александр, воевавший в это время в составе русской армии, Фальц-Фейны будто бы по ночам «летали» за линию фронта к врагу. Весь этот бред официально расследовался следственной комиссией, пользующейся охранной грамотой — «законом против немецкого засилья». Фальц-Фейн считал этот акт самым серьёзным поражением русского правительства. Уничтожалась самая трудолюбивая и преданная государству часть его граждан. Фальц-Фейны, несмотря ни на что, принимали и размещали в своих владениях ставших безродными людей.
В предательстве интересов Отечества обвиняли и царя. Причём участвовала в этом неблаговидном деле дипломатия союзников, Англии и Франции, любыми средствами стараясь не допустить заключения сепаратного мира. Подыгрывали им и русские душепродавцы, призывая к поражению собственного правительства в войне.
С подорванным от страшных метаморфоз здоровьем, когда к осени 1916 года положение стало обретать катастрофический характер, Фридрих Эдуардович вознамерился отправиться к царю, обосновывая это так: «Революция неизбежна. России и русскому народу она не принесёт счастья. Я намереваюсь поехать в ставку царя, возможно, ещё не слишком поздно и можно будет спасти его, династию и Россию».
Ленин и Троцкий, не моргнув глазом, продали Россию и, чувствуя приятное отягощение миллионов золотых марок, тут же обманули доверчивых сограждан обещанием земли, мира, свободы и собственности. Следом Россия умылась кровью.
В 1917 году находившегося в Москве Фридриха Фальц-Фейна хватил удар. А в начале 1918 года его, едва оправившегося, арестовали, как водится, за шпионаж — заговорил по-немецки с военнопленными. Чудом ему удалось выжить. Спасли видные учёные, объединив своё требование к большевикам о его немедленном освобождении. Фридрих Э. Фальц-Фейн ещё надеялся спасти Россию через союз крупных землевладельцев, могущих взять полноту ответственности за будущее страны, однако усилия эти оказались тщетными.
Летом 1918 года он получил официальное приглашение на научную работу за границей. В его родной Таврии царил хаос, разбой и грабёж. Впоследствии в советских изданиях говорилось, что Аскания-Нова и все Таврийские владения Фальц-Фейнов были разграблены и уничтожены белогвардейцами и немецкими войсками. На самом же деле всё происходило с точностью до наоборот. Ни войска генералов Деникина и Врангеля, ни немецко-австрийские части вреда собственности Фальц-Фейнов не причинили. Грабили революционные толпы. И Софью Богдановну, старую мать Фридриха Эдуардовича, основавшую порт Хорлы, водившую дружбу с Айвазовским, Львом Толстым и Фёдором Достоевским, закололи штыками не они, а бежавшая от добровольческой армии большевистская банда. Из уходивших немецких частей 20 000 солдат и офицеров были готовы остаться в Таврии для борьбы с большевиками, но добровольческая армия, надеясь на свои силы, не приняла предложения бывших врагов.
Германия могла, считал Фридрих Фальц-Фейн, из противника превратиться в союзника России, но Антанта, удушив её экономически, отдала гибнущее русское государство на растерзание большевикам. Что касается Таврии, то там, по неопровержимым свидетельствам и документам, неслыханные зверства чинили большевистские наймиты из китайцев и латышей. Они сжигали не только усадьбы, но крестьянские хаты, уничтожали людей. Путешественник и исследователь П. Козлов, пребывавший тогда в Аскании-Нова, чтобы спасти уникальный зоопарк, сам чудом спасся, бежав в Каховку, затем в Петербург под защиту Географического общества.
Аскания-Нова, многократно переходя из рук в руки воюющих сторон, всё более приходила в упадок и запустение. Были растащены уникальная библиотека, музей, коллекции оружия, картин. А что не украли — кануло под пеплом пожарища.
Не менее печальной оказалась судьба всех остальных владений Фальц-Фейнов в Таврии: Преображенки, Дорнбурна, Гавриловки, дворца у моря, Черноморки...
Сценарий писался одной рукой... Ведь сам Ленин объявил Фальц-Фейнов эксплуататорами!
Русские немцы покидали Россию.
Новое время Аскании-Нова
Если согласиться с тезой, что всё новое — это хорошо забытое старое, то что ждёт Асканию-Нова в будущем? Назад — в прошлое? Почему бы и нет, учитывая достижения современной науки, мировой интерес к экологии и смену условий хозяйствования. Только где теперь подвижники фальц-фейновского типа? Покой основателя заповедника стерегут его любимые птицы — два старых орла. Барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн, уроженец Гавриловки, гражданин Лихтенштейна и глава рода полжизни своей потратил, чтобы получить разрешение советских властей на посещение отнятой родины. И это при его-то известности и бескорыстном меценатстве! Его мать, Вера Николаевна — дочь русского генерала от инфантерии Николая Алексеевича Епанчина, происходившего из древнего боярского рода, родственного царскому роду Романовых. Ему выпало счастье руководить Пажеским корпусом при трёх императорах: Александре II, Александре III и Николае II.
В пятилетнем возрасте покинув родную Таврийскую Гавриловку, он на всю жизнь сохранил в памяти любовь к родной земле, скрупулёзно собирая на вадуцкой вилле «Аскания-Нова» всё, что связано с прошлым их семьи.
А в новое время в асканийских степях веяли иные ветры. Совсем недолго — с 1918 по 1919 год руководил зоопарком друг Фридриха Э. Фальц-Фейна П. К. Козлов.
С апреля 1919-го целинные асканийские степи объявили национальным заповедником и передали в ведение Народного комиссариата советской Украины. С 8 февраля 1921 года Асканию-Нова объявили первым государственным степным заповедником и передали Наркомзему. Началось какое-то возрождение. Были созданы научно-степная станция с метеорологическим, гидрологическим, ботаническим, зоологическим и другими отделами, зоотехническая и фитотехническая станции, воссоздан зоопарк и ботанический сад. Хотя многое было ещё далеко не тем, что существовало при Фальц-Фейнах. Советская власть по-настоящему так и не смогла в полной мере правильно распорядиться тем, что было создано истинными хозяевами.
В январе 1930 года подразделения заповедника объединили в Государственный степной институт, через два года реорганизованный во Всесоюзный НИИ гибридизации и акклиматизации животных. Но только после 1932 года был по-настоящему восстановлен статус заповедника. Многое ему ещё придётся претерпеть: и лысенковщину, и бесконечные ведомственные перетягивания, административный произвол и ханжество, ужасы очередной Мировой войны, разруху и безденежье, наконец строительство на заповедных территориях посёлка городского типа (!)... 1956 год принёс очередное переименование — в Украинский НИИ животноводства степных районов им. М.Ф. Иванова «Аскания-Нова» Нет, родство своё, как и свою историю, мы должны помнить. И то, что было сделано в советский период, не остаётся за кадром. Но посмотрим вокруг. Если бы не Фальц-Фейны, хватило бы советской власти мудрости не запахать на 100 % Таврийскую степь, как это случилось с казахской целиной? Был бы сегодня там крупнейший степной резерват в Европе?..
Одним только этим деянием Ф. Э. Фальц-Фейн обессмертил своё имя, которое большевики с первых же дней узурпации власти постарались предать забвению на вечные времена.
И всё же настаёт момент, когда точившая гранит капля раскалывает глыбу. В год Московской олимпиады барону Александру Эдуардовичу Фальц-Фейну, способствовавшему её проведению в СССР, удаётся-таки снова ступить на родную землю, но дальше порога его в Асканию-Нова не пустили. Как он полагал, боялись, что предъявит претензии на компенсацию отнятого в Санкт-Петербурге, Одессе, Херсоне, Таврии, Налибоках. А прецедент, ох, как заразителен — полсоюза пришлось бы раздать наследникам прежних хозяев.
Но лёд тронулся. Союзник определился в лице президента Украинской академии наук Бориса Евгеньевича Патона. С 1981 года брешь была пробита. И дело не в том, что снова Фальц-Фейн вложил собственные деньги в восстановление церкви в Гавриловке, в реставрацию помещичьей усадьбы, создал международный туристический маршрут и т. д. Восстановлено доброе имя великого подвижника, энтузиаста и не эксплуататора, а патриота.
Нынешний заповедник, став самостоятельным юридическим лицом и субъектом хозяйствования, наконец-то обрёл имя своего истинного создателя — Фридриха Эдуардовича Фальц-Фейна. Свой основной долг перед «дядей Федей» его племянник, барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн, выполнил. Справедливости ради надо сказать, что и раньше находились честные люди, по достоинству ценившие труд Фридриха Эдуардовича. Когда в 1922 году Наркомат земледелия Украины возложил общее руководство заповедником на коллективный асканийский комитет, многие его члены ходатайствовали перед правительством о признании заслуг Ф. Э. Фальц-Фейна. Но... победили те, кто, подстраиваясь под «генеральную линию», не выбирал слов в обвинениях создателя заповедника (заметьте (!)), в невежестве и зажиме науки. Был среди них и Михаил Фёдорович Иванов, прежде называвший Фридриха Эдуардовича большим знатоком и ценителем природы, но при большевиках перекрасившийся в цвет алой зари.
А не будь денег и хозяйства Фальц-Фейна, смог бы М. Ф. Иванов заниматься наукой в Таврийских степях и открыть опытную станцию овцеводства?
«Фальцфейщину» призывал выкорчевать и директор Института животноводства «Аскания-Нова» А. А. Нуринов. Как известно, в 1935 году он даже написал письмо Сталину, в котором доносил на коллег: «Группа этих учёных, взяв помещика Фальц-Фейна, всячески собиралась восхвалять его как мирового выдающегося естествоиспытателя и натуралиста, стараясь занизить и опорочить громадную работу Советской власти по созданию единственного в мире крупного института гибридизации...» — и продолжал:
«...Просим Вас оказать нам доверие и высокую честь — внести в ЦИК СССР предложение о присвоении нашему институту имени... Иосифа Виссарионовича Сталина, одновременно сняв с нашего научного института название «Аскания-Нова», которое дал бывший герцог Ангальт-Кетенский в честь своего графства в Германии...»
Во как! Что это значит, объяснять не требуется. Этот Нуринов, одним махом отправивший на Мелитопольский мясокомбинат 1500 гибридных зубров, зубробизонов, антилоп, оленей, жаждавший благословения вождя, что же — получил его? Получил... Пулю в застенке.
Профессор М. Ф. Иванов пришёл в науку при поддержке Ф. Э. Фальц-Фейна, затем просто присвоил его наработки, поскольку за 10 лет трудов не вывел новых асканийских мериносов, а лишь оформил то, что принадлежало Фальц-Фейну. Из гроба-то кто возразит!?
Но заповедник и сегодня в который-то раз переживает детскую болезнь роста. Кто только не перебывал в «Аскании-Нова». Нет, не в заповеднике — на вадуцкой вилле барона Э. А. Фальц-Фейна. Книга посетителей пестрит громкими именами. Только Таврийской «Аскании...» от этого не легче. От неё прежней осталось лишь название. Опять извечная проблема безденежья, тяжёлое «вползание» в капитализм, чиновничий произвол, медленно растущий потенциал туризма и, что самое главное, — отсутствие фальц-фейновского духа.
Нынешний директор В. С. Гавриленко рассказывал, что борьба за заповедник после самоопределения Украины была нелёгкой, особенно с проклятой позицией временщиков. Большой Чапельский под, в сущности, был превращен в выпасы. В его буферной зоне с ведома учёного совета и по указанию возглавлявшего тогда Институт животноводства степных районов «Аскания-Нова» директора Ю. С. Мусиенко до 1994 года применялись ядохимикаты. Даже придание заповеднику статуса юридического лица в составе названного института в 1989 году не давало возможности направить его деятельность по прямому назначению, потому что само понятие биосферного заповедника продолжало отождествляться с профилем НИИ. Чиновники так подстригли текст Постановления Совета Министров, что заповедник по сути терял статус биосферного, хотя этот статус был присвоен ему даже ЮНЕСКО.
Всё, что касалось непосредственно заповедника, институт относил на потом. Непоправимой ошибкой явилось создание городской инфраструктуры на границе заповедника. И впрямь не вяжутся с самим понятием заповедника дикой природы нависающие над ним тени многоэтажных зданий. Потребовалось много усилий, чтобы произвести разделение и разгосударствление имущества, пересмотреть национальные ценности, оторваться от подчинения властям местного самоуправления.
Был найден правильный путь сбережения национального достояния — переподчинение биосферного заповедника «Аскания-Нова» непосредственно Президиуму Академии аграрных наук Украины и перевод его из отделения животноводства в отделение земледелия и агроэкологии.
Сегодня заповедник постепенно обретает лицо природоохранного и научно-исследовательского объекта международного значения. Созданы три лаборатории: биологического мониторинга и заповедной степи, сохранения разнообразия диких животных, дендропарка.
За время самостоятельного существования открылись новые возможности сотрудничества с международными организациями по пополнению видов животных и флоры дендропарка.
Начало всем преобразованиям положил Закон «О природно-заповедном фонде Украины» 1992 г. и Указ Президента «О биосферных заповедниках Украины» 1993 г.
На их основе Министерство охраны окружающей среды утвердило новое Положение биосферного заповедника «Аскания-Нова» от 17 февраля
1994 г. И уже с мая 1995 года началось приведение его статуса в соответствие с действующим законодательством Украины.
Аскании-Нова уже больше столетия. Это — лучший памятник человеческому разуму и труду.
Завершая маршрут по Таврийскому междуречью, мы заехали в Гавриловку, на родину барона Э. А. Фальц-Фейна. Был воскресный день. В новой церкви шла служба, и православный батюшка в своей молитве упомянул два имени: за упокой Фёдора и во здравие Олега. Это православные имена Фридриха Эдуардовича и Эдуарда Александровича Фальц-Фейнов, дяди и племянника. Мы молча зажгли и наши свечи...
