БАЛЯБИН Геннадий Гаврилович
Неожиданное задание
В мае 1992 года я проходил службу в Даурском (пункт дислокации управления пограничного отряда — станция Дария Читинской области) пограничном отряде Забайкальского пограничного округа в должности заместителя начальника штаба. Служба шла своим чередом, на мой взгляд, начальники никаких изменений мне не готовили.
И вдруг, в конце мая, как гром на голову — вам предстоит принять под командование 3-ю подкомиссию смешанной российско-монгольской комиссии по проверке Государственной границы между Россией и Монголией.
Участок работы третьей подкомиссии, протяжённостью 780 километров, простирался от пограничного маяка Тарбаган-Дах на стыке трёх границ: Россия—Китай—Монголия до населённого пункта Жиндо, что на реке Чикой на западе Читинской области. Восточная его часть, протяжённостью более двухсот километров, находилась в степях, остальной участок — горно-таёжный, в западной части труднодоступный. Будущая работа заключалась в организации и руководстве деятельностью войсковых подразделений России и Монголии по очистке пограничных просек, восстановлению или установлению и покраске пограничных знаков.
Я не ждал такого поворота событий, да и работа мне казалась бессмысленной тратой времени, хотя, с другой стороны, как охотнику и человеку, по уши влюблённому в природу, мне хотелось побыть в течение шести месяцев в первозданной природе.
Командование ждало приказ из Москвы о моём откомандировании, а пока суть да дело, начальник пограничного отряда подполковник Анатолий Гаврилович Лебединский вызвал меня и приказал готовиться к вылету на границу. Смеясь, сказал:
— Работать ты уже всё равно не будешь, лети старшим разведывательно-поисковой группы (РПГ) на реку Ашингу, проверишь границу, ознакомишься с предстоящим участком работы, а заодно добудешь мяса и панты, округ выделил нам лицензию на изюбря. Как смотришь на это?
У меня в голове рой мыслей, внутренне я уже настроился на работу в подкомиссии и, конечно, согласен, но минуту раздумий всё-таки выдержал:
— Согласен! — с воодушевлением выпалил я, а командир продолжал:
— Срок выполнения задачи четверо суток, состав РПГ сформируешь на пограничной комендатуре «Мангут» (пункт дислокации управления пограничной комендатуры — с. Мангут Кыринского района Читинской области), вылет с Даурии сегодня после обеда, с командиром экипажа, комендантом пограничной комендатуры согласуешь все вопросы и время обратного вылета.
Задача поставлена коротко и ясно, у меня вопросов нет. Окрылённый предстоящей командировкой, я вышел из кабинета командира. Командование знало о моей страсти к охоте и о том, что я могу добыть мяса, поэтому, когда выделялись лицензии, выбор всегда падал на меня.
На р. Ашинге я ещё не был, поэтому возможность побывать в местах, воспетых одним из корифеев русской охоты А. А. Черкасовым в его «Записках охотника Восточной Сибири», была для меня большой радостью.
Район Ашинги, левого притока реки Онон, был правым стыком с Кяхтинским (пункт дислокации управления пограничного отряда — г. Кяхта республики Бурятия) пограничным отрядом. От этой реки до правого стыка — сорок километров. Район совершенно безлюдный, до ближайшего жилого места, нашей — Даурского пограничного отряда — заставы «Бальджикан» и рядом с ней расположенной старательской артели «Бальджа», около ста километров, а до райцентра Кыра — двести пятьдесят. На монгольской территории также безлюдье, ближайшие стоянки монгольских скотоводов и пограничный пост монголов в пятидесяти километрах вниз по реке Онон.
Река Ашинга скатывается с южных отрогов Борщовочного хребта, одного из самых мощных хребтов горной системы Южного Забайкалья, катит свои воды на протяжении восьмидесяти километров и впадает в Онон на монгольской территории в двух километрах от линии государственной границы между Россией и Монголией. Участок своеобразный, горный, высота над уровнем моря долин рек и ущелий от 1000 метров в устье Ашинги до 2000 метров в верховьях реки. Окружающие долину горы возвышаются более 2000 метров, наиболее выдающаяся точка в этом районе на территории России — Кумыльский голец, высотой в 2338 метров, на территории Монголии — хребет Ханы-Нуру, высота до 2400 метров. Долины рек поросли тополем, осиной, лиственницей; куртинами присутствует ольха, черёмуха, боярышник; встречаются мари, особенно в вершинах рек и ручьёв. На склонах гор преобладает лиственница, сосна и сибирский кедр, верхний пояс гор с высоты 2000 метров представлен кедровым стлаником и альпийскими лугами.
В таких условиях и животный мир здесь очень разнообразен: водятся все животные, характерные для горно-таёжной зоны Восточной Сибири. Наиболее многочисленны: изюбрь, кабан, медведь. Соболь и белка присутствуют как промысловые виды, по рассказам охотников-промысловиков, встречается и восточносибирский леопард. В реках и ручьях полно рыбы: ленок, хариус, таймень, сиг. Скажу так, я родился и вырос в тайге, в Читинской области бывал и охотился во всех районах, но такого изобилия зверя и рыбы как здесь не встречал нигде. Многообразие и многочисленность животного мира в описываемом районе, на мой взгляд, объясняются двумя факторами:
— изолированность его от освоенных и обжитых людьми местностей, как с нашей, так и с монгольской стороны ввиду труднодоступности и невозможности вести прибыльное сельское хозяйство;
— наличие пограничного режима с соответствующими ограничениями для доступа в данный район, отсутствие на этом направлении электрических сигнализационных заграждений пограничных войск, являющихся серьёзными препятствиями для миграции крупных копытных.
Этот район и в предыдущие столетия, в том числе и по описаниям Александра Александровича Черкасова, являлся обиженным людьми, так как здесь даже ячмень не вырастал. Единственное, что сюда привлекало людей во все времена, это золото и охота, что является временным средством существования человека и во многом зависит от политических и экономических условий жизни региона, а они не всегда были благоприятными.
Итак, на сборы мне несколько часов, вылет вертолёта на 15.00, он уже идёт с г. Читы на Даурию. Сборы недолгие, главное не забыть то, без чего нельзя находиться в тайге. С детства отцом я приучен все вещи и снаряжение для охоты и рыбалки держать в постоянной готовности в укомплектованном виде. Я знаю, со мной из «Мангута» полетит офицер с тремя солдатами, они тоже собираются, но я, как старший, обязан предусмотреть все нюансы.
При подходе к ДОСам меня засекла с балкона чистокровная лайка Лота и заголосила, приветствуя. Не мной замечено, настроение выхода на охоту хозяина тотчас передаётся его верным четвероногим помощникам, и они испытывают такое же волнение, как и мы. О Лоте поговорим ниже, она этого достойна.
Из снаряжения мне на Ашинге нужны: нож, бинокль, спиннинг, закидушки, принадлежности для ночной и дневной рыбалки, пара сеток с ячеёй 30х30 и 40х40 мм на ленка и хариуса, бродни, накомарник, две смены тёплого белья, меховая душегрейка, ватная куртка, крипотки (меховые чулки), ичиги (сапоги из мягкой кожи), кроссовки, вязаная шапочка, запас спичек, запасной поводок для Лоты. Продовольствия из расчёта двух суток на одного человека — всегда в солдатском вещмешке, остаётся только проверить и добавить деликатесов из припасов жены — банку варенья, мёд, хороший чай, палку колбасы, шмат сала. Жена, предварительно вызванная с работы, и дети помогают мне собираться. Через час всё уложено в один удобный туристический рюкзак.
У читателя возникнет вопрос: а где же оружие? Отвечаю: после сборов дома иду опять в управление отряда. Там, в отделении охраны границы со своим другом Виктором Волынцевым согласовываю порядок и способы охраны границы по суткам; в финансовом отделении получаю лицензию на изюбря; в строевом отделении оформляю командировку; в чертёжном бюро получаю рабочую карту предстоящего района действий; в роте связи — коротковолновую радиостанцию (КВ), с начальником отделения связи Костей Седых разбираюсь в радиоданных, порядке и времени сеансов связи; и, наконец, у оперативного дежурного получаю автомат АКС-74 с двумя магазинами по 25 патронов в каждом, подсумок и личное оружие — пистолет Макарова с 16 патронами в двух магазинах. В кабинете проверяю и доукомплектовываю командирскую сумку формализованными бланками и наручниками на случай задержания нарушителей государственной границы.
С комендантом комендатуры «Мангут» подполковником Валентином Рощиным по телефону согласуем вопрос подготовки РПГ, определяем, кто из офицеров войдёт в состав РПГ. Комендант предложил моего давнего сослуживца по Кокуйскому (пункт дислокации управления пограничного отряда — пгт. Кокуй Сретенского района Читин¬ской области) пограничному отряду нашего округа капитана Николая Камаева, чему я был рад, так как знал его как серьёзного и хорошо подготовленного во всех отношениях офицера. Было решено: если позволит погода, вылет к месту несения службы осуществляем сегодня.
Участок пограничной заставы «Бальджикан» — самый труднодоступный и протяжённый в нашем отряде — сто десять километров, из них правый фланг — девяносто километров. Естественно, такой участок застава самостоятельно, без помощи комендатуры и отряда, охранять не могла. Поэтому, в соответствии с решением начальника пограничного отряда, правый фланг участка заставы охранялся высылкой РПГ — ежемесячно.
Полёт на вертолёте из посёлка Даурия с двумя посадками в комендатуре «Мангут» и на заставе «Бальджикан» занял по времени с 14.00 до 19.00. На пограничной заставе мы забрали на борт состав РПГ: одного офицера, уже представленного читателю, и трёх солдат. Солдаты прослужили уже по году и не первый раз были в тайге. Сержант Сергей Н., на р. Ашинга бывал, радиотелеграфист Володя С. и стрелок Анатолий К., на вид ребята все крепкие, и на деле в дальнейшем доказали это.
Уважаемый читатель, дабы тебе не наскучить описанием военной службы, перехожу непосредственно к реке Ашинга и тому, что довелось там увидеть. Итак, мы перелетели водораздел между бассейнами рек Бальджи и Ашинги, и вертолёт, копируя рельеф, пошёл плавно на снижение. Ещё минут десять полёта в ущелье, и мы выходим в долину Ашинги. Я прошу командира облететь район предстоящих действий, чтобы сориентироваться относительно линии государственной границы и наиболее видимых ориентиров. После облёта садимся на площадке вблизи охотничьего зимовья в устье пади Курульча. По карте прикидываю — в пяти километрах от линии границы.
Время на часах 19.00. Лётчики двигатель не глушат, пока личный состав сгружает экипировку и имущество, коротко определяемся с командиром экипажа о прилёте за нами через четверо суток. Через минуту вертолёт с рёвом уходит вверх по ущелью и вскоре шум двигателей затихает.
Всё. Мы в тайге, ближе ста километров на российской территории жилья нет. Зимовьё от площадки в двухстах метрах, по едва заметной тропинке спускаемся к нему. Лота, спущенная с поводка, с радостным лаем носится вокруг, мешая движению, успокаивается только после моего строгого оклика. Справа по ходу движения крутой склон горы, поросший сосняком с примесью осины, слева просматривается в зарослях тальника и черёмухи ручей пади Курульча, за ним сопка, круто ниспадающая, по моему мнению, в реку Ашинга. По столбам, торчащим кое-где, видно, что здесь были загоны для скота и, по всей видимости, зимовьё когда-то принадлежало скотникам, а затем, по ликвидации отгонных гуртов скота, перешло в пользование штатным охотникам Кыринского госпромхоза. Пограничники нашего отряда используют его как обогревательный пункт во время выходов на охрану границы на Ашингинском направлении.
Сквозь толстенные лиственницы просматривается почерневшее от времени зимовье с сенцами и кладовой. Поставлено удобно на северной окраине большой поляны, вероятно недалеко от берега Ашинги, рядом с ним мы увидели остов вертолета Ми-8. Как позже выяснил, вертолёт работал в геологической партии и потерпел аварию ещё в 70-х годах. Основные агрегаты были по зимнику вывезены, а остов так и остался памятником разгильдяйству советских летчиков, авария случилась по вине экипажа.
Метрах в двадцати от зимовья в сторону реки, скособочившись, притулилось что-то похожее на баньку, рядом с ней на пригорке, похоже, — коптильня. Внутри зимовья — грубо сколоченный стол и двухместная лавка, вот и все удобства; в углу — небольшая, с прокопчёнными трещинами в кирпичах, печка. На всё строение два плохо застеклённых окна с видом на юг и восток.
Через пятнадцать минут всё снаряжение перенесено в зимовьё. С Камаевым определяем дальнейший план действий. Сегодня таборимся, устанавливаем связь с пограничной комендатурой. В последующие дни выходим на охрану границы, охотимся в зависимости от обстановки. Отдав необходимые указания и рассчитывая на два часа светлого времени, я решил выйти на реку покидать спиннинг и оценить, есть ли в Ашинге рыба.
Не зная местности, пошёл напрямую к реке, едва пробрался через валежник. Ашинга, в зависимости от объёма воды, постоянно меняет русло, поэтому метров сто пятьдесят до уреза воды изрезано пересох¬шими и чуть пробивающимися ручейками, завалено корягами и другим наносником. Весенняя вода уже сошла, а активное таяние ледников в Борщовочном хребте ещё не началось. Поэтому по выходу на береговую черту мне открылся неширокий, максимум до пятидесяти метров, поток кристально чистой, переливающейся бликами в лучах закатного солнца воды. Вверх по течению, на повороте шумел перекат, прямо передо мной течение тоже было быстрое, а немного ниже, перед очередным перекатом, русло расширялось, тут было удобное место для броска спиннинга. В общем, метров сто вниз по течению можно было бросать блесну.
Здесь следует остановиться и рассказать читателю об особенностях ловли рыбы спиннингом на горных реках Забайкалья. Я уже отмечал, что в реках гористой части Забайкалья более всего представлены хариус, ленок, таймень, более многочислен ленок. Выросши на реке Аргуни, я с детства научился ловить этих рыб разными способами. Но особенно захватывает рыбалка именно на спиннинг, есть в ней своё особенное, что влечёт меня. Это — возможность борьбы, даже, можно сказать, схватки, если возьмёт блесну крупный, этак килограммов на 15—20, таймень. Ловят ленка и тайменя днём на различные блёсны, ночью — на искусственную мышь. Я, как правило, пользуюсь самодельными блёснами и мышками. Не то, что не доверяю заводским, а из практики — свои уловистей. Делаю блёсны из меди, из латуни; мышки — из каучука и пенопласта. Ленок и таймень лучше берут на блёсны-вертушки, чем на колеблющиеся. Стоит эта рыба днём, как правило, под перекатами и на глубине, возле коряг и подводных камней, ночью ходит по всей реке. Присутствие тайменя легко обнаружить, вернее он сам себя показывает, гоняя мелкую рыбёшку или играя у поверхности воды утром и вечером. Ленок ведёт себя тише, но и его видно, когда он тихими всплесками собирает у поверхности воды насекомых.
Рыба горных речек Забайкалья очень осторожна: и ленок, и таймень, увидев человека на берегу, как правило, уже на следующий заброс за блесной не идут. Поэтому, бросив блесну на неширокой речке, я всегда приседаю или маскируюсь за кустами, камнями. На такой рыбалке необходимо всегда иметь запас блёсен, якорей, карабинчиков, так как каменистое дно и захламлённость горных речек коряжником влечёт частые зацепы и блёсны теряются.
Место моего выхода к урезу воды было каменистое, из крупного галечника. Минутное приготовление — и любимая блёсенка со свистом уходит под противоположный берег. Первый, второй, третий заброс пустые, из опыта знаю, значит, рыба здесь не стоит. Ленок и таймень, даже если по какой-то причине блесна им не нравится, обычно всё равно идут за блесной, не беря её. В чистой горной воде движение рыбы хорошо видно метров за десять до берега. Спускаюсь метров на тридцать и на первом забросе, буквально через метр протяжки блесны, — резкий рывок, и начинается борьба с рыбиной. Струна лески бросается против течения, следуя движениям рыбы. Моя задача не дать ослабить леску, иначе возможен сход. Поэтому всегда при хватке крупной рыбы – спиннинг на плечо и бегом от берега, благо он пологий. Через минуту крупный, до двух килограммов, черноватый с красными крапинками ленок бьётся на прибрежной гальке. Камнем-голышом приглушаю ленка, в руках приятная дрожь от первого улова.
Начинаю утюжить бросками спиннинга речку. Через десять минут у меня три ленка, один из них — около четырёх килограммов, и два схода. Рыба больше не берёт, значит её в этом месте нет, обколотая естественно сегодня больше не возьмёт блесну. Пытаюсь спуститься вниз под перекат, но с левой стороны скалистый прижим, в который бьёт поток воды. На видимом глазами броде выше переката в одиночку опасно – «не знаешь броду — не лезь в воду». На сегодня достаточно, да и солнце нижним краем хватает гребни гор на западе. С приятной тяжестью — около десяти килограммов на кукане — возвращаюсь к зимовью. У моих товарищей улов большого интереса не вызывает, служа в тайге, они видели рыбу и крупнее. Ленков решаем пустить на завтрак, для жарёхи. Я потрошу, убеждаюсь, что икра уже отмётана, и подсаливаю рыбу, показываю этот процесс радиотелеграфисту Володе, он у нас будет за повара.
Николай Камаев разбил табор, уже топится печка, на плите ведро с будущим ужином. Бойцы прибрались в зимовье, натаскали прошлогодней ветоши под спальники. На столе стоит банка с сахаром, пачка соли, вещи развешаны по стенам зимовья на гвоздях. Осталось установить связь с комендатурой, чем я лично и занимаюсь с нашим связистом. В тридцати метрах от зимовья — высокая лиственница, в середине её кроны бросаем антенну «наклонный луч», настраиваем радиостанцию. Слышимость отличная, сеанс отработан.
Светлого времени остаётся с час, и пока подчинённые заканчивают с табором и ужином, я решаю обследовать окрестности зимовья. Оно притулилось рядом с головкой ключа, пробивающегося из подножия горы, венчающей устье пади Курульча с правой стороны, слева от зимовья небольшой луг метров 150х150, спадающий одной стороной к Ашинге, другой — к вышеназванной пади. На комендатуре Мангут знающие люди из числа прапорщиков рассказали мне, где примерно вблизи зимовья находятся звериные солонцы. И я иду вверх по пади Курульча на поиски ближайшего солонца, который должен находиться в километре от зимовья, по правой стороне ручья. Солнца уже нет, на землю опускаются сумерки, резко похолодало, к утру наверняка будет заморозок. Двигаюсь по едва приметной тропке. Лето в этих местах явно запаздывает: берёзки чуть выпустили листочки, на лиственнице хвоя только формируется в пучки, а черёмуха расцветёт только через неделю. Хотя в Даурии цвела дней десять назад. А ведь сегодня первое июня.
Лота иногда появляется мне на глаза и опять исчезает, но поведение у неё спокойное, значит зверя поблизости нет. Минут через тридцать, уже с наступлением сумерек, тропка привела меня к солонцу. Едьба (место, где звери грызут и лижут солонцеватую землю) была метра четыре на четыре, ходят изюбри и козы хорошо, со склона горы, в подножии которой промысловики сделали солонец, к нему ведут ясно видимые тропы. В середине солонца выбита копытами и вылизана языками яма глубиной до пятидесяти сантиметров. Видны свежие, вероятно вчерашние, полизы солоноватой земли. Промысловики видимо подсаливали солонец в конце сезона этого года. Весной до нас на зимовье ещё никто не бывал, это я выяснил по следам сразу по прилёту вертолёта. Тщательный осмотр солонца привёл меня к выводу: его еженощно посещают матки-изюбрихи и косули, свежих следов быков я не нашёл. Следов сохатых тоже нет. Засидки или лабаза на дереве вблизи солонца нет. Стало ясно: бригада госпромхоза, ведущая промысел в этом районе, держит солонец для прикармливания зверей — легче будет добывать в промысловый период. Звери обычно держатся вблизи солонцов и летом, и зимой, посещая их летом практически каждую ночь, а зимой периодически тоже приходят покопытить и полизать солонцеватой земли.
Таким образом, этот солонец не подойдёт, матку сейчас стрелять нельзя, у неё телёнок, да и лицензия у меня на быка. Но в то же время приятно, что зверь вблизи зимовья есть. Довольный, я возвращаюсь к своим товарищам. К зимовью подошёл в полных сумерках, метров за сто увидел, что в северное окошко пробивается свет. Ребята нашли в кладовой керосиновую лампу, керосин полтора литра я взял при заправке вертолёта в Мангуте. На столе хороший ужин — суп из картошки с тушёнкой и рыбные консервы. Плотно покушав, мы с Камаевым и сержантом Сергеем принялись по карте изучать район нашего пребывания. Сержант бывал на Ашинге дважды, в том числе прошедшей зимой ночевал на зимовье в составе РПГ. Сейчас, опираясь на его пояснения, нам необходимо спланировать предстоящую службу.
По карте видно: от зимовья к линии границы ведёт тропа по противоположному берегу Ашинги. Брод находится на перекате, где я сегодня рыбачил. В зимнее время эта тропа использовалась как дорога для транспорта госпромхоза и погранотряда. Вверх по течению Ашинги видно также тропу к зимовью на притоке Ашинги, речушке Елотуй. Вырабатываем план службы на завтра.
Решено: с утра, оставив одного бойца в зимовье для охраны и приготовления пищи, мы двумя группами — Николай с сержантом и я с бойцом — идём к линии государственной границы. Камаев двигается по тропе до границы и организует службу наблюдения, ожидая меня в установленном районе. Я по берегу Ашинги тоже иду к линии границы с ловлей рыбы и около четырнадцати часов мы встречаемся, обедаем сухим пайком, и двумя другими маршрутами с проверкой местности возвращаемся к вечеру в зимовьё. Определились об условных сигналах выстрелами из автомата для связи между группами.
Ознакомив бойцов с планом действий на завтра, я решил их не мучить ночной службой и вверить нашу безопасность Лоте, привязав её на сворке у зимовья. Обоняние и слух собаки, особенно лайки, намного лучше, чем у человека, так что мы можем спать спокойно. Лота, учуяв или услышав что-либо, поднимет нас лаем.
Ночь прошла спокойно, Лота не лаяла. Я поднялся рано, в шестом часу, солнце ещё не взошло, но восток светился багрянцем. Выйдя на свежий воздух, обнаружил лёгкий морозец, начинающая зеленеть трава была посеребрена инеем. Над Ашингой лёгкой струйкой лежал туман. Вершины хребтов на западе золотились под первыми лучами восходящего солнца. Природа предлагала хорошую погоду. Птицы не выдавали своего присутствия, сказывался по всей видимости утренний заморозок. Лота приподнялась с нагретого места и, потянувшись, навострив уши, посматривала на меня. После тёплого спальника и протопленного зимовья свежий воздух действовал ободряюще. Сразу возникла мысль развести костёр и заняться приготовлением завтрака. Через три минуты костёр уверенно потрескивал дровами, приготовленными с вечера. Надо поднимать народ и самому заняться завтраком. Я решил удивить группу своими кулинарными способностями и одновременно научить Володю, который будет у нас за повара, приготовить ленка в собственном соку.
— Подъём, противник форсирует Ашингу! — крикнул я, войдя в зимовьё.
Солдаты выскочили из спальников и заспанными глазами уставились на меня. Камаев понял мою шутку и, медленно потягиваясь, вылез из спальника.
— Почему так рано, Геннадий Гаврилович?
— Работы много, Николай, к восьми надо выйти на маршруты, — отвечаю ему в тон.
Распределив обязанности, я забрал солдата себе в помощники для приготовления завтрака.
Хочу остановиться здесь и рассказать читателю, как готовится крупная рыба в собственном соку, может кому-нибудь пригодится в жизни. Это кушанье можно готовить как в домашних условиях, так и на природе. Научил меня этому старый рыбак из села Абагайтуй на реке Аргуни, что находится на левом фланге Даурского погранотряда. Приготовление несложное, но необходимо растительное масло и репчатый или зелёный лук.
Крупную, более одного килограмма, мясистую, лучше свежую рыбу (сазан, щука, ленок, таймень, сом) чистят, потрошат, делают разрез от головы до хвоста вдоль хребта с внутренней стороны, не пропарывая кожу, подсаливают изнутри и снаружи и дают полежать не менее трёх часов. Затем режут на куски поперёк туловища сантиметров по пять, жабры желательно вырезать, голову и хвост обязательно использовать. В казан, ведро, кастрюлю (что есть под рукой) наливают растительное масло на палец толщиной, в масло, не жалея, укладывают лук, поверх него — ровным слоем куски рыбы. Рыбу заливают на половину кусков водой, закрывают крышкой и ставят на костёр (печку, плиту). Нужно следить, чтобы куски не разварились. Через тридцать минут блюдо готово. Перед готовностью можно добавить немного перца и зелени, если есть под рукой.
Так мы с учеником на тагане костра сварганили рыбу часам к семи, попутно вскипятив ведро чаю. Рыба всем понравилась, в том числе и Лоте, ей достались кости.
К восьми часам мы были готовы к походу. До брода через Ашингу дошли всем составом. В прибрежных кустах вырубили палки для опоры о дно, и я в броднях первым начал переправу без оружия с привязанным за поясной ремень капроновым шнуром. Течение было солидное, но с опорой на шест перешёл реку, хотя вода захлестнула бродни и немного не доходила до пояса. С Николаем, закрепив оба конца шнура за прибрежные деревья, мы быстро переправили бойцов и его, но им пришлось раздеваться до пояса. Вода в реке, несмотря на июнь месяц, была ледяная, и чтоб немного обсушиться мне и согреть остальных, развели костёр на берегу. Я боялся, чтобы никто не простыл. На переправу с учётом обогрева ушло минут тридцать. После уточнения задачи мы разделились.
Идти вдоль береговой черты было сложно, она забита коряжником, часто приходилось обходить завалы лесом. По стороне нашего движения берег пологий, а левая сторона резко обрывалась в реку скалами или скальными россыпями. По ходу движения там, где позволяла местность, я кидал блесну. И уже через час у нас в вещевом мешке было шесть ленков. Таймень не брал, не было хороших ям по ходу движения. Рыба брала на медную лепестковую блесну-вертушку. Блёсны я до блеска начищал прибрежным песком. Начало июня в Забайкалье и осень — самое лучшее время для блеснения ленка. В начале лета, после икромёта, он берёт блесну всё светлое время суток. Я подумывал, что мы сможем поймать с бочку рыбы, ведь ещё не ставили сети.
Следов пребывания человека на отмелях мы не находили, но зато везде было много звериных следов: лося, изюбря, медведя, кабанов, косуль, кабарги. Во время движения произошёл случай, который чуть не стоил жизни моей собаке. Она то появлялась, то исчезала в прибрежных кустах. Лая — верного признака обнаружения зверя — она не подавала, значит, его и не было. Но, вот обходя очередной перекат лесом, мы впереди, метрах в двухстах, услышали лай. Лота ревела по изюбрю или сохатому. В её лае за два года я научился разбираться. Она уже участвовала в добыче изюбря, сохатого, косули, лисицы, енота, барсука. И по каждому виду был у неё свой голос. Лаяла только тогда, когда зверь был у неё в поле зрения, как говорят охотники, — по зрячему.
В ускоренном темпе, насколько позволяла растительность, мы пошли на лай. Я передёрнул затвор автомата и дослал патрон в патронник: зверь есть зверь. Выскочив к берегу Ашинги, из кустов мы увидели следующую картину.
Посередине реки, метрах в двадцати от берега, стояла матка-сохатиха, вода доходила ей до брюха. Лота, с поднятым загривком, голосила на неё с каменистого берега, то заскакивая в воду, то выпрыгивая назад. Оставив солдата в кустах, я вышел к небольшому яру, с которого начинался берег. Увидев меня, Лота бросилась в воду и поплыла к сохатихе. Та, подняв голову и прижав уши, развернулась корпусом к собаке. Несмотря на моё присутствие, матка, поднимая веер брызг, бросилась в атаку на собаку: пыталась передними ногами забить Лоту под себя, но глубина реки не позволяла зверю использовать всю мощь своих ног. В каждый наскок матки собака либо увёртывалась, либо выплывала из-под брюха лосихи и, отплыв три-четыре метра по течению вниз, опять начинала голосить прямо с воды. Страха в собаке я не видел. Боясь, что всё это плачевно закончится для моей четвероногой подруги, я выстрелил из автомата вверх. После выстрела сохатиха, постоянно поворачивая голову в нашу сторону, рысью пошла на противоположный берег. Лота поплыла за ней, но относимая течением, выскочила на берег метров на пятьдесят ниже зверя. На берегу матка остановилась, дождалась, пока собака с лаем бросится к ней, и мелкой рысью в сопровождении Лоты скрылась в прибрежных зарослях. Всё это происходило максимум в течение пяти минут на наших глазах, причём сохатиха видела меня, но не выказала страха. Жаль, не было видеокамеры и даже фотоаппарата с собой. Кадры очень интересные, это надо видеть. Солдат тоже видел разыгранную сцену, она оставила у него сильные впечатления.
Я думаю, что у сохатихи недалеко был телёнок. Май — период отёла у копытных, и в первый месяц жизни телят матки от них далеко не уходят. При появлении опасности материнский инстинкт заставляет взрослое животное брать её на себя, уводя врага от детеныша. Этим, на мой взгляд, объясняется бесстрашие матки даже при появлении человека. Кстати, Лота в течение описываемого лета разобралась в подобных уловках копытных и приучилась давить маленьких косулят. Таких случаев было два или три. Пришлось мне в последующем — в мае, июне, июле её в лес не брать. По этой причине в таёжных посёлках в весеннее и летнее время промысловых собак необходимо держать на привязи. Во время отёла и после него молодняку копытных серьёзный ущерб наносят дикие хищники. Я не охотовед и не зоолог, но на практике встречался с остатками пиршества хищников молодыми копытными. Для молодняка косули ряд врагов начинается с соболя и заканчивается медведем.
Мы дождались возвращения собаки, она пришла минут через тридцать. Я успел за это время поймать двух ленков. Мой спутник не жаловался, но я видел: рыба в вещмешке уже давит ему на плечи. Вес добычи был более десяти килограммов. Для облегчения я забрал у него радиостанцию. Нашим товарищам по радиостанции сообщили: у нас никаких происшествий, а выстрел был в воздух, чтоб отпугнуть зверя.
К обеду мы добрались до пограничной просеки, следов пребывания человека на реке не обнаружили. В установленное время встретились с Николаем. Он доложил, что видел следы двух монгольских лошадей недельной давности на дороге, они вели в глубь советской территории и обратно. Сухой паёк наши товарищи уже разогрели, и мы после пройденного пути в охотку пообедали, запив чаем из фляжек. Я поделился впечатлениями о рыбалке и случае с сохатихой, мы вместе порадовались за Лоту, которая осталась живой и показала прекрасные рабочие качества.
За путь вдоль Ашинги к границе я поймал десять ленков и одного таймешонка с килограмм весом, столько же было сходов, потерял на зацепах две блесны. Блёсен и катушку лески 0,6 мм толщиной я взял про запас, поэтому повода для беспокойства нет. Рыбу пришлось разделить на двух человек, так как общий вес был уже около двадцати килограммов. Ленки были в основном от 500 граммов до двух килограммов, и только один — около четырех килограммов. Обратный путь до брода прошли все вместе. На переправе разделились, времени светлого оставалось часа три, и я решил с собакой обследовать правый берег Ашинги. Была информация, что в полутора километрах от зимовья на противоположном берегу большой солонец, на котором есть лабаз.
Николай после переправы приготовит ужин, организует сеанс связи с комендатурой, с одним из бойцов проверит левый берег реки, осмотрит местность и найдёт удобное место для постановки сетей вблизи зимовья.
Дождавшись окончания переправы моих товарищей, я двинулся в путь. Примерно через полукилометр упёрся в залив, про себя отметил — очень удобный для постановки сетей. Его пришлось обходить, в устье он был глубокий, верное место для икромёта рыбы. Двигался по звериной тропе, довольно торной, обнаружил на ней следы монгольских лошадей, про которые и говорил Камаев. Видимо, двое монголов ездили неделю назад в глубь советской территории. С какой целью, нам предстояло выяснить.
Неожиданно для себя, километрах в двух от брода, вышел на небольшую поляну, на северном крае которой чернела земля. Я понял, что это второй солонец, про который мне говорили. Прошлогодняя трава и ещё только пробивающаяся нынешняя зелень была как подстриженная. Это следы пребывания копытных — часть травы вытоптана, часть съедена. Подойдя к солонцу, обнаружил выбитый копытами овальный круг земли в диаметре до двадцати метров. Не берусь судить, естественный или искусственный это был солонец, но масштабы посещения его зверьём меня впечатлили. До этого я встречал и охотился на подобных солонцах в низовьях Аргуни, в бытность своей офицерской молодости. Наверняка, в этом месте были какие-то природные выходы минеральной земли, замеченные в своё время промысловиками и подсаливаемые ими ежегодно. О том, что здесь охотятся и бьют зверя, убедился сразу же, обойдя солонец по периметру с целью выяснения основного хода зверя. В восточной стороне от солонца, чуть выдаваясь в поляну, стояла куртина лиственниц, три из которых росли от одного корня, на высоте трёх-четырёх метров от земли между стволами лиственниц искусно был сделан лабаз на одного человека. К лабазу вела лесенка из жёрдочек. Сразу за куртиной лиственниц обнаружил тропу к Ашинге, по ней подъезжали к солонцу на автомашине, наверняка вывозили мясо. Следы прошлого года.
Основной ход зверя был с западной стороны солонца, с хребта, который крутым спуском ниспадал в долину реки. Я обнаружил с этой стороны три набитые тропы. Сам солонец был испещрён следами изюбров, сохатых и косуль. Много следов свежих, оставленных не далее как прошедшей ночью, даже моча не успела высохнуть за солнечный день. Поднявшись на лабаз, убедился — стрелять можно уверенно в западную и северную сторону. Думаю, охотники Кыринского госпромхоза на этом солонце неоднократно добывали изюбрей-пантачей. Возможно, и монголы браконьерничали на нём.
Обратный путь проделал в приподнятом настроении, появилась уверенность, что отоварю лицензию, то есть добуду изюбря-пантача. Пошёл тропой, по которой подъезжали к солонцу на автомашине, вскоре она вывела меня к броду через Ашингу. Брод широкий и, на первый взгляд, мелкий. Я, вырубив ножом палку, удачно перешёл реку, вода доходила чуть выше колен, ноги в броднях остались сухи. По заросшей колее от брода вышел засветло к зимовью.
Мои спутники сделали всё, что планировали. Николай обследовал берег Ашинги вверх от зимовья, также вышел к броду, по которому я переходил. По его докладу я нашёл удобное место и поставил сеть. Изучая карту, мы решили, что завтра Николай с одним бойцом дойдёт дорогой от зимовья в сторону реки Бальджа до места расположения бывшей советской пограничной заставы в пади Кошелик, что в десяти километрах к юго-востоку от нашего зимовья, а я тоже с одним солдатом продолжу обследование местности вверх по течению Ашинги и завтрашний вечер и ночь проведу, карауля зверя на солонце.
Вечер прошёл в заботах, я показал солдатам, как солить рыбу впрок. Посуды крупной у нас, кроме двух вёдер, не было. Вышли из положения — нашли на чердаке зимовья ящик, полиэтиленовая плёнка была, вот и посуда для соления. После плотного ужина, которым накормил нас Володя (он проявил незаурядные способности повара), мы решили с Николаем сходить на ближайшее улово (место на реке, удобное для ловли рыбы, обычно яма) побросать спиннингом мышку. Спиннинг был только у меня, а Николай пожелал просто посмотреть на рыбалку.
По выходу к реке остановились, заворожённые её ночной красотой. Полная луна уже вышла, перекат под ней переливался серебряными огоньками на быстро текущих струях воды. И где-то внизу, в темноте, вода гулко шумела, разбиваясь о камни и скалы. Выше переката вода чернела, и только береговая черта на нашей стороне серебряной извилистой линией бежала вверх под лунным светом. Небо, ещё не полностью ночное, начало расцвечиваться звёздами. Над Ашингой лежала тонкая струйка тумана, колыхаясь то вниз, то вверх. Ветра не было, и ночные кусты стояли над рекой, не шелохнувшись. На противоположной стороне мерно гукал филин, в тон ему где-то под хребтом орал кем-то испуганный гуран (местное название самца сибирской косули). Ночь обещала быть ходовой (холодная ясная ночь, в которую копытные чаще посещают солонцы и солянки), в такую надо сидеть на солонце, но я в душе надеялся, что завтра ночь будет такая же. Николай, как и я, заметил красоту ночной реки и вполголоса сказал: «Смотри, какая красивая лунная дорожка на Ашинге, как серебра насыпали».
Мы постояли минуты две, любуясь ночной природой. При лунном свете я достал из рыболовной сумки самую ходовую мышку и поменял ею блесну на спиннинге. Если читатель позволит, я остановлюсь на некоторых технических моментах.
Мышь была сделана своими руками и представляла собой овальную сужающуюся втулку из каучука пять сантиметров в длину и до трёх сантиметров в диаметре, вместо головы мыши — овальный пенопласт для создания эффекта плавучести. Изделие соединено стальной проволокой сечением полтора миллиметра, для утяжеления мышки в качестве соединений включены железные шайбы. Вместо хвоста мышки — якорь № 4, по бокам каучука также два якорька чуть поменьше. Таким образом мышка была длиной до семи сантиметров, в плавучем состоянии чуть притоплена в задней части и свободно выбрасывалась с катушки спиннинга леской 0,8 мм диаметра, при проводке создавала эффект плывущей через реку мышки. Во время подъёма воды, когда затопляются острова и низменные места, мыши становятся одним из объектов пищи ленка и тайменя, поэтому так охотно они ночью берут приманку в виде искусственной мышки. Днём не берут: видимо, могут отличить искусственную от настоящей.
Для меня этот вид рыбалки самый захватывающий, если есть, конечно, рыба в реке. Представьте себе ночь, берег горной речки, бросок спиннинга, протяжка мышки, внезапный, невидимый шлепок хвоста рыбы по воде, затем резкий удар, который ждёшь и чувствуешь всем телом, и рыба бьётся на конце лески. И ленок и таймень почти всегда бьют по мышке хвостом, стараясь её утопить, а затем уже хватают. Хотя есть и исключения, когда хватка без шлепка, это, как правило, берут крупные экземпляры: трёхкилограммовые и больше. На такой рыбалке очень много сходов: рыба обкалывается при попытке потопить мышку или хватает за более мелкие боковые якоря и сходит. Но в целом, из моей личной практики, ночная рыбалка на мышку добычливей, чем дневная на блесну. Если рыба есть, она на мышку берёт ночью всегда, в любую погоду, днём же или погода не та, или блесна не подходит. Я слышал, что и щука, и сом берут на мышку, но в моей практике такого не было, поэтому утверждать не стану. На одном из притоков р. Аргуни на мышку у меня взял и был благополучно вытащен налим килограмма на три.
Первые забросы я начал делать чуть выше переката. Тишина — верный признак того, что рыбы нет. Забросы делаю обычно веером, первый перпендикулярно береговой линии, второй и третий под углом 45 градусов к берегу, соответственно вверх и вниз по течению. Если ленок в этом месте стоит, он обязательно возьмёт мышку. Пришлось метров на двадцать подняться вверх по течению. На новом месте с первой попытки — шлепок и сразу удар. И вот рыбина, сопротивляясь, идёт на леске к берегу. Сопротивление такое, что невозможно провернуть катушку. Чтобы не испытывать судьбу, бросаю крутить катушку и бегу со спиннингом от берега с криком:
— Коля, тащу большого чёрта, подхватывай на берегу!
Эта предосторожность при выводке крупной рыбы нужна: бывает, что рыба уходит даже с берега, извиваясь как змея. Совместными усилиями мы выволокли рыбину.
— Гаврилыч, держу, давай на помощь! — теперь уже зовёт меня Николай.
Луч фонаря вырвал из темноты распластавшегося на гальке Камаева, орущего и удерживающего под собой рыбу. Вооружившись первым попавшимся камнем, спешу на помощь и, изловчившись, ударом по голове глушу рыбу. Вытащен таймень, под светом фонаря почти чёрный со спины и с белёсым брюхом. Коля пробует на вес и радостно сообщает:
— Килограммов пять-шесть, не меньше.
У меня в руках приятная дрожь. Зная, что таймень ходит парами, пробую рыбацкое счастье ещё, и со второго броска опять удар. Но! Леска резко слабнет. Обкол! Больше не возьмёт. И действительно, последующие броски результата не дают. Ещё одно перемещение — и мы уже у следующего переката, надо возвращаться, по тропе быстрее дойдём до зимовья, чем напрямую через кусты.
У зимовья солдаты с интересом рассматривают тайменя, не все такую рыбу видели. И начинаются рассказы, кто где-то видел, где-то слышал. Я припомнил байку, слышанную в молодости: на Аргуни, в пятидесятые годы, таймень утащил рыбака в реку, рывок был такой, что образовавшейся бородой лески как петлей обхватило руку мужика, и он был таков. Больше его не видели. О достоверности не могу судить, но таймени до пятидесяти килограммов в реках Забайкалья ещё встречаются.
Второе утро на зимовье было опять с инеем, а ведь сегодня третье июня. В восемь часов двумя группами в противоположных направлениях мы вышли на маршруты. Сегодня со мной сержант Сергей. Для начала мы вышли к месту, где вечером сошёл второй таймень, но все мои попытки блеснить ни к чему не привели.
— Наверное ушёл на другую яму или обкололся сильно, но всё равно позже надо пробовать кидать, — поделился я с Сергеем.
Подогреваемые в спину взошедшим солнцем, мы в сопровождении Лоты пошли вверх по Ашинге. Скоро вышли к месту, где вчера Николай поставил сеть. В броднях я быстро её проверил, было три добрых ленка и два хариуса на полкило каждый. Перетряхнув сеть, оставил её: если рыба по реке движется, то каждое утро она нам будет давать по несколько рыбин и удобно проверять, зимовьё рядом. Поместив рыбу в вещмешок, мы придавили его камнями в воде, чтобы с собой не таскать. Заберём на обратном пути.
К десяти часам утра мы на верхнем броде, забираю у моего спутника снаряжение, чтобы ему было легче. По знакомым ориентирам перехожу Ашингу, развожу костёр для обогрева Сергея, он в кирзовых сапогах и до пояса будет раздеваться. Решаю зайти проверить солонец, он по пути, немного в стороне от дороги. На солонце свежая поедь, свежий помёт — ночью были и быки, и матки изюбри. Возвращаемся опять к реке, надо найти место для постановки сети, а затем выполнять служебную задачу. Через километр нашли удобный залив, правда, в устье глубокий. Перехожу его в броднях выше устья, бросаю блесну своему товарищу, он привязывает конец сети, спускает её и в течение десяти минут сеть поставлена.
День проходит в обследовании местности: где по таёжной дороге промысловиков, где вдоль Ашинги вверх по течению ушли километров на десять. По следам монголов разобраться не удалось. К семнадцати часам были в зимовье, опять с рыбой. К девятнадцати пришёл и Николай, ничего интересного они не наблюдали, дошли до места дислокации бывшей пограничной заставы «Кошелик» (была сокращена в пятидесятые годы прошлого столетия).
Вечер прошёл в сборах, я подогнал снаряжение, тепло оделся, взял с собой меховые крипотки, ичиги, ватные брюки. В вещмешок сложил флягу с чаем, ломоть хлеба с мелко порезанным салом, бинокль, радиостанцию, походный топорик. Антабки и карабины ремня автомата обмотал бинтом во избежание лязга при обращении с оружием. На мушку и прицельную планку насадил приспособления для ночной стрельбы. Лоту привязал на металлическую цепочку к углу зимовья, иначе всю охоту испортит, в тайге меня по следам найдёт хоть за пятьдесят километров. Плотно поужинав и выслушав шутливые наставления моих товарищей, в двадцать часов отправился на солонец.
Ночь на солонце
Не доходя до солонца метров двести, дослал патрон в патронник и поставил на предохранитель автомат, те же действия произвёл и с пистолетом. Солнце окрашивало последними лучами долину Ашинги. Мне приходилось караулить зверя на солонцах с молодости, но военная служба последних лет отпуска в летнее время не давала. Поэтому чув¬ство предвкушения ночного общения с природой охватило меня, как только я устроился на лабазе. Он очень удобен: между трёх лиственниц, составлявших почти равнобедренный треугольник, проброшены жерди, на них положены плахи, распиленные пилой. Для ног, чуть ниже плах, сделана ступенька, а для удобства на уровне груди лиственницы опоясывают жерди. Спину подпирает толстая лиственница. Площадка позволяет сидеть и свесив ноги, и на корточках. Я осторожно снял бродни, надел ватные брюки, перемотал портянки и надел меховые крипотки, ичиги — в них теплее и самое главное — без шума. Сапоги пристроил под себя, вещмешок под спину, оружие на перекладину перед собой, проверил прицельные приспособления, снял с предохранителя и настроился ждать.
Здесь необходимо рассказать читателю о лабазе и почему его строят чаще, чем засидки на земле для добывания зверей на солонцах. Всякий охотник-промысловик, если позволяют деревья на расстоянии верного выстрела от солонца, будет строить лабаз. Делают его на высоте трёх- четырёх метров от земли, при хорошей погоде запах охотника, как у нас говорят, «дух», стелется параллельно земле и не попадает в органы обоняния зверья. Если лабаз просматривается с солонца, охотники часто делают чучело человека, чтобы звери привыкли к сидящей фигуре охотника. Засидки на земле или, как у нас говорят «сидьбы», на звериных солонцах мастерят рубленые из леса и только там, где нет возможности сделать лабаз. Для скарауливания зверя из засидок нужна исключительно хорошая погода, чтобы дух охотника потоком воздуха всю ночь несло в направлении, противоположном солонцу. И даже при хорошей ходовой ночи на сидьбе возможны неудачи, это в том случае, если зверь зайдёт со спины охотника. Зачуяв запах охотника, самец косули и бык-изюбрь будут долго орать, как у нас говорят — бявкать, тем самым оповещая всю округу о том, что на солонец идти нельзя. Испуганный гуран ревёт отрывисто и громко, издавая крик — «бяу» или «баух», бык-изюбрь — примерно так же, с более грозными нотками – «баугх», крик во многом зависит и от возраста самца косули и изюбря, у молодых более высокие звуки, у старых — низкие. В таком случае охотнику надо завернуться в тёплую одежду и спокойно спать часа два, пока зверьё успокоится. В плохую ночь, когда воздух на солонце движется в разные стороны, сидеть в засидке — пустая трата времени, любое зверьё не выйдет. Как говорят промысловики, — дух крутит. А округа возле солонца будет оглашаться всю ночь испуганными криками гурана и быка-изюбря. По этой причине охота с лабаза всегда добычливее, чем из засидки.
Солонец лежал прямо перед лабазом, вытянувшись от него в западном направлении. Сектор стрельбы был прямо на солонец, и вправо от лабаза. Край солонца находился метрах в двадцати, за ним просматривалась поляна метров на семьдесят, упиравшаяся в лесистый крутой склон сопки, стоящей с запада над солонцом. Стрелять было удобно на солонец, а в правую сторону необходимо было поворачиваться корпусом и перекладывать оружие, тем самым не исключалась возможность подшуметь зверя.
На землю постепенно садились сумерки, хотя вершины хребтов, чуть просматривающиеся за спиной, лизались последними лучами солнца. На небе ни облачка, ночь обещала быть прохладной и ходовой. Ни малейшего дуновения ветерка, деревья стояли как заворожённые. Птицы, весело перекликающиеся на закате солнца, начали умолкать, и только весенние трели соловья раздавались со стороны Ашинги. На землю постепенно опускалась прохлада. Комары не донимали, для них ещё холодно. Я неоднократно сидел на солонцах, и каждый раз перед наступлением темноты, находясь в одиночестве и неподвижности, испытывал чувство единения с природой, чувство отрешённости от земных дел. С наступлением темноты, когда зрение как орган становится на второе место после слуха, да и темнота заставляет дремать, это чувство уходит.
Из полузабытья меня вывел молодой гуран, появившийся из-под лабаза и подходивший к солонцу. По виду ему было года три, рожки небольшие, по две вилашки, ещё неокрепшие, в весенней кожице. Зимняя шерсть вылиняла, гуран был в летнем наряде, спина, бока и ноги тёмно-рыжие, брюхо и нижняя часть шеи посветлее. На краю солонца он остановился, минуты полторы внимательно прослушивал местность, прядая ушами в основном в сторону леса с западной стороны. Наверное, убедившись, что опасности нет, спокойно вышел на солонец, и сразу опустившись у одной из ям на колени, стал лизать землю. Секунд через десять-пятнадцать он прерывал это занятие, и, не вставая с колен, прослушивал местность. Лизание и поедание земли было не более трёх-пяти минут, затем гуран резво встал на ноги, и ещё раз прослушав местность, удалился влево от солонца. Я сидел как заворожённый, его можно было застрелить, но не за косулей я сюда пришёл, да и лицензии на неё у меня не было. Из практики знаю, там, где солонец активно посещают звери, косули ходят на него засветло или даже днём. В дикой среде своя иерархия, каждому своё время «подходить к столу обедать», в этом я достоверно убедился. У зверей тоже свой расклад, с наступлением сумерек и где-то ориентировочно до часу ночи обычно солонец посещают матки и молодняк изюбрей, с полуночи и часов до трёх — быки, ближе к утру, если солонец на низменном месте, рядом с водой — сохатые. Почему сохатый не идёт на солонец, который расположен в сопке, сказать не могу, и из рассказов старых охотников это тоже не усвоил.
Внезапно, но только с правой стороны, появилась матка-косуля, она уже не прослушивала местность, а прямиком вышла на солонец и сразу начала лизать и поедать солонцеватую землю. Наряд её частично, особенно вдоль хребтины, был зимний, клоками висела светло-серая шерсть. По подтянутому животу было видно, что она уже разрешилась от потомства. В какое-то мгновение она резко соскочила с колен на ноги и, посмотрев на лес с западной стороны, прыжками ушла в сторону входного своего следа. Кто её угнал? Лес молчал, стояла тишина. Опустились почти полные сумерки, но звёзд пока не было видно. Солонец и подходы к нему ещё просматривались.
Я с тревогой всматривался в подходы к солонцу со стороны леса. Кто-то косулю испугал, это мог быть и медведь, и волк, и изюбрь. Кто выйдет? Минут пять спустя из березняка справа от солонца вышла матка-изюбриха, по виду лет трёх, минуты две прослушивала местность и затем, опустив голову, пошла на солонец. Она и была причиной бегства косули. Подойдя к солонцу, матка остановилась, вытянулась, подняла голову и стала с шумом втягивать в себя воздух, вероятно, пыталась найти подозрительные запахи. Точёная голова с большими ушами то задиралась под углом к земле, то опускалась параллельно спине. Уделила внимание она и лабазу, секунд пять смотрела в мою сторону. Удостоверившись, что всё спокойно, изюбриха вышла на солонец и так же, как косули, опустившись на колени, стала лизать землю в одной из ям. Матка была тоже в почти летней рыжеватой шерсти, в бинокль на спине просматривались клоки старого зимнего наряда. Лизала и ела она землю, почти не отрываясь, но уши были настороже. Внезапно изюбриха прекратила своё занятие, и, не вставая с колен, повернула голову в сторону леса. Я вместе с ней перебросил взгляд. Кромка леса едва просматривалась, но было видно тёмное движущееся в сторону солонца пятно. Поднёся бинокль к глазам, я рассмотрел ещё одну изюбриху, спокойно шагающую к солонцу. Мой объект на солонце тем временем встал на ноги и, развернувшись корпусом к своему сородичу, разглядывал его, прядая ушами.
Тут я стал свидетелем интересной сцены. Матка, подходящая к солонцу, по размерам была больше находящейся на солонце, наверное и возрастом была старше. В её движениях чувствовалась уверенность, в то же время молодая изюбриха, как мне показалось, вела себя нерешительно, беспокойно вертела головой, как будто выискивала пути к отступлению. Так оно и получилось. Молодая матка, как только старая подошла к солонцу, ретировалась на край солонца и остановилась. Взрослую изюбриху это не устроило. Она рысью бросилась к молодой и пыталась корпусом и головой ударить её по лопаткам. Молодая увернулась и вдруг, встав на задние ноги, стала угрожающе размахивать передними ногами. Передо мной предстала сцена из детства, когда я видел, как дерутся косячные жеребцы. Обе матки встали на задние ноги, а передними начали наносить удары друг другу по корпусу. Причём ноги были совершенно прямые. Отчётливо слышались удары по телу. Напор взрослой матки был сильнее, через несколько мгновений она вытеснила молодую с края солонца, и та рысью бросилась в заросли. Я только и видел мелькнувшее жёлтое зеркало её зада. Изюбриха с минуту стояла в напряжённой позе, периодически ударяя одной из передних ног по земле, так что слышался отчётливый глухой звук. Затем с гордо поднятой головой вышла на солонец и, опустившись на колени, стала жадно хватать землю языком и зубами, было слышно, как гремят зубы.
Всё это происходило метрах в пятнадцати от меня, какие-то мгновения, может секунд двадцать, тридцать. О подобном я ни от кого не слышал, и до сегодняшнего вечера в моём понимании было мнение о дружелюбии особей одного пола изюбрей. Ранее я неоднократно наблюдал в зимнее время табуны маток с телятами, чувства враждебности или попытки отобрать корм друг у друга не видел. Многое мы ещё не знаем из жизни диких животных.
Матка тем временем спокойно наелась солонцеватой земли и, минуты через три, с гордо поднятой головой, удалилась в том направлении, откуда пришла. Я снова пожалел, что не взял с собой фотоаппарат, была бы возможность запечатлеть этот исключительный случай.
Между тем, на землю опустилась полная темнота, луна ещё не вышла, только восток показывал её скорое появление бордовым отсветом над дальним хребтом. Тайга молчала, заметно похолодало, у меня стали мёрзнуть руки. Пришлось застегнуть куртку на все пуговицы, а руки прятать в рукава. Хорошо, что взял с собой ватные брюки, без них было бы очень неуютно, до утра не досидеть. Я ждал, что молодая матка придёт ещё, но безрезультатно, нигде ни шороха, ни треска. Вечерняя сцена на солонце укрепила мою уверенность в том, что бык придёт, и я напрягал зрение и слух, чтобы засечь что-нибудь.
Луна показалась в двадцать три тридцать, на это указал мерцающий в её свете циферблат командирских часов. Полный диск осторожно, но уверенно вылезал из далёкого, лежащего на монгольской территории хребта. К двадцати четырём часам солонец и поляна за ним была залита лунным светом, закрайки леса, очертившие поляну, вновь стали хорошо просматриваться в бинокль, а прицельные приспособления на автомате отчётливо видны. Время тянулось очень медленно и постепенно меня начало клонить в сон. Из полузабытья вывел треск веток в сопке с запада от солонца, как будто кто-то бросился с места. И опять тишина. Кто это мог быть? По шуму — зверь: или медведь, или изюбрь. Я опять весь превратился в слух. На небе ни единого облачка, то ярко, то тускло мерцают звёзды. Вот одна падает, надо скорей загадать желание. Сейчас оно только одно — чтобы пришёл бык.
Опять клонит ко сну и, не заметив как, я задремал. Пробыв какое-то время в полузабытьи, я всё же услышал шуршание травы. Скинув дрёму и подняв глаза, увидел на поляне, сразу за солонцом, метрах в семидесяти от лабаза, в лунном свете двух стоящих с поднятыми головами быков изюбрей. Их было видно хорошо и без бинокля. А, поднеся с мерами чрезвычайной осторожности к глазам бинокль, меня заколотило нервной дрожью, а сердце бешено начало стучать в груди. Передо мной, как на картинке, стояли два быка-пантача, чуть поодаль от них, в закрайке леса, стоял ещё один бык. Усилием воли я заставил себя успокоиться. Два быка на поляне стояли грудью ко мне, третий у леса — боком. Лунный свет серебрил шерсть на их спинах, и в бинокль звери казались вылепленными из чистого серебра, только нижняя часть ног шеи и головы отдавали тёмным отсветом. Два передних быка напряжённо всматривались в солонец, стоя с высоко поднятыми головами, третий у леса мирно пасся, поедая траву. Все три были с пантами, рога под луной также отсвечивали серебром и казались белыми. Я внимательно рассмотрел панты. Самые большие были у быка, который стоял возле леса. Те, что стояли на поляне, имели примерно одинаковые рога, даже не рога, а толстые, не полностью развившиеся вилашки, отходящие от грозда (основание рога), сойки (отростки рога), ещё не заострённые, оканчивались окружностью. Чтобы успокоиться и приготовиться к стрельбе, я про себя подумал и прошептал: «Бык мой, самое главное не спугнуть, осторожно готовься к стрельбе».
Мысли веером крутились в голове. Автомат с предохранителя снят, патрон в патроннике. Как быки начнут движение, оружие надо выдвинуть вперёд и занять положение для стрельбы. Я боялся пошевелиться, изюбрь очень чуткий, осторожный зверь, и любой незначительный шум с моей стороны зверей угонит. Тем более их трое. Поэтому все мои движения возможны только тогда, когда звери начнут двигаться. Я напряжённо ждал. Изюбри, иногда поворачивая высоко поднятые головы, стояли на месте. Это взаимное выжидание продолжалось довольно долго, не могу сказать сколько. Что-то не устраивало зверей, я же не смел притронуться к автомату, боясь спугнуть их, хотя два быка на поляне были на расстоянии верного выстрела. Наконец моё терпение было удовлетворено: один из быков, опустив голову, пошёл к солонцу, за ним двинулся второй. Я же, приподняв автомат, на весу осторожно стал выдвигать его на перекладину перед собой. Вдруг звери остановились, опять прослушивая местность, и я замер, не успев занять положение для стрельбы. Неужели услышали мою тихую возню с оружием?
Минуты три-четыре звери стоят неподвижно, а у меня бешено колотится сердце, своё дыхание кажется мне, как работа мехов в колхозной кузне из детства. Краем глаза замечаю движение третьего быка от леса к солонцу. Вот он подходит к собратьям на поляне и осторожно движется в мою сторону. Остановился. До зверей метров пятьдесят. Стрелять я не могу, не вывел автомат в положение для стрельбы. Опять идёт состязание, кто кого пересидит. Только я в более выгодном положении, я вижу зверей и жду момента нанести удар. А они меня не видят и, наверное, не чувствуют опасность. Природная осторожность, которую заставил их выработать человек, действует. В этом быки намного осторожнее, чем матки.
Только что были матки, и какая разница в поведении! Вина тому человек, его постоянная страсть к наживе. Панты во все времена стоили очень дорого. Как рассказывал мне в юности дед, охотник, добывший пантача в дореволюционное время, существенно мог поправить своё состояние, сбыв панты за границу китайцам. И приводил пример: хороший конь стоил 4—6 рублей серебром, а за панты в зависимости от веса можно было выручить от двадцати до пятидесяти рублей серебром. Хорошие охотники по месяцу могли сторожить на солонцах, лишь бы добыть пантача. А матку в наших местах уважающие себя охотники не били в летнее время, когда она растит потомство. Это считалось грехом. К счастью, на Ашингу браконьеры пока не добрались, поэтому матки ведут себя без опаски на солонцах. Такие вот мысли и воспоминания пришли мне в голову, пока я ждал момента выстрелить.
На часы я не смотрел, но, вероятно моё ожидание продолжалось более тридцати минут. Зато звери были у меня как на ладони. Лунный свет в бинокль позволял видеть очертания глаз, ноздри, тёмные пазухи под глазами. Один из быков был крупнее других, рога у него на пять отростков, которые почти сформировались, только окончания сойков были утолщённые и овальной формы. Два других изюбря помельче, рога — настоящие панты — по три толстых отростка на каждой ветви. В отличие от маток никакого чувства вражды. Причём стадное поведение у быков и в зимнее, и в летнее время я замечал и ранее. Непримиримыми врагами быки-изюбри становятся только в период гона. В это время каждый бык, набравший себе гарем из маток, не подпускает соперников к своему табуну.
Объекты моего внимания — все три быка — тем временем начали двигаться гуськом в сторону солонца, первым шёл крупный бык. Для себя я уже решил, стрелять буду его: мяса больше и вес пантов значимее. Осторожно вывел автомат в положение для стрельбы, приложился к ложе и жду, как остановятся. На краю солонца первый зверь остановился, остальные, как по команде, встали тоже. Мне показалось, что бык смотрит прямо на меня. Медлить я не стал, первую пулю выпустил по груди, где должно быть сердце, бык упал на колени, вторая пуля пошла вдогон по лопаткам, бык перевернулся на бок и судорожно забил ногами. Всё напряжение с меня разом сошло, до этого краем глаз заметил, как два других быка на махах бросились в заросли и в одну секунду исчезли. В течение минуты напоминали о себе треском веток и сучьев в хребте над солонцом.
Всё. Охота закончена. Чувство полного удовлетворения охватило меня. Посмотрел на часы — половина второго. Теперь можно спокойно собрать вещи на лабазе и спускаться.
Первое, что надо сделать, — вырубить под корень панты и подвесить их для остывания так, чтобы кровь не вытекла; второе — выпустить из быка кишки и брюшину, иначе пропадут рёбра, ведь процесс пищеварения продолжается и в убитом животном, повышая температуру в пищеварительном тракте. Ну а потом можно где-то неподалёку развести костёр и покемарить около него до утра. К зимовью идти — больше времени тратить. Часов в шесть утра подниму ребят по радиостанции, они подойдут, и займёмся мясом. Назавтра, то есть уже на сегодня, выходы на службу придется отставить, дай бог с мясом управиться.
Изюбрь уже затих, я быстро вырубил походным топориком панты вместе с лобной костью. Подвязав их у места сруба, подвесил на ветку рядом с лабазом. Выпустить кишки — дело не трудное, потребовалось всего минут пять, перерезал горло, чтобы стекла лишняя кровь. Теперь надо искать место для ночёвки.
Луна помогла найти поваленную берёзу с лентами бересты, набрал сушняка, и через пять минут костёр весело затрещал. Ложе приготовить не трудно: лиственница выпустила зелёные метёлки, наломаю веток и до утра у костра протерплю. Пятнадцать минут третьего показывали часы, когда я уже лежал, смотрел на костёр и пил подогретый чай из фляжки с хлебом и салом. Тайга оглашалась бявканьем двух гуранов, ревели они в стороне зимовья. Это мой запах и дым костра донесло до них.
Пригретый костром, я быстро отключился, но не надолго. Несмотря на июнь, летние ночи на Ашинге холодны, холод начал пробирать спину и ноги, надо подбрасывать пищу для огня. На востоке розовеют хребты, смотрю в свете костра на часы, стрелки показывают десять минут пятого. В июне в Забайкалье самые короткие ночи, темнота господствует около пяти часов, с 24 часов вечера до 4.30 часов утра. Ещё часок покемарю и надо вставать, лучше уж в зимовье посплю, как управимся с мясом.
В шестом часу утра меня поднимает разноголосица птиц и свежий утренний воздух. Темнота уже почти ушла, но солнышко ещё не показалось. Костерок еле теплится, надо подбросить, разогреть чай да идти к зимовью. Через минуту затрещал костёр, кладу фляжку с чаем в угли. Пока чай разогревается, решаю посмотреть изюбря при свете дня. Бык почти уже вылинял, зимняя шерсть небольшими клоками осталась вдоль хребтины, упитанность зверя хорошая, после зимы уже выправился на зелёной траве. Панты о пяти концах на каждой ветви, сойки все мягкие, но от основания по всей ветви началось ороговение. Прикидываю — килограммов на восемь потянут. В дореволюционной России добытые мной сегодня панты составили бы настоящее богатство.
Несколько глотков горячего чаю, затем меняю ичиги на бродни, набрасываю на тушу изюбря душегрейку, ичиги, стельки с ичигов — не дай бог, медведь. Притаптываю сапогами основательно костерок, панты связываю у основания верёвкой, вместе с автоматом через плечо и — к зимовью. После завтрака придём на солонец всей группой, разделаем изюбря и перетаскаем мясо.
По выходу к Ашинге меня встречает солнышко, показавшееся из-за монгольских хребтов. Над рекой тонкой струйкой движется туман, на небе ни облачка, день обещает быть хорошим. Это нам на руку, меньше возни будет с мясом. Под ногами, на береговой отмели, похрустывает ледок, ночью был небольшой морозец. Полной грудью вдыхаю воздух, дышится легко, настроение хорошее.
Лота, учуяв меня метров за сто, подала голос, а когда я подошёл, внимательно обнюхав панты, радостно запрыгала вокруг. Чует, обломится ей сегодня мяса вволю. Мой народ уже поднялся, Николай возится с разведением костра. Солдаты, первый раз видевшие панты, забросали меня вопросами, которые я оставил без ответа, будет ещё время, расскажу. А сейчас надо завтракать и, пока свежо, заниматься мясом, иначе можем испортить его, часов с одиннадцати появятся мухи. На скорую руку завтракаем, забираем верёвки, все какие есть, и — в путь. Хотел оставить в зимовье радиотелеграфиста Володю, но он, чуть не плача, уговорил разрешить ему пойти с нами, ведь никуда ещё с зимовья не выходил. Поэтому оставили сержанта Сергея с заданием: подготовить из жёрдочек и проволоки два ларя для засолки мяса и костей.
Идём налегке, с собой только оружие и радиостанция. Николай предложил перетаскивать мясо на сделанных из подручного материала носилках. Это верно: перенесём за одну ходку и плечи не отдавим. К 8.30 мы у брода, ребята переходят Ашингу до пояса голышом, только на ногах сапоги, иначе нельзя: камни острые режут ноги. Костёр не разжигаем, разогреемся на ходу. Лота, чувствуя, что мясо недалеко, рвёт поводок из рук. Я спускаю её, пусть разомнётся. Через секунду её и след простыл.
Идти по утренней прохладе по лесу легко, пятнадцать минут хода — и мы у солонца. Мясо в моё отсутствие никто не потревожил. Лота занимается кишками, сдирает с них плёнку жира. Коротко рассказываю ребятам события прошедшей ночи и приступаем к работе. Первая наша задача – надо оттащить тушу изюбря от солонца в глубь леса для раздел¬ки и убрать кишки подальше, с ними разберётся хозяин тайги. Разделывать тушу будем в затенённом месте, мухи дольше не появятся. Заарканив быка за голову и переднюю ногу, оттаскиваем его в место разделки. Я с Толей приступаю к обрезке и снятию камусов, а Николай с Володей, вооружившись моим топориком, мастерят двое носилок. Для них нужен только каркас — четыре палки, днище заменят верёвки. Тушу решили разделать на куски: лопатки, стегна, шея, позвоночник на две части и две боковины рёбер, вот и весь изюбрь. Голову оставим хозяину тайги, только вырежем язык и губы для нашего обеда. Шкуру с кусков обдерём у зимовья, так сохраннее будет от мух. Вся процедура разделки заняла минут тридцать. Ребята на носилках потащили кишки и голову подальше от солонца. Перед этим я их заставил топором убрать с солонца всю кровь. За нами могут приехать промысловики с Кыры, поэтому по таёжному закону — надо замести следы, чтобы зверь суток через трое не обнаруживал на солонце признаки моей охоты.
Небольшой перекур, и в десять часов утра, закрыв мясо на носилках плащ-накидками, уложив осердие в солдатский вещмешок, мы двинулись в обратный путь. Мяса получилось килограммов сто, уложили всё на носилки и понесли с остановками и перекурами. Два километра до зимовья с учётом переправы через Ашингу мы преодолели за два часа и к двенадцати часам были на таборе. Измучились порядком, хорошо, что паута в начале июня в тайге еще нет. Лота с нами не пришла, осталась возиться с кишками и головой. Лайка как волк — наедается, пока в животе есть место.
Ещё утром с Николаем мы решили, что сегодня на службу не идём, будем заниматься мясом: надо ободрать части туши, отделить мясо от костей, порезать его вдоль волокон кусками по 30—40 сантиметров для засолки, засолить для последующего вяления и копчения, кости порубить и тоже засолить. Кости в первую очередь должны уйти на питание, так как даже соленые они быстрее портятся. Сергей за время нашего отсутствия сделал два ларя, внутри мешки из полиэтиленовой плёнки. Работа шла споро, и часа через два мы управились со свежениной. Мясо и кости, отдельно, слоями разложили по ларям, каждый слой я хорошенько присолил. Ящики-лари отнесли в русло ручья, прикопали гравием и камнями, прикрыли плащ-палатками и распустившимися ветками лиственницы. Так мясо до прилёта вертолёта продюжит.
Володя, пока мы занимались мясом, приготовил хороший бухлер (мясокостный бульон, добавляются только специи) и нажарил жаркое из печени и почек. Обед прошёл весело. Я достал припасённую бутылочку водки, с Николаем мы её под свеженинку оприходовали.
После сытного обеда и воспоминаний из прошлого потянуло на сон, ведь всю ночь не спал. Два часа крепкого сна восстановили силы, хотелось бы ещё поспать, но панты нужно также прибрать. В походных условиях, если нет возможности их варить и сушить установленным способом или консервировать на водке, я по опыту отца консервирую их в сахаре. Делается это следующим образом: ветвь рога режется ножом на мелкие ломтики не толще одного сантиметра и затем слоями укладывается в стеклянную банку (эмалированную посуду, полиэтиленовые мешки), каждый слой густо пересыпается сахаром (тоже до одного сантиметра), банка (посуда) ставится в прохладное затемнённое место. В таком виде панты хранятся до десяти суток. Далее, уже обычно по прибытию домой, консервируются в водке: засахаренные ломтики пропускают через мясорубку и заливают водкой в пропорции: одна часть пантов — три части водки. Раствор пантов ставится на десять суток в тёмное прохладное место. Применяется препарат по 10—15 капель на приём два-три раза в день до еды. Рекомендуют такой пантокрин как сильно тонизирующее средство при умственном и физическом переутомлении, импотенции и как общеукрепляющее средство.
Операция с пантами проделана в течение одного часа, попутно рассказал своим спутникам цели и порядок применения пантокрина. Пантов получилось почти две трёхлитровые банки, сахара взятого с собой впрок хватило. Выход на связь с комендатурой подтвердил прилёт вертолёта за нами через сутки, сегодня воскресенье, значит — во вторник. С Николаем обсудили план действий на следующий день: выйдем одной группой вдоль границы в западном направлении на бывший прииск Худжернига, Володю возьмём с собой, Сергея и Толю оставим в лагере.
Развернувшиеся далее события не соответствовали нашим планам. Но эти последующие дела не входят в сегодняшнее описание.
г. Хабаровск
