СОЛОВЬЁВ Дмитрий Константинович
Приступая к описанию благородного оленя и промысла на него, имеющего чрезвычайно важное значение для Саянского района, надо оговориться, что ввиду задач, положенных в основу настоящего труда, нам невозможно останавливаться подробно на вопросах, имеющих отвлечённый, узконаучный интерес, как бы это ни было желательно.
В этом случае нам сразу же пришлось бы столкнуться с вопросом о том, принадлежат ли благородные олени, известные под названиями марала и изюбря, к одному виду или нет, так как в настоящее время есть мнения за и против. В районе, обследованном Саянской экспедицией, как раз соприкасаются области распространения марала и изюбря; ранее граница между ними не была точно установлена и относилась приблизительно к меридиану Байкала. Этой границей, по нашим исследованиям, является водораздел Восточных Саян: к северо-востоку и востоку мы встречаемся с названием изюбрь, к юго-западу и западу — с названием марал. Таким образом Канский и Нижнеудинский уезды имеют изюбря, а Минусинский (и Урянхайский край) — марала. (Некоторые небольшие исключения несущественны: например, кое-где в Комской волости (Минусинский уезд) и в низовьях р. Сисима встречается иногда название «изюбрь» наравне с «маралом». Это явление, быть может, можно приписать близости Енисея, по которому происходит лёгкое сообщение между селениями, расположенными по ту и другую сторону водораздела.)
Саянский заповедник, через который проходит указанная граница, вмещает марала и изюбря. Саянская партия, работавшая около двух лет по обе стороны указанной границы, пришла к заключению, что разницы между маралом и изюбрем в данной области не существует. По общим морфологическим признакам невозможно определить, какое из двух поставленных рядом животных — марал и какое изюбрь. Форма и размеры рогов, окраска, величина и пр., всё это варьирует не более, чем у отдельных особей, принадлежащих к одному и тому же виду. Ни один минусинский промышленник не скажет, что он убил изюбря, так же как канский, что им добыт марал. В то же время минусинцы, перевалив в канские покати, начинают промышлять марала (по их терминологии), канские же охотники в Минусинском крае — изюбря. Восточные Саяны не являются безусловной преградой для зверя, и существует постоянная циркуляция между канской и минусинской сторонами, и тот же самый зверь, перейдя границу, только меняет своё название. И промышленники, и владельцы маральников в один голос подтверждают, что отличить марала от изюбря нельзя. Китайцы, приезжающие для скупки пантов от изюбрей и маралов, никакого различия между ними не делают, называя и тех и других «ма-лу» и ценя их одинаково. Изюбрятник Лубковского в Канском уезде, состоящий из пойманных там же изюбрей, носит название (по аналогии с минусинскими) маральника. Ни образ жизни, ни голос во время течки не имеют таких отличий, чтобы было возможно отделить марала от изюбря. Быть может, особи азиатского благородного оленя, взятые откуда-либо с удалённых друг от друга мест, например с Тянь-Шаня и Амурской области, и несколько разнятся, но оленей Саянской области, именующихся маралами и изюбрями, надо, по-видимому, считать тождественными. Интересно, что в северной Маньчжурии и на Дальнем Востоке, где русское население знает название изюбрь, китайцы называют его «ма-лу» — словом, имеющим без сомнения один корень с русским «марал» (буква л часто переходит в р и обратно). В Саянах изюбря называют просто «зубря», в Минусинском крае иногда — «сын».
Таким образом, в дальнейшем мы не будем делать различия между маралом и изюбрем, и всё нижесказанное будет относиться одинаково как к одному, так и к другому.
Взглянув на карту распространения промысловых животных и растительности, можно увидеть, что изюбрь обитает преимущественно в полосе настоящей тайги. Ниже, в пояс подтайги или сосновых боров, он передвигается зимой, уходя от слишком глубоких снегов, выпадающих в горах, хотя часть зверей и остаётся на летних стациях, особенно вблизи таких мест, как в верхнем течении pек Гутара и Бирюсы, где выпадает мало снега. Верхняя граница распространения изюбрей совпадает с границей древесной растительности, хотя на альпийские луга изюбри выходят в некоторых местах кормиться, скрываясь остальное время в лесу, хотя бы и мелкорослом. На каменистых, открытых белогорьях изюбри не встречаются; их сменяет здесь северный олень.
Нельзя сказать, что изюбрь живёт исключительно в глухих диких местах и совершенно не переносит сравнительно близкого соседства человека. Как и всякий зверь, он, конечно, имеет этот спасительный страх, но вместе с тем держится часто невдалеке от человеческого жилья, и мы знаем примеры (на Гутаре), когда на солонцы, устроенные в полверсты от обитаемого зимовья, ходили изюбри, и их там били. В системе верхней Бирюсы, несмотря на ряд приисков и на сплошные гари, всегда держится много изюбрей, которых промышляют карагасы и другие промышленники. Саянский район надо вообще считать в числе тех, немногих уже уголков, где сохранилось ещё весьма порядочно изюбрей, добыча которых является важной статьёй в бюджете промышленника. Изюбрей относительно больше в Канском округе, чем в Минусинском, в Усинском же крае, вследствие более замкнутой территории, они за последние 2—3 года сильно уменьшились в числе из-за снежных зим и беспощадной ловли для маральников.
Годовой цикл жизни у изюбрей следующий: в средине или конце мая изюбриха родит где-нибудь в укромном местечке одного телёнка, редко двух. С месяц, приблизительно, пока изюбрёнок не окрепнет, матка уходит кормиться одна на травянистые лужайки и солонцы, возвращаясь затем к телёнку. В конце июня телёнок уже посещает вместе с матерью солонцы, хотя и питается ещё молоком. С апреля у изюбрей начинается линька, оканчивающаяся во второй половине мая, и у взрослых самцов отрастают новые рога, драгоценные панты, предмет мечтаний каждого промышленника, так как они являются гораздо более ценной добычей, чем даже соболь. Мягкие, покрытые серой шкуркой молодые панты с вздутыми кровянистыми желваками на концах, растут очень быстро, разветвляясь и окостеневая всё больше и больше. Хорошие панты в полном развитии имеют длину главного ствола до двух аршин при толщине в человеческую руку. Обыкновенно они достигают полного развития в середине июня, после чего быстро твердеют и теряют ценность, хотя иногда рост по неизвестным причинам задерживается, и нам известен случай, когда были добыты панты в полном соку 18-го июля. Всё это время изюбри тщательно оберегают свои рога, которые чрезвычайно болезненны при повреждениях, и держатся потому более открытых мест. В это же время они усиленно посещают солонцы. В июле мягкие, кровянистые желваки на концах рогов начинают присыхать, сморщиваются и наружу выступают острые концы настоящих костяных рогов. Шкурка быстро присыхает и начинает сдираться лоскутьями, и в августе, наконец, появляются в полной красе могучие «сухие» рога, которые необходимы изюбрю в ближайших сентябрьских боях; число отростков на обоих рогах в отдельности у взрослых, вполне возмужалых быков, достигает 5—6 (т. е. 10—12 на обоих), очень редко больше. Около Семёнова дня (1-ое сентября) начинается половой период, течка). (Нам пришлось раз слышать ревущего изюбря 25-го августа.)
Быки, собирая самок и вызывая противников на бой, начинают по зорям реветь, хотя слово это слишком грубо для обозначения той музыкальной рулады, состоящей из 4—5 постепенно повышающихся нот и оканчивающейся более низкой; голос изюбря-быка в это время скорее напоминает рожок или флейту и ранним утром, разносясь далеко кругом по горам и лесам, производит чарующее впечатление. Я не знаю другого, более мелодичного голоса у кого-либо из зверей и птиц, и даже трубный глас слона не так красив. Изюбрь во время гоньбы, услышав голос противника, спешит на него и вступает в бой, иногда оканчивающийся для одного из них смертельным исходом. Победитель присоединяет к ранее собранному гарему самок побеждённого, и когда число их станет значительным (иногда до 8—12 и больше), то уже не так охотно идёт в бой, а лишь отвечая голосом на вызов противника, старается отогнать своих самок подальше, избегая поединка, который неизвестно ещё чем может кончиться. В это беспокойное время быки часто «бузуют», т. е. валяются в маленьких болотцах, в грязи, так что покрываются иногда коркой засохшей грязи. Промышленники объясняют это тем, что будто бы тогда у зверя не так болят раны и царапины, получаемые в драках. Ревущий бык иногда избирает на время определённое местечко и делает на нём целую «утолоку», утаптывая землю на несколько квадратных сажен. При этом же он ударами рогов о деревья обдирает кору, вроде того, как это бывает во время обшоркивания присохшей шкурки с окостеневших рогов.
Во время гоньбы у убитого быка можно найти на брюхе несколько впереди полового члена небольшую вздутую желёзку, незаметную в другое время. Желёзка эта расположена так, как струйка у кабарги, но имеет два длинных (около 2 1/2 вершка) резервуара на общем основании. Обыкновенно эта желёзка бросается и в продажу не поступает, но карагасы вырезывают её и хранят: несколько капель секрета, пущенных в рюмку водки или воды, оказывают необычайно возбуждающее дей¬ствие, в особенности на половую сферу. Присутствие этой желёзки и свойство секрета её известны далеко не всем промышленникам.
Гоньба продолжается по-настоящему недели три, но совсем кончается только к Покрову, т. е. к 1-му октября. Быки, у которых в начале гоньбы шея сильно укорачивается и утолщается, а сами они бывают очень жирными, теперь теряют свой грозный вид и, исхудавшие, покидают самок, спеша, до того времени пока снег окончательно покроет землю, отъесться на лесных полянках и лугах. В половине октября изюбри уже начинают собираться в стада, достигающее впоследствии десятка-двух голов, постепенно откочёвывают вниз по рекам и, достигнув ровных сравнительно мест, защищённых от ветра, зимуют, кормясь травой, которую «копытят» из-под снега, хвощом, прутняком, лижут «накипень» на ключах. Самое трудное время настаёт для изюбрей ранней весной, когда начинает образовываться наст, затрудняющий добывание пищи и передвижение; в это время много гибнет изюбрей и от голода, и от людей, и от зверей. Когда в апреле снег от таяния начинает походить на кашу, изюбри медленно начинают двигаться опять в горы, и только с появлением свежей молодой зелени кончаются для них тяжёлые дни.
Переходя к описанию способов добывания изюбрей, надо сказать, что они довольно разнообразны вследствие интереса, представляемого убитым зверем, в особенности в первую половину лета. Таким образом на первом месте стоит «пантовка» — добывание изюбрей в мае и июне посредством подкарауливания на солонцах, озерках, «поедях», а также скрадом. Кроме того, изюбрей добывают осенью на рёв, с собаками, скрадом и заганивают по глубокому снегу зимой на лыжах, убивая их или ловя живыми для маральников, и ловят в ямы.
Охота на солонцах развита во всей Саянской области, но высокой степени специализации она достигает в Канском районе. Охотой этой занимается преимущественно русское население, так как она требует известной оседлости, между тем как бродячие инородцы не могут из-за своих оленей долго оставаться на одном месте.
Как только сойдёт снег и станет возможным проезд в тайге, промышленники, с нетерпением ожидавшие этого времени, соединившись в партии по 2—4 человека или в одиночку, выезжают верхом на известные места, захватив с собой запас сухарей с расчётом месяца на l 1/2 — 2. Обыкновенно они норовят попасть пораньше, когда ещё изюбрь только начинает появляться на своих летних стациях, и, подсолив солонцы, ждут, случается с неделю, до появления зверя. Минусинцы же иногда, закончив весеннее соболевание, остаются в тайге, дожидаясь начала охоты на солонцах, или же сразу после того, как реки освободятся от льда, поднимаются на челноках в вершины рек.
Солонцы, на которых охотятся в Саянской области, главным образом искусственные, подсоленные на погибель зверя руками хитрого промышленника. В Минусинском уезде естественные солонцы встречаются чаще, чем в Канском.
Для устройства солонца выбирается место, около которого держатся изюбри, на что обращается внимание много раньше, при различных других охотах. При выборе места надо прежде всего определить, каковы здесь течения воздуха и достаточно ли они, периодически, правильны. Такому требованию обыкновенно удовлетворяют неширокие долинки речек и ключей, по которым вечером и ночью всегда (в хорошую погоду) воздух тянет вниз по течению. На широких открытых полянах, в густой тайге, лучше и не устраивать солонца, так как хоть и начнёт зверь ходить, но когда будет охотник караулить, то «дух» от него «нанесёт» на солонец, зверь «залает», и уже тогда не жди ничего.
Но вот подходящее местечко найдено; приступают к устройству солонца: на берегу ключика, поросшем зелёной «кормной» травкой, обнажается от дёрна поверхность земли на пространстве нескольких квадратных аршин. Почва может быть различной, но предпочтительно глинистая или чернозёмная, а не чисто песчаная. Способов засолки существует несколько: или колом делают дыры в земле и в них насыпают соль, или густым рассолом поливают землю. На первоначальную засолку идёт обыкновенно от 20 фунтов до 1 пуда крупной соли, в следующие года поменьше. Если солонец новый и солится первый раз, то на поверхности ещё рассыпают немного соли для приманки. Старые солонцы изюбри знают прекрасно и ходят на них по привычке, даже когда там и соли-то почти не осталось, новые же находят поразительно скоро. Мы сами наблюдали, как новый солонец, очень мало посоленный, через три недели был уже порядочно изъеден. Но вообще предпочитают охотиться на новом солонце на другой год после засолки, чтобы зверь успел привыкнуть как следует и подходил бы не так осторожно.
Когда солонец готов, приступают к устройству караулки, лабаза, скрадка, сидьбы, т. е. засады, где должны сидеть охотники. Караулка располагается так, чтобы ветерок тянул на неё от солонца; если она правильно расположена, то иногда зверь подходит вплотную, не почуяв. Вместе с тем, надо также сообразоваться с постоянным ходом зверя, так как если он будет приходить снизу ключа, то зачует охотника. Бывает, правда, что опытный зверь, прежде чем подойти к солонцу, опишет около него круг, но против такого приёма ничего уж не поделаешь. Самое лучшее, если солонец расположен на одной стороне ключа, а караулка на другой, немного ниже. Нам известен один солонец на Гутаре, где караулка помещается на другом берегу этой реки, шириной шагов в 120. Но на этом солонце можно было стрелять только засветло.
По своему положению солонцы делятся на тёмные и светлые. Первые — это такие солонцы, на которых ночью зверя видно очень плохо, он сливается с землёй или лесом и стрелять трудно. Светлые солонцы находятся или на довольно чистом, открытом месте, или расположены так, что зверь на солонце приходится «на зарю», и силуэт его виднеется на фоне неба.
Караулки устраиваются обыкновенно шагах в 20—50 от солонца, редко ближе или дальше, около дерева, колодины или камня, чтобы не бросалась она в глаза. Караулки делаются чаще всего прямо на земле и состоят просто из загородки со стороны солонца из веток, хвороста; иногда же их устраивают между камнями, за сваленным деревом и проч. В загородке проделывается одно (или больше) окошечко для просовывания ружья и пристраивается какая-нибудь поперечная жердь, чтобы дать опору ружью, дуло которого никогда не высовывают за загородку. На землю бросают несколько веток под сиденье, и караулка готова.
Устраивают также лабазы, иногда над самой караулкой на деревьях, и сидят там или здесь, смотря по желанию или по трусости, из опасения медведя. Лабаз — это обыкновенный помост из толстых жердей, лежащих на двух-трёх основных перекладинах, кладущихся на сучья нескольких рядом стоящих деревьев, на вышине около 1 1/2 сажен. Со стороны солонца тоже делается загородка из веток. Сидеть на лабазе гораздо неудобнее, да и стрелять хуже, так как целить приходится несколько сверху, но охотники, боящиеся медведей и змей, их устраивают. Гораздо более редким типом караулок являются избушки. В одной из них мне тоже пришлось раз просидеть ночь на солонце, и я чувствовал себя, как в гробу. Избушка эта была длиною 2 3/4 арш., шириною 2 1/2 арш. и вышиною 1 3/4 арш. Она была срублена из толстых брёвен, и попадать в неё надо было через узкую лазейку, которая закрывалась доской, припираемой колом. Покрыта избушка была корой довольно плотно, а спереди и с двух боков были прорублены маленькие окошки, размером 3х4 вершка, для наблюдения. Такие избушки устраиваются особенно трусливыми охотниками из боязни медведей, но я должен сказать, что, по-моему, находясь в таком ящике, гораздо меньше «душишь». Когда я сидел ночью, ко мне вплоть подошли два изюбря и стали зубами рвать мох, которым была законопачена избушка; я их не видел и только слышал и чувствовал на расстоянии протянутой руки за стенкой. Во всякой другой караулке зверь бы меня почуял, а тут отошёл спокойно и, придя на солонец, дал возможность стрелять. Боковые окошки были у меня заткнуты мхом.
Обыкновенно солонцы существуют на одном месте много лет и составляют собственность охотника, их устроившего. Нарушителя прав его может постигнуть очень серьёзное возмездие, так как иной хозяин не постоит и за выстрелом, а тёмная тайга скроет все следы преступления. Да и правду сказать, удачная пантовка означает для сибиряка благосостояние чуть не на весь год, а жизнь человеческая в Сибири ценится пока не особенно высоко. Если хозяин почему-либо сам не промышляет, то он сдаёт солонцы в аренду, получая 10 % от добычи. (Количество солонцов, принадлежащих одному промышленнику, колеблется в среднем между 2—6.)
Случается, что какой-нибудь недруг, пожелавший испортить другому солонец, закапывает на нём в землю небольшой открытый пузырёк с карболкой, так, чтобы наружу выставлялось горлышко, которое прикрывает для незаметности листочком. Найти такой скрытый пузырёк чрезвычайно трудно, а между тем запах карболки отпугивает зверя, и на солонец он перестаёт ходить.
Но вот промышленники добрались до солонца или солонцов, так как обыкновенно устраивается несколько солонцов на расстоянии 2—10 вёрст друг от друга, «отабориваются» близ воды, не ближе 1/2—1 версты от караулки, и спускают лошадей на траву в противоположную от солонца сторону; из предосторожности не надевают «ботал», заменяя их негромкими колокольчиками. Если приехали утром, то можно ещё сходить посмотреть, едят ли изюбри солонец и есть ли между ними быки, и какие: если ходит большой бык, то его будут дожидаться много ночей, не стреляя мелочь. После полдня же смотреть нельзя, так как следы, оставленные человеком, могут испортить на эту ночь охоту. Хорошо изъеденный солонец можно различить и издали, так как он отчётливо чернеет взрыхлённой землёй. Подходить к солонцу даже днём надо осторожно, так как ненапуганные звери заходят иногда по привычке во всякое время суток, а к кормящемуся на солонце изюбрю не особенно трудно подкрасться из-под ветра.
В караулку отправляются, когда солнце коснётся деревьев, весной пораньше, в июне попозже, так как и изюбри в начале мая приходят на солонец раньше. Когда подрастёт трава, то они сначала покормятся на ней, а затем идут на солонец, летом же дожидаются, когда падёт мошка от ночной прохлады (по приметам промышленников, мошка, «народившаяся» в тёплую погоду, «лопается» и исчезает при наступлении дождей, и наоборот; таким образом, в начале каждого периода мошки почти не бывает, пока не успеет «народиться» новая), и выходят совсем затемно. И вот охотник тихонько подошёл к караулке, подстелил однорядку, а сам, одетый довольно тепло, так как ночи всегда прохладные, примостился поудобнее — так, чтобы, если покажется зверь, делать как можно меньше движений; посмотрел, не завалило ли окошко в загородке, спустил на лицо тюлевую сетку от комаров и мошки, и затих. Солнце спускается всё ниже, ниже, и наконец последние лучи гаснут; потянуло холодком от ключа, поющего свою вечную песенку по камням; комары, столбом стоявшие над головой, начали исчезать; рядом под локтем зашевелилась и выскочила из норки мышь или бурундук, обманутый неподвижностью человека, пробежал почти рядом, и всё опять успокоилось. Бывает, что и змея подползёт незаметно. Час за часом проходит в ожидании зверя, и много дум в голове охотника пронесётся за это время. Нет скуки на душе от вынужденной неподвижности, и только внимательнее вглядывается промышленник в край потемневшей тайги. Но вдруг лёгкий треск сучка невдалеке, едва слышный за журчаньем ручья, приковывает к себе внимание; проходят томительные минуты ожидания, и совершенно беззвучно на солонце внезапно вырисовывается неясная из-за темноты фигура изюбря: он стоит и прислушивается, наклоняя голову на длинной шее из стороны в сторону, и вдруг, сделав скачок, с топотом бросается в сторону и скрывается. Но опытный охотник не беспокоится, он знает, что это зверь «пугает», т. е. желает своим мнимым бегством вывести предполагаемого притаившегося врага из состояния бездействия. Молодые охотники попадаются иногда на это и, начав ругаться, окончательно отпугивают зверя; если же сидеть смирно, то через несколько минуть изюбрь возвращается и опять осторожно смотрит и принюхивается; вот он опять бросился в сторону, но отбежал уж всего несколько шагов или просто громко затопотал почти на месте. Убедившись в безопасности, увы, мнимой, зверь подходит к солонцу и начинает лизать и грызть солоноватую землю, чаще всего в одном и том же месте, так что образуется иногда ямка глубиной до 1 аршина (это бывает на старых, плохо подсоленных солонцах, где соль глубоко прошла вглубь, а ближе к поверхности выедена), по краям которой ясно отпечатываются рога быков при всовывании морды в глубину, где сохранилась солоноватая земля. При этом зверь становится на колени даже на ровном месте или же просто вытягивает шею. Поев немного, изюбрь отходит в сторону послушать, так как стук зубов при еде мешает его внимательности, потом опять принимается за своё лакомство. Чем суше солонец, тем дольше ест изюбрь, так как сухая твёрдая земля хуже поддаётся зубам. Обыкновенно изюбрь ест полчаса-час, но раз при мне изюбриха ела 3 1/2 часа, не сходя с солонца. Наевшись, изюбра ложится иногда около самого солонца и, отдохнув, опять подходит к нему. Часто собирается целая компания, штуки 3—5, и весело смотрит, как играют между собой красивые звери в каких-нибудь 30 шагах. Если же в это время приходит большой бык, то он отгоняет с солонца коров и других бычков, и, пока не наестся, никого не подпускает. Коровы, так как их больше, гораздо чаще встречаются на солонцах, и почти каждую ночь можно их наблюдать (в июне 1915 года я много ночей провёл на различных солонцах по Гутаре и редкую ночь не видал зверя). И вот в тёмную пасмурную ночь до боли в глазах всматривается охотник, чтобы различить, дорогой ли бык или малоценная корова перед ним на солонце. Кажется, как будто, что виднеются рога, а вдруг это длинные уши ввели в заблуждение? Но вот зверь повернулся как-то удобно, и в просвете между деревьями на секунду ясно обрисовались великолепные могучие панты, которые грезились столько раз. Чуть дыша, медленными осторожными движениями направляет охотник ружьё на зверя и поднимает приклад к плечу; не дай Бог зацепить какой-нибудь сучок, стукнуть об упор для ружья: в одну секунду исчезнет дорогой пантач в тайге, и будет рвать на себе волосы промышленник, осыпая себя да и зверя впридачу отборными сибирскими ругательствами. Но вот удалось благополучно приложиться, остаётся спустить курок, а проклятая темнота скрывает мушку, да и зверя опять плохо видно: не разберёшь, как он стоит, то ли боком, то ли передом. (Я с успехом применял на солонцах бинокль Цейса 6х и винтовку с телескопом. С этими приспособлениями можно стрелять (и наблюдать) в темноте гораздо удачнее.) Шевельнулся изюбрь, и в темноте замаячило какое-то беловатое пятно — это он повернулся задом. Пятно опять скрывается, и промышленник более наугад, чем наверняка, спускает курок: гром выстрела смешивается с треском от убегающего зверя, и всё стихает; но ещё не всё потеряно, может быть зверь отбежал недалеко и пал, так как редко он падает на месте «с голком». С первым проблеском дня уже охотник на солонце ищет следов крови, разбирается в следах, а то приводит со стана привязанную там собаку, и, о счастье, когда шагах в ста от солонца собака подведёт к мёртвому уже зверю, завалившемуся при последнем прыжке за какую-нибудь колоду.
Но сколько непредвиденных случайностей отделяют это счастливое окончание от момента появления зверя: то ветерок, изменивший своё правильное направление благодаря пасмурной погоде, когда «крутит дух», «нанесет» (запах) на зверя, то подломится не вовремя какой-нибудь сучок, а то и просто в предательской темноте промахнётся «нефартовый» охотник или зацепит не «душевредно», а лето ведь не зима, и трудно разбираться в следах по бурелому, камням или опавшему листу. Если зверь не упал сразу на солонце, а отбежал, то есть ещё некоторая надежда, что за ночь придёт другой изюбрь, и можно стрелять по двум и даже больше, но это случается редко. Раз, почти при мне, на соседнем солонце промышленник убил одним выстрелом большого быка и корову, стоящую сзади него, но совершенно им незамеченную в темноте. Вообще же коров не стреляют на солонцах, разве уж очень «не фартит» и надо добыть мяса для пропитания. Убитого зверя, если он упал на солонце, оттаскивают в сторону, отрубают голову с пантами, снимают шкуру и, выпотрошив, разнимают тушу на части и отвозят на стан. Это в том случае, если солонцы находятся сравнительно недалеко от деревень или приисков, так что есть расчёт вывозить мясо, нарезанное на полосы, высушенное и слегка подкопчёное. В противном же случае отрезают только добрый кусок мяса для собственной надобности, а остальное вместе с требухой зарывают в землю, чтобы не «душило» около солонца. Могу указать, как пример, что за пантовку в 1914 г. промышленник Антон Заев из дер. Агинской Канского уезда с тремя товарищами бросили в тайге в вершинах Кана около 80 пудов мяса изюбрей, взяв только панты.
Привезя на стан шкуру и панты, промышленник вешает шкуру на горизонтальную жердь кожей наружу для просушки, а из головы осторожно вырубает лёгкими ударами топора панты вместе с лобной костью. (Иногда панты вырубаются прямо из убитого зверя на месте; иногда выпиливаются небольшой пилкой.) Отделив один рог от другого посредине лобной кости, для удобства заваривания и перевозки по тайге, их вешают концами вниз где-нибудь в тени на ветерок. До самого последнего времени, а многие ещё и теперь, заваривают панты в солёной воде по несколько дней подряд, а затем коптят ещё их в дыму небольшого дымокура или где-нибудь на зимовье, в чёрной бане. Лёгкий недосмотр при этом, например, разгоревшийся больше чем надо дымокур, который делают, накладывая на небольшой огонь сырую траву и землю, и панты лопаются от жары, кровянистое содержимое вытекает, отчего цена сильно падает, а часто панты и совсем обесцениваются. За последние же годы китайцы, приезжающие для закупки пантов, стали учить заваривать панты исключительно в чистой воде, ничего в неё не прибавляя. Для этого кипятят в котле воду и окунают концы пантов в кипяток на несколько секунд, затем вынимают и погружают другой конец. Если панты очень велики, то среднюю часть рога поливают кипятком из кружки или ковшика. После этой процедуры панты подвешивают опять концами вниз, дают просохнуть и повторяют всё это в продолжение дней пяти по разу в день, после чего, высушив как следует, обмазывают сверху посредством пёрышка керосином, чтобы не садились мухи, забинтовывают в тряпки и в таком виде везут домой, чтобы нежная шкурка, покрывающая панты, не потёрлась при перевозке. Бывает, что при перевозке по тайге лошадь зацепит где-нибудь за дерево и отломит конец рога; тогда промышленник втыкает небольшую заострённую с обоих концов палочку в место излома и на другой торчащий конец насаживает отломанный конец, сшивая нитками края шкурки. Если при заварке лопнет где-нибудь нежная шкурка, то её или тоже сшивают, или забинтовывают вокруг тряпочкой.
Плохо заваренные панты начинают подгнивать, на них появляются черви и сильная вонь даёт знать о случившемся. Если рога не особенно ещё подгнили, то китайцы при покупке их не бракуют и даже выпадающих червей собирают в специальные серебряные чашечки с крышкой. Гораздо хуже, если панты переварены настолько, что кипяток извлёк из них существенные части. Такие панты, сильно сморщенные, обыкновенно плохо принимаются китайцами. При заварке и сушке рога теряют в весе около 2/3, так что свежие панты, весившие фунтов 30, после этой операции имеют всего фунтов 10. Самые большие панты, про которые я знаю из достоверного источника, весили в свежем виде 1 пуд. 28 ф. (Это срезанные панты из маральника в Минусинском уезде.) Наш проводник, один из лучших канских промышленников, Алексей Шайбин, обрусевший инородец, за всю 35-летнюю охотничью деятельность, которою он существует, «убил панты» весом в 37 фунтов, и то раз только. За последнее время всё чаще и чаще слышатся жалобы промышленников на то, что исчезают крупные быки, а попадается всё мелочь с пантами весом 6—10 фунтов. Это и немудрено, так как наибольшему преследованию подвергаются именно крупные быки как на пантовке, так и осенью на рёв.
Когда промышленник убьёт на солонцах быка и по следам увидит, что помимо убитого на солонец ходили только коровы или мелочь, он переезжает на новое место и никогда не будет караулить зря, на авось. След быка от следа коровы отличить нетрудно, так как у первого он почти круглый и крупный, а у коровы поменьше, продолговатый и с острыми внутренними уголками передней части каждой половинки копыта.
В прежние времена некоторые промышленники настораживали на солонцах ружья, но особого распространения это не имело, так как происходили несчастные случаи. Точно также раньше устраивались вокруг солонца крепкие высокие загородки с настороженной дверкой для ловли живьём для маральников, но теперь это совсем оставлено, так как попадались больше коровы. В Минусинском крае наравне с охотой на солонцах распространено подкарауливание изюбрей на «поедях» — мокрых лужайках с роскошной травянистой растительностью, куда изюбри выходят по вечерам кормиться. На поедях устраивают часто несколько «сидеб» на расстоянии 100—200 и больше сажен друг от друга. Во время пантовки изюбрей караулят в некоторых местах на озерках, куда они выходят по зорям есть водяные растения; войдя по колена или по брюхо в воду, изюбрь осматривается кругом и затем опускает голову в воду, захватывая со дна корм. В это время удобно приготовиться к выстрелу и даже можно подбежать за прикрытием поближе, так как голова остаётся совершенно погружённой секунд 10—15. Если озерко удобное, и никто не мешает, то изюбрь медленно продвигается вдоль берега и кормится досыта. Тут же на берегу устраиваются охотниками солонцы, причём караулку помещают на другом берегу озерка, если оно не слишком широко. В некоторых местах, где есть сернистые источники, как, например, в верховьях Казыра, изюбри ходят на эти «духлые воды» так же регулярно, как на солонцы, и охотники приезжают сюда на охоту за пантами.
Во всё время пантовки инородцы, в частности карагасы, не имеющие солонцов, охотятся на изюбрей скрадом, подкарауливая их появление на «мысах», т. е. обнажённых от леса солнцепёчных склонах хребтов, на которых раньше всего появляется зелёная травка. Изюбри пасутся на этих открытых мысах, и надо иметь ловкость дикаря, чтобы подкрасться из-под ветра к чуткому зверю на выстрел немудрёной винтовки. Чтобы ускорить появление зелени на мысах, их иногда выжигают заранее, что служит причиной лесных пожаров. С собаками, которые гонят изюбря до тех пор, пока испуганный зверь не станет на «отстой» куда-нибудь на «залавок» отвесной скалы, куда нет ходу собаке, лаем подзывающей охотника, охотятся мало, так как обыкновенно при падении убитого зверя ломаются ценные панты. Караулят инородцы также на озёрках, но в общем они добывают значительно меньше пантов (промышленники говорят: «я убил панты», а не изюбря с пантами или пантача), чем русские промышленники.
Ловят ещё в это время изюбрей в ямы, где они также часто ломают панты, и способ этот мало распространён.
Пантовка кончается в 20-х числах июня; все промышленники непременно рассчитывают так, чтобы вернуться домой к Петрову дню (29-го июня) и праздник этот провести уже дома в пьянстве и гулянье. Панты и шкуры сбываются местным лавочникам, которые собирают большие партии для продажи приезжим китайцам.
Для изюбрей наступил двухмесячный отдых, если не считать, что иногда инородец убьёт какого-нибудь подвернувшегося зверя на мясо. С Семёнова дня (1-е сентября) снова начинается охота на изюбрей. Ранним утром промышленник пешком ходит по местам, где держатся звери, пересекает пади, влезает на хребты и подаёт в трубу голос, точно воспроизводя мелодичную арию быка; смотрит по следам, не прошёл ли бык с коровами, не заметно ли где «утолоки» или «бузовки» (грязевые болотца, где быки «бузуют»). Вот наконец, далеко-далеко за хребтом откликнулся бык, проходит несколько минут, опять слышится голос уже настолько близко, что диву можно даться, как скоро пробежал такое громадное расстояние зверь. Ближе и ближе отзывается изюбрь, уже охотник выбрал чистую полянку и примостился за деревом, ожидая, что вот-вот покажется зверь, но тот что-то не торопится, отзываясь на одном месте: в это время не надо подавать голоса, так как зверь на близком расстоянии может разобрать обман, а лучше дожидаться, пока у него не истощится терпение. Сильный треск ветвей и удары ногой по земле дают знать притаившемуся охотнику, что бык вызывает на бой врага, и вот, наконец, не вытерпев, медленно выходит он на чистое место, разглядывая по сторонам противника, и через мгновенье выстрел из винтовки заставляет красивое животное взвиться на дыбы и тяжело грохнуться на землю. Не всегда зверь подходит сам, часто приходится подкрадываться самому охотнику, всегда сообразуясь с ветром, и так, чтобы зверь не оглядел. Если треснут под ногой сучки — ничего, зверь подумает, что это навстречу ему подвигается соперник. Особенно неохотно идут быки тогда, когда им удаётся собрать несколько коров; такой бык часто только отзывается, а сам не подходит, заставляя проделывать это охотника. Лучше всего идут быки на голос в первую неделю гоньбы, когда коровы ещё не собраны и старый бык в особенности, не боясь поединка, мчится на голос и складывает свою величавую голову под пулей. Молодого быка, если к тому же подавать в трубу грубый голос, характерный для вполне возмужалого зверя, подозвать довольно трудно и надо непременно «играть» тонким голосом, редко, как бы выражая нерешительность и боязнь поединка. Надо сказать, что трубить в изюбриную трубу чрезвычайно трудно, и многие хорошие даже промышленники так и не научаются этому во всю свою жизнь. Трубы бывают деревянные или жестяные; в последние трубить всего труднее. Деревянные делаются из нетолстых лиственичных планок длиною около 3/4 аршина; труба получается круглая или слегка сплюснутая, диаметром при наружном отверстии около 2 вершков, а у мундштука совсем сужается, оставляя незначительное отверстие. Планки склеиваются по рёбрам и, кроме того, скрепляются тальниковыми обручами. Существуют различные разновидности труб, но на всех их приходится трубить, втягивая в себя воздух, что требует чрезвычайно здоровой груди. Я знал только одного промышленника, который действительно безукоризненно играл на трубе совершенно без всякого усилия, — это был Аксён Маймонтов, утонувший в Морхое. Карагасы также недурно владеют трубой, минусинцы же бассейнов Казыра и Кизира почти не знают этой охоты, и только в Усинском крае мы опять встречаемся с ней. Случаются и курьёзы на этой охоте: я сам, например, будучи на охоте с одним промышленником, в течение 1 1/2 часов перекликался с быком, которого мы как будто видели мелькнувшим в кустах на другом берегу реки; в конце концов воображаемый бык оказался карагасом, который скрадывал нас так же, как и мы его.
Охотятся за изюбрями на рёв исключительно из-за мяса и шкуры, а рога нередко даже бросают в тайге, так как везти их неудобно, а желающего купить не всегда найдёшь; самые лучшие, красивые рога продаются в деревнях за 5—7 рублей.
Зимой за изюбрями охотятся мало. Только в Усинском крае, когда снег станет уже глубоким, быков заганивают до изнеможения на лыжах. В январе 1915 года был такой глубокий снег (до 14 четвертей), что изюбри почти не могли спасаться от преследования, и их ловили почти на месте. (Я знаю трёх промышленников из Н. Усинска, которые в очень непродолжительное время поймали 15 изюбрей; доставить же живых в маральники удалось только 8, остальные погибли.) Вообще загнать изюбря по снегу гораздо легче, чем лося, так как изюбрь идёт «на прыжки» и норовит больше в густую тайгу, а снега там рыхлые, и зверь сильно проваливается. При поимке много зверя пропадает зря — или «задохнётся» от трудного бега по глубокому снегу, а бывает, что и умирает от испуга, когда подходит человек. Пойманному зверю надевают недоуздок с прикреплённой недлинной палкой, свободный конец которой привязывается к «вертлюгу» — зарубке вокруг ствола дерева, по которой свободно вращается веревочная петля. Такие вертлюги часто попадаются в тайге Усинского края, свидетельствуя о пойманных живьём маралах. Доставляют маралов в маральники посредством той же палки, подвязанной к недоуздку, за которую тянут его, не давая в то же время бросаться вперёд; сзади другой охотник подгоняет зверя. Иногда, особенно обессилевших маралов, связывают и тащат волоком, положив на лыжи. Вообще же ловля эта производится преимущественно вблизи деревень, так как доставка издалека затруднительна. Коров берут мало, а стараются добыть крупного быка, который в первый же год дал бы хорошие панты. Ближе к весне, по толстому уже насту, избегают ловить зверей, так как они при этом часто так калечат себе ноги о снеговую корку, что пропадают. Отыскивание летом телят для маральников совершенно неизвестно.
Несколько позднее, в феврале и марте, начинается гораздо более распространённая, чем предыдущая, охота по насту. Производится она так же, но не требует такого исключительно глубокого и рыхлого снега, так как наст и без того режет ноги животному и обессиливает его. След зверя бывает залит кровью, от изнеможения и боли изюбрь подпускает охотника вплотную, позволяя себя резать ножом, и только крупные слёзы свидетельствуют о смертном ужасе, наполняющем сердце несчастного животного. На эту охоту тоже отправляются обыкновенно небольшою артелью 3—4 человека. Случается, что за табуном изюбрей, если наст тонкий и снег неглубокий, гоняются несколько дней и возвращаются ни с чем, но гораздо чаще весь табунок из жадности вырезывают поголовно и, не будучи в состоянии забрать всё мясо, охотники бросают его гнить, захватив с собой только шкуры, стоящие 2 р. 50 коп. — 5 р. штука. Эта вредная и бессмысленная охота, жалобы на которую слышатся уже давно, ведёт к полному уничтожению копытного зверя, и после каждой зимы с глубоким снегом ясно чувствуется резкое уменьшение зверя, страдающего сверх всего и от бескормицы. (Зимы 1914 и 1915 гг. были необычайно многоснежны, снег достигал 4 аршина глубины, и масса зверя погибла.)
Некоторые промышленники, оставаясь в тайге после соболевания на всю весну и на пантовку, помещают пойманных по снегу изюбрей в небольшие загородки рядом со своими охотничьими избушками и выдерживают их до июня, когда убивают и снимают панты. Некоторые же сплавляют живых зверей на плотах по реке и продают в маральники. На плоту при этом делается узкая загородка, чтобы изюбрь мог стоять, и крепко привязывают его со всех сторон.
Посмотрим теперь, какую пользу приносит убитый изюбрь — бык и корова. Корова дает пудов 6—8 чистого мяса, которое продаётся в деревнях около 1 р. 50 к. пуд, и шкура «коровина» стоит 2 р. 50 к. — 3 р. Значит, изюбриха может дать 11 р. 50 к. — 15 р., не считая того, что из копыт иногда варят студень, жилы употребляются карагасами вместо ниток, а кости ног, «цевки», одно время (в 1902 г.) закупали по 20 к. штука, т. е. ещё 80 к.
Взрослый бык убитый даёт чистого мяса 8—12 пудов (очень редко больше. Промышленником Маймонтовым был убит на Гутаре бык, давший чистого мяса 14 пудов, а всего он весил около 18 пудов; рога его были небольшие о 10 концах и тонкие; заваренные панты продаются 10—18 р. фунт), шкура «бычина» стоит 5 р., рога сухие в среднем рублей 5—7 (раньше брали рога сухие на вес по 40 к. фунт.); всего, значит, 22—30 р., т. е. приблизительно в два раза больше, чем изюбриха. Одно время брали по 1 р. штука хвосты изюбрей, заваренные как панты, но теперь никто не берёт. Бык же, убитый с пантами весом от 6 до 30 фунтов, по цене 3 р. 50 к. фунт (сырые), даёт ещё 21—105 р., а всего значит от 43 до 135 р., иногда же гораздо больше. Из этой расценки ясно, почему так усиленно преследуются быки, а на коров обращается мало внимания. Но вместе с тем нельзя не обратить внимания, насколько нерационально убивать быка осенью или зимой, когда он не имеет полной своей ценности. Постоянный отстрел лучших крупнейших быков несомненно сказывается неблагоприятно на породе, и поэтому нельзя не пожелать запрещения не только дикого истребления по насту, но и промысловой охоты на рёв.
