ОСУГИН О.
Широкое весеннее половодье. Старый охотник Степан Петрович Бажанов уже вторую неделю живет в Воскресенском. У крылечка избы, со стороны разлива, привязана лодка. Две нижние ступеньки — в воде. Кругом плавают жерди, дрова, доски.
Вечером Бажанов, в болотных сапогах, стянутых под коленкой ремешками, и в фуражке военного образца, но в том же ватнике, что и зимой, с веслами и с ружьем садится в лодку.
По разлившемуся лиману до большой горы, куда держит путь Степан Петрович, два километра. Охотник спешит. Он то и дело оборачивается, чтобы взглянуть на приближающийся берег, и выправляет ход лодки. Небо покрыто тучами, правда, несколько поднявшимися и поредевшими после полудня. Над горизонтом, за сплошной пеленой туч, угадывается солнце. Очень может быть, что оно и проглянет к вечеру.
Изредка днище лодки задевает о верхушки потонувших кустов. Бажанов знает, что он теперь гребет над лугом. Летом здесь пастбище, поросшее редким кустарником, но прошлой осенью сюда перестали выгонять скот: обнаглевшие волки выходили из опушки леса и среди бела дня гонялись за телятами и овцами. Пастухов они не боялись. Когда же местный охотник стал караулить их, ни один волк на него не вышел. Гусей волки перетаскали без счету.
Степан Петрович прекрасно знал окрестности Воскресенского и считал, что волки выводятся где-то за большим лесом, в огромной ложбине, густо заросшей мелколесьем. Теперь она была залита водой на большом расстоянии, и звери и птицы, населявшие ее крепи и трущобы, перебрались на незатопленные гривки, вблизи восточной опушки старого леса. Бажанов взял на себя разведывание этих мест. Выделенных ему в помощь председателем сельсовета колхозников он разослал по другим местам: одного в степь, где в бурьянах нередко устраивали свое логово волки, другого — далеко за реку, в знаменитый лесистый и труднодоступный Долгий Овраг, третьего на случай держал в резерве. Это был Николка Руковицын.
На мелком месте лодка остановилась. Степан Петрович сошел в воду, протащил за собой лодку к берегу, взял ружье и побрел к лесу. Шагать по залитому лугу, между высоких кочек, было трудно: вязли ноги. Зато, когда под ногами оказался твердый грунт лесной дороги, идти стало на редкость легко и приятно: ранней весной всякий человек, и особенно охотник, всегда радостно ступает по освобожденной от снега земле.
Дубы с узловатыми суками, осины, поднимающие к небу жидкие с зеленоватой корой ветви, высокие и тонкие березы, мшистые липы, редкие клены, ютящиеся под пологом леса, черемуха, рябина, орешник — все по-зимнему оголено и молчаливо. Неуютно и глуховато здесь, хотя где-то в подлеске и тянет одну ноту синица. Все смолкло и притаилось, но пусть только покажется солнце, и насторожившийся лес оживет, полетят птицы, зашевелятся звери...
В этом лесу, конечно, волки не устраивают своих логовищ — слишком близко он от села,— но здесь они затаиваются перед своими набегами и из опушек выглядывают зазевавшуюся овцу или жеребенка.
Дорога вывела Степана Петровича на луг, отлого спускающийся в широкую лесистую ложбину, сейчас залитую половодьем. Туда, к кромке воды, и держал путь Бажанов. Облюбовав кочку посуше, он уселся на ней и закурил. Здесь предстоит ему пробыть до темноты.
Возле воды не так тихо, как в лесу: то и дело доносятся кряканье уток, блеяние бекасов, а иногда — певучие клики лебедей и сдержанное гоготание пролетных гусей... Но Степан Петрович, замерший на своей кочке, мало вникает во все эти звуки, хотя они и сладко волнуют его охотничье сердце. Ему важно знать, что слышно с Волчьего острова, расположенного справа, и с Толстой Гривы, чернеющей вдали.
Редкий год не выводились волки на Толстой Гриве. Туда только теперь, в разлив, можно попасть: в другое время слишком трудно пробираться к ней по травянистому болоту с топями и окнами, сплошь поросшему лозняком. В полной безопасности проводят там лето волчата, и осенью оттуда почти каждый вечер доносятся лай прибылых, возня переярков и вой взрослых волков. А вот сейчас, как не напрягает слух Степан Петрович, не слышно ни одного звука. Уже четвертый вечер караулит он волков, притаившись на берегу, но только в первый день послышалось ему что-то вроде возни зверей на Толстой Гриве. Однако чутье охотника подсказывало ему, что выводок должен быть там. Вот и сегодня старый охотник все сидел и сидел, не решаясь уйти, хотя становилось уже темно и почти не было надежды услышать зверя.
Степан Петрович закурил, нехотя поднялся, размял затекшие от долгой неподвижности ноги и еще раз оглядел едва различимые в темноте острова. Торопливо захоркал ранний вальдшнеп, и вдруг на острове раздался пронзительный крик зайца. Вопль косого на одну секунду взметнулся над водной гладью и оборвался. И тут же донеслось до охотника негромкое рычанье. Это уж никак не лиса торжествовала свою победу: так грозно и злобно может рычать только волк. Затем все стихло. Степан Петрович облегченно вздохнул и направился к лодке.
* * *
Степан Петрович Бажанов и Николка Рукавицын, низкорослый и щуплый на вид подросток лет восемнадцати, проворный и ловкий, с оживленным лицом и смышлеными глазами, глядевшими из-под козырька низко надвинутой на лоб фуражки, поочередно садились на весла и выгребали против сильного течения.
— Нажимай, нажимай, Николка, — подбадривал паренька Бажанов. — Только за мысок заехать, а там попадем в тихую воду.
Длинный путь против течения от села Воскресенского до пролива между Долгой Гривой и большим лесом, куда они только что вошли, утомил их. Оба охотника могли уже не грести, предоставив течению тихонько нести лодку между затопленными кустами.
Теперь они плыли в заводи, а высокий, обросший лесом горб Долгой Гривы защищал их от восточного ветра. Николка лишь иногда брался за весла, чтобы направить лодку; Степан Петрович курил и поглядывал кругом, жмурясь от яркого солнца.
— Загреби немного вправо, Николка, а то здесь такая чаща, что и не продерешься. Держись поближе к Долгой Гриве, — сказал Степан Петрович.
— Да, — начал он разговор, — сей год хоть работать весело, толк от трудов виден! Если мы с тобой здесь выводок возьмем, Володя отыщет логова в степи, а Несмеянов Долгий Овраг обревизует, то Воскресенские колхозники вздохнут свободно. Разве уж какой пришлый летом заскочит. А прошлой весной что было? Из выводка сумели только пару волчат взять, остальных унесла волчица. У вас-то лучше дело? Говорят вы за зиму восемнадцать волков взяли?
— Это только на облавах, а семь штук Несмеянов в капканы на привадах поймал, и с самолета столько же уничтожили. Да никак с тобой и прилетали, дядя Степан?
— Нет, я эту зиму больше в Кизель-Чернецком районе держался. Там, правда, довелось впервые с самолета трех волков убить...
Стало вечереть, и на воду пала тень от лесистой горы, когда пловцы, наконец, выбрались из чащи, и перед ними за небольшим плесом открылась Толстая Грива. Они пристали к острову рядом с Гривой. Степан Петрович сделал Николке знак, и в полном молчании они стали высаживаться и выгружать кладь из лодки.
— Разводи костер и ужин свари, — сказал Бажанов Николке, — только шуми поменьше, а я выберусь наверх, осмотрюсь, досижу, послушаю.
Он перекинул ружье за спину и стал взбираться вверх по обрыву.
* * *
На следующее утро, на заре, подслушавши накануне взрослых волков, Бажанов перебрался с Николкой на лодке через узкий пролив между Гривой и островком, где они ночевали. Условившись о маршруте, охотники разошлись в разные стороны.
Старый охотник медленно и осторожно поднялся по крутому склону Гривы, разглядывая всякую мелочь под кустами, прислушиваясь к малейшим шорохам. Без травы трудно было различить след волка по чернотропу, но навести на него мог и резкий запах, сохраняющийся возле логова, и шорох завозившегося волчонка.
Овраг вывел Степана Петровича на гребень. Здесь след зверя не мог запечатлеться на едва прикрытой лишайником песчаной земле. Деревья росли редко, и под ними расстилался ровный ковер жиденького вереска с торчащими стеблями сухого востреца. Тут начинался восточный склон Гривы, отсюда открывался вид на залитое половодьем мелколесье, сливавшееся на горизонте в сплошную фиолетовую полосу. Солнце сильно пригревало, и Степан Петрович присел на край оврага, собираясь закурить. А когда поднял глаза к спичке, то невольно обратил внимание на то место, где виднелась свежая осыпь в песке. Четких отпечатков лап не было, но несомненно, что здесь проходили звери: тут они соскакивали в овраг, тут же и взбирались на его край, обваливая комья земли.
Осмотрев все следы, Степан Петрович наткнулся на свежий помет волчонка. Нахмуренный лоб его разгладился: обнаруженных признаков было достаточно. Старые волки, очевидно, проносили своих детенышей. Но в каком направлении? Казалось, что установить это невозможно...
Три дня ходили по Толстой Гриве охотники, проникали в самые укромные места, обследовали один за другим все ее закоулки, забирались в непролазные трущобы, вечерами просиживали в разных концах острова на подслухе, устраивали ночные засады, но все напрасно: выводок как в воду канул; и Степан Петрович подумал: «Уж не перевели ли его старые волки вплавь на другой остров?».
После четвертого дня бесплодных поисков он решил покараулить еще последний вечер, а затем перекочевать на соседний остров. Выручила неожиданная удача: на этот раз повезло Николке.
Под вечер молодой охотник сидел на пеньке возле оврага, в южной части Гривы. Он поджидал Степана Петровича, с которым они условились тут сойтись. Его внимание вдруг привлекла пара ворон, тревожно летавших поблизости: они кружили над одним местом, иногда опускались чуть не до земли, а затем с громким карканьем снова взлетели. Николка стал наблюдать за ними, зная, что вороны редко попусту поднимают тревогу, и громкий их крик в лесу — почти всегда верный признак присутствия хищника. Одновременно он поглядывал на кусты, вокруг которых летали вороны. И вдруг в чаще промелькнул волк. Это было так неожиданно, что Николка растерялся. Между ним и местом, где пробежал волк, было не более сотни шагов. Он снял ружье и, придерживая спуски, взвел курки: но выйдет ли волк на него? И действительно, из кустов трусцой выбежал большой волк, остановился на краю оврага в двадцати метрах от него, оглядываясь на кричащих ворон. Николка почти бессознательно вскинул ружье, навел его на зверя и нажал спуск. Волк, пораженный зарядом картечи, мертвый свалился под откос. Вороны продолжали кричать, но уже где-то дальше. Раздался протяжный свист Степана Петровича, торопившегося на выстрел.
— Материка уложил! Да как же это? — расспрашивал он Николку, присевшего на корточки возле своей добычи.
Николка рассказал, как неожиданно вышел на него волк, когда он собрался проверить, что встревожило ворон?
— Вороны летали? Давай, Николушка, искать, тут где-нибудь близко весь выводок. Только смотри зорче! Ай, да Николка, и впрямь заправский охотник, какого «старика» свалил!
— Нас стрелковому делу в школе обучают, дядя Степан, — ответил Николка, обрадованный похвалой старого охотника.
Искать пришлось недолго: Бажанов обнаружил свежий волчий помет. Под кустами резко запахло логовом. Степан Петрович сделал еще несколько шагов и увидел притаившегося волчонка, похожего на пушистый комок. Бажанов схватил его, сунул в сумку, и тотчас же рядом заметил другого волчонка. Следующая пара волчат забилась в густую поросль орешника, и Бажанов с трудом достал их.
Он кликнул Николку, и тот, пока шел к нему, тоже обнаружил волчонка. Шарили они еще очень долго, хотели обнаружить весь выводок. Посидели тихо, прислушиваясь. Невдалеке зашуршали листья. Николка побежал и вернулся с шестым волчонком.
— Теперь все, дядя Степан!
— Это мы ночью узнаем, в засаде. Если волчица не придет, значит, ушла с остальными. А иначе она тут непременно бродить будет, кутят своих искать, — ответил Степан Петрович.— Проволоку захватил?
Николка подал моток тонкой проволоки. Бажанов сделал петли и привязал волчат к стволам деревьев на полянке. Затем осмотрелся кругом и, указав на разлапистый дубок, сказал:
— Вот тебе и наблюдательный пост. Заберешься сюда и жди. Только не шевелись. Хоть под утро, но волчица обязательно должна придти. А пока пойдем шкуру с волка снимем, да я на Ясеневый Верх переплыву, там послушаю. Пришлось мне как-то отсюда выводок стронуть — а волчица туда вплавь ушла, всю ночь волчат по одному переправляла. Больше двадцати верст за ночь проплавала!..
* * *
Старая волчица долго не могла найти места, чтобы улечься. Полежала она немного свернувшись, затем вновь вскочила, беспокойно покружилась на полянке, уткнувшись мордой в землю, точно разыскивая что-то, и опять ненадолго улеглась. Ей все хотелось обернуться в ту сторону, откуда недавно прогнал ее выстрел и внезапно появившиеся люди. Там остались ее волчата.
Тревога волчицы все нарастала, мучили набухшие сосцы. Ей хотелось завыть, позвать, но она боялась подать голос и вернуться к детенышам, пока не наступила ночь. За последние три дня сколько раз она переносила по ночам своих детенышей в новые места, подальше от бродивших по лесу людей.
Наконец, стемнело, и волчица решилась пойти на розыски: она бесшумно, то и дело останавливаясь, начала красться между кустами. Узкая желтая полоса на западе в темном, затянутом тучами небе уже не давала света, она лишь кое-где отражалась в воде у подножия Гривы, и от нее делались темнее окутавшие землю тени. Ни звезд, ни месяца. В такой темноте волчица сделалась смелее, прибавила шаг и меньше задерживалась, чтобы слушать.
Внезапно ее поразил резкий запах парного мяса. Шерсть на ней встала, глаза загорелись: она готова зарычать от злобы и тревоги. Запах все усиливается, и волчица снова начинает ползти на брюхе. Но вот и другой запах, уже давно знакомый и более страшный. Долго она обнюхивала человеческий след и, убедившись, что он остыл, стала пробираться дальше. Теперь уже весь овраг, по которому она ползла, казался ей заполненным испарениями теплого мяса, и скоро она нашла то, от чего исходит этот запах, — ободранную тушу волка. Зубы у волчицы лязгнули, она ощетинилась.
И вдруг до слуха ее донесся жалобный визг, настолько слабый, что он показался ей идущим издалека. Услыхав его, волчица сделала прыжок и начала грозно, хотя и приглушенно рычать — ведь это звали и жаловались ее детеныши. Стремление разыскать волчат сразу превозмогло в ней страх перед человеком. Она поднялась из оврага, настороженная, готовая броситься на кого угодно, чтобы выручить своих щенят.
Волчица обошла со всех сторон место, где тихо скулили ее щенята, но не посмела к ним приблизиться: ее тревожил непонятно откуда идущий, едва уловимый человеческий запах. Она легла на землю и начала ждать. Прошло много времени, а она все ждала и слушала — не выдаст ли себя чем-либо притаившийся человек и не подползут ли к ней волчата? Неужели они не учуяли, что она возле них? Но они не шли. Ее страх и тревога возрастали. Она все ждала и слушала... Скулили, но не двигались с места волчата.
Наконец, волчица осторожно направилась на полянку к детям. Быстро перебежала открытое место, ткнулась мордой то в одного, то в другого волчонка, лизнула их. И тут же заметила проволоку. Волчица зарычала, коротко и тихо... Запутавшиеся в петлях волчата заскулили и потянулись к соскам, повизгивая от нетерпения. Обнюхав одну из проволок, волчица схватила ее зубами и потянула...
Внезапно темноту прорезал красный свет выстрела, оглушительно всколыхнулась ночная тишина. Волчица лизнула пораженное место и метнулась в сторону. Выстрел повторился, и на этот раз ее снова ожгло, а кругом засвистело и защелкало по стволам деревьев. Выскочив на пригорок, волчица оступилась и ткнулась мордой в землю. Она попыталась подняться, сделала еще два скачка, но упала: ноги не слушались ее. Волчица проползла еще несколько шагов и села на взгорке, тяжело дыша. Боль в боку стала мешать ее дыханию, а по свесившемуся из пасти языку потекла кровь.
Вдруг волчице послышался далекий визг ее волчонка. Она хотела встать, но не смогла и лишь повернула голову, а затем тяжело вздохнула и упала на бок, конвульсивно вздрагивая всем телом...
* * *
Лодка, подхваченная стремительным течением, шла быстро. Перед взором охотников заметно вырастали крыши и строения села Воскресенского.
Степан Петрович правил веслом и слушал Николку, который подробно описывал свое ночное приключение. Голос Николки далеко разносился в безветренном утреннем воздухе. Радостное утро и трофеи на дне лодки отгоняли усталость.
— Она, дядя Степан, недалече отбежала, меньше полкилометра. Как она на месте не осталась, ведь первый заряд ей, почитай, весь в бок угодил. Вторым выстрелом я ей в зад попал.
— Я выстрелы слышал, перед рассветом это было, долго она тебя проманежила!
— Да, досталось. Сидел, как на насесте, спина и ноги затекли, хоть караул кричи, а я не то что шевельнуться, дышать боялся! Я услыхал ее, как в овраге зарычала, а после она еще часа два таилась, только потом к волчатам подошла. Стрелял я больше на слух.
Степан Петрович взглянул на берег и сказал:
— Взгляни, Николка, никак народ собрался. Уж не нас ли встречают? Лодку увидали, догадались, что это мы, каждому интересно узнать, какие у нас трофеи.
В конце улицы, возле дома Бажанова, стояли человек пять, смотрели в сторону охотников.
— Дядя Степан, это вон председатель сельсовета, а с ним из районного общества охотников Гоннов!
— Федор Филиппович? И он сюда добрался? Его за версту узнаешь, он на голову выше всех. Ну, Николка, встреча будет нам достойная. Да мы и не пустые, — сказал Баженов, бросив радостный взгляд на дно лодки.
