МАРКОВ Е. Л.
За год до Великой Отечественной войны меня на продолжительный срок командировали в Тбилиси. Захватив с собой легонькую «двадцатку» и старого друга — легаша Казбека, я приехал в столицу Грузии.
На другой день по приезде я навестил своего приятеля Вано, страстного и опытного охотника, и с радостью принял его предложение съездить с ним в Пасанаур, по Военно-грузинской дороге, поохотиться на горных тетеревов.
В Пасанауре, на даче, проводила лето его семья.
Незадолго до конца командировки, в начале сентября, желательный день, наконец, настал.
Открытая машина мчалась по гудронированному шоссе. За рулем — Вано, я — рядом. На заднем месте в мечтательной позе лежал Казбек. Крепко обняв передними лапами хурджины, чтобы не свалиться на поворотах, он высоко поднимал умную тонкую голову и внимательно глядел по сторонам. «Куда это мы едем? — вероятно, думалось псу. — На кого собираемся охотиться?»
За древним Мцхетом промчались поля Цилкан. Мелькнуло серебром Базалетское озеро, блеснул розовым блеском в лучах заходящего солнца веселый Душет, а там, в конце длинной тенистой аллеи, идущей вдоль звонкоголосой Арагвы, показался Пасанаур — цель нашей поездки.
Всего два часа езды — и, вместо душного воздуха Тбилиси, мы дышим бодрящим озоном Пасанаурского ущелья. Вокруг горы, леса, еще зеленые, ущелье, обрывы и скалы. Все наполнено неумолчным рокотом прозрачной Арагвы. Привет вам, горы, источник силы, здоровья, жизни!
Мы у дачи Вано. На сигнальный гудок машины выскочили жена Вано, детишки и с ними его знаменитая сука Норма и сын ее Марс, пятимесячный щенок.
Керосиновая лампа придала деревенский уют низкой комнате, где мы уселись за большим столом. Приветливо шумел на столе самовар. Через несколько минут, оповещенный сынишками Вано, пришел его друг — местный охотник, веселый, молодой, жизнерадостный Китес.
Во время оживленного ужина состоялся и «охотничий совет». В результате горячего спора решили утром ехать в ущелье Хандо, где тетеревов должно быть больше, чем в Гуда-Макарском ущелье.
Спать легли рано: перед трудной и утомительной охотой в горах надо было хорошенько отдохнуть.
В пять утра мы на ногах. Над Арагвой стелются клубы тумана. В ущелье влажно и сыро. Горные щели, как молоком, залиты туманом; только вершины гор темнеют на сереющем небе: туда еще не добрались медленно ползущие туманы.
Малорослые, но сильные местные лошадки спокойной трусцой отвезли нас километра за три назад к Тбилиси. У берега небольшой, прозрачной, как слеза, горной речки — поворот направо. Узкое ущелье в этом месте расширяется, чтобы снова сомкнуться в верховьях речки. Груды скал и камней по обеим сторонам. Ущелье постепенно тянется вверх, а речонка глубоко зарывается в свое мрачное ложе с почти отвесными стенами, образуя ущелье в ущельи.
Стая сизых голубей вдруг снялась со скалы и пролетела над нашими головами. Вано с лошади сбил одного из них. Голубь камнем полетел к самой речке и звучно шлепнулся. Тут меня поразил щенок Марс. Обгоняя Норму, он быстрым скоком скатился вслед за голубем в глубокую пропасть, безошибочно нашел птицу и, радостный, возбужденный, принес ее хозяину. Весьма недурной показатель для пятимесячного щенка.
Тропинка поднималась все выше. Едем около часа. Вот и селение Хандо.
Каменные сакли с типичными дворовыми навесами — балконами на резных деревянных столбах. Живут здесь мтиулинцы, терпеливые труженики гор, одетые в домотканые сукна старинного покроя. Мужчины убирали и свозили с гор последние остатки урожая сена и ячменя, в этом им помогали и женщины. Горячо любят горные грузины свое неприютное на вид ущелье.
Короткий привал и отдых. Закусили у жаркого бухара. Тяжелый багаж был сброшен в сакле кунака Вано. Лошади поставлены в конюшню. Каждый из нас надел свою амуницию, взял с собой необходимое теплое платье для ночевки, ружье и запас патронов. Мы нагрузили на себя хурджины с едою для общего котла и захватили огромный жестяной чайник, совершенно необходимый при горных охотах, во время которых горячий чай — почти единственное подкрепляющее средство. Ноша получилась изрядная.
Наконец, тронулись. В руках у нас, по совету Вано, палки. Спустились к речке, сузившейся здесь до еле журчащего ручейка. Нам предстоял тяжелый часовой подъем под углом почти в 45 градусов. Остановились передохнуть у основания подъема. Расстегнули вороты рубах и курток.
Около семи часов утра. За нами из-за гор показалось солнце. Прохладный воздух стал быстро согреваться. Туманы по боковым ущельям все выше и выше забирались в горы, стремясь соединиться с белоснежными облаками.
Еще подъезжая к селению, я заметил вдали на середине хребта какие-то красные полосы, нежно выделявшиеся на серо-зеленом фоне. Вано объяснил: это места, заросшие сочными ягодами рябины. Их особенно любят тетерева. Там мы и будем охотиться.
Подъем все продолжался. Медленно, по упорно мы поднимались в гору, останавливаясь на несколько секунд, чтобы передохнуть. Захваченные нами палки облегчали подъем. Впереди всех шел легконогий Китес с ружьем в руке, с охотничьей сумкой через плечо. Не видя у него теплой одежды, я спросил:
— В чем же вы будете спать, Китес? Ведь в горах холодно.
Он улыбнулся и ответил:
— Еще много сена в горах. Зарывшись в него хорошенько, можно не бояться никакого мороза.
Но холода были впереди, а пока еще сильно припекало. Лишь в минуты, когда из соседнего ущелья набегал ветерок и солнце скрывалось в облаках, приятная холодная струя воздуха охватывала наши разгоряченные тела.
За Китесом шел Вано. Тяжелый брезентовый мешок с теплыми вещами и патронами закрывал его широкую спину. И все же он привычным, горным, уверенным шагом, наклонившись вперед под тяжестью груза, легко поднимался в гору. Сверх всего на плечах Вано и Китеса лежали тяжелые хурджины с припасами. Но с такой легкостью несли они свой груз, что словно не чувствовали трудности подъема и прогуливались по ровному шоссе. За ними пыхтел я с грузом более пуда за плечами. Собаки медленно плелись за нами.
Путь наш шел по тропе. Жители селения Хандо ходят по ней на свои пашни и покосы и свозят на салазках снопы и сено с гор. Поэтому в особенно крутых местах эта накатанная да еще сырая после ночного дождя прямая, без зигзагов тропинка причиняла немало огорчений непривычному путнику. Ноги скользили и разъезжались. Не раз хватался я беспомощно руками за землю. Местами тропинка выходила на узенькие терраски пашен, где мы делали короткие привалы. Сердце успокаивалось, дыхание становилось ровнее, и мы снова шли дальше, поднимаясь все выше и выше.
Наконец, мы добрались до места. Я облегченно вздохнул, когда увидел развернувшуюся перед нами сравнительно пологую, довольно широкую и длинную поляну, на которой чередовались покосы, заросли разнообразных кустарников и рододендрона и редкие кусочки пашни. Справа от нас, на расстоянии около 300 метров, ярко краснели усыпанные пышными гроздями рябины. Мы взяли влево, к известному Вано и удобному для лагеря месту с родничком и тремя стожками сена. Это — наш будущий ночной приют.
Свалили груз с плеч, разобрались. Взяли с собой самое необходимое: патроны, сумки, немного еды и ружья. Собаки нетерпеливо глядели нам в глаза, стояли в ожидании и ритмично махали своими прутами. Только маленькая сучка Китеса, неизвестной породы и происхождения, но страстный охотник по натуре, яро гоняла по окрестным кустам, старательно обнюхивая их со всех сторон.
Налетевший холодный ветерок напоминал, что мы в горах, а не в Тбилиси, и заставил надеть поверх рубах и патронташей охотничьи куртки. Здесь ведь так обманчива погода осенью!
Вано предложил закусить перед охотой, но я решительно запротестовал. Скорее туда, в рябины, в рододендрон, к тетеревам!
Быстрым шагом мы направились к местам охоты.
Мелкий кудрявый рододендрон образовал здесь сплошную, упругую, как пружина, зеленую массу, пробраться через которую собаке было почти невозможно. Лишь кое-где рододендрон был разрежен кустами ежевики, малины, дикой смородины, черники, брусники и других ягодных кустарников. Это и были любимые места тетеревов и... охотников. То там, то здесь поднимались из зарослей деревья рябины; совсем редко белели между ними корявые березки.
Хребет, на склонах которого мы охотились, разделяет Ксанское ущелье и долину Арагвы. Мы находились на высоте около 1500 метров.
Китес со своей шустрой собачонкой завернул куда-то в сторону, а мы с Вано, держась друг от друга шагов на пятьдесят, стали медленно пробираться среди кустов. Собаки работали с увлеченьем. Мой крапчатый Казбек, привыкший к работе на открытых местах, чувствовал себя довольно скверно в непривычных для него зарослях рододендрона и норовил ходить по более чистым местам и тропкам. Зато Норма и молодой Марс, как змеи, пробирались среди самых густых кустов и зарослей и добросовестно обыскивали самые глухие убежища тетеревов.
Вдруг Вано остановился. Норма повела. Марс осторожно последовал за ней. Обе собаки стали. Вано подошел. Ружье наготове. Остроконечная папаха сдвинута на затылок, чтобы не мешала прицелу.
— Тише, тише, Норма! — послышался грудной голос Вано. — Пиль!
Из-под носа Нормы свечой вырвался черный крупный петух и полетел в сторону недалекой пропасти. Резкий выстрел двадцатки.
Я тоже приготовил ружье. Но поправлять Вано не пришлось. Его глаз редко ошибается. Тяжелым комом свалился на куст рододендрона горный красавец, а через минуту он в зубах Нормы совершил свое последнее путешествие к ногам охотника.
Вано взял петуха у торжествующей собаки и ласково потрепал свою любимицу.
— Хорошо, Нормочка, хорошо... И ты, Марсинька, хорошо... На, на, понюхай, — и он дал петуха щенку, впервые видевшему такую крупную птицу. Марс съежился, даже поджал хвост, но с любопытством обнюхал незнакомую ему дичь, тыкая носом в густые перья петуха.
— Ну, с полем, Вано! Дай и моему Казбеку посмотреть на твоего красавца.
А Казбек не ждал приглашений. Несмотря на тихое рычание Нормы, охранявшей добычу своего хозяина, он, как и Марс, внимательно исследовал незнакомца своим носом.
Черный, как смоль, старый петух с металлическим блеском на крыльях, с ярко-красными бровями и красивой хвостовой лирой, был завидной добычей даже для старого охотника.
Мы пошли дальше. Казбек, сообразив, вероятно, что Норма лучше его понимает дело, предпочел следить за тем, как ведет себя она. Поневоле пришлось отойти с ним подальше от Вано и его собак и охотиться в одиночку. Доносившиеся до меня выстрелы Вано указывали направление его поисков, а я старался не отходить от него далеко.
Казбек совсем не знал кавказских тетеревов, их повадок, и вначале все его старания были безрезультатны. Уже два часа я бродил по зарослям рододендрона, по прекрасной густой траве, обыскивал и обтаптывал, казалось, надежнейшие места и не поднял ни одной птицы. Но вот Казбек энергично замахал прутом, втянул в себя раза два воздух, как бы ощущая вблизи что-то вкусное, и быстрым, уверенным ходом устремился в рододендрон, искусно раздвигая его блестящую лакированную листву. Я пошел следом за псом.
Казбек приостановился. Зная, как бегут тетерева, я сейчас же скомандовал:
— Вперед!
Казбек бросился скачком в небольшой куст и сейчас же с растерянным видом, помахивая прутом, остановился, поворачивая носом то в одну, то в другую сторону. И вдруг, точно приняв какое-то решение, уверенно бросился по горячим следам за убежавшим тетеревом. Я отстал шагов на сорок, когда впереди Казбека вылетела тетерка и быстро понеслась под гору. Выстрелить я не успел. Казбек виновато посмотрел на меня, но сейчас же с новой энергией пустился в поиски.
Вскоре собака опять потянула. Поднявшийся с тяжелым шумом черныш тоже направился было под гору, но после моего выстрела, сложив крылья, упал где-то впереди. Я быстро скатился вниз за дорогим трофеем. Казбек рыскал по сплошной массе рододендрона. Но все наши поиски были напрасны — тетерев как в воду канул. У меня закралось подозрение, что это был погибший для меня подранок.
Минут тридцать провозились мы с Казбеком, обшаривая густые заросли. Увлеченный охотой, я не заметил, как набежала громадная туча и разразилась дождем. Я застегнул куртку, перевернул ружье и уселся под какое-то тощее деревцо. В небе стукнуло. Тучи осветились молнией. Боковые ущелья понесли далеко раскаты грома, и вместо дождя, вдруг ударил град — мелкий, больно бьющий по лицу. Мы с Казбеком, тщетно пытаясь укрыться под жиденькими веточками, терпеливо пригнулись к земле, покорно пережидая непогоду.
Туча пронеслась так же скоро, как и налетела. Вновь показалось синее бездонное небо, вновь солнышко щедро одарило нас своим теплом, и я снова стал бродить среди мокрых блестящих на солнце рододендронов. Потяжка... Стойка.
— Возьми!
Казбек недвижим.
— Возьми! — уже волнуясь, кричу я собаке.
Она опускает голову к земле, машет хвостом. Перед ней лежит застреленный мной, уже захолодевший петух. Осматриваюсь. Оказывается, я бродил по тем же местам, где упал подстреленный мною петух, и счастливая случайность привела к нему Казбека. Весело схватил я здоровенного петуха и с гордостью привесил его к поясу. Вот я и с полем!
Эта удача подняла настроение. С новой энергией я возобновил охоту, забыв про усталость, а довольный Казбек весело принялся за поиски. Впереди поднялись сразу две птицы и стремительно полетели под гору. Я едва успел выстрелить по ближайшей из них, но промазал, и птицы скрылись под уклоном. Ниже меня, по горе, время от времени то справа, то слева, раздавались одиночные выстрелы: Вано и Китес не зевали.
На покрытом кустарниками скалистом выступе, где я стоял, любуясь чудесным видом на ряд ущелий, хребтов и скал, Казбек сделал стойку. Бархатно-мягкий вальдшнеп, как осенний желтый лист, тихо упал на траву. Через минуту он стал моей добычей.
Скользя, я поднялся в гору, цепляясь руками за кусты, чтобы приблизиться к травяной полосе у скал: там я рассчитывал найти тетерева. И вдруг в воздухе появился откуда-то сверху черный петух на распластанных, как у орла, крыльях. Он описал полукруг и камнем опустился где-то выше меня. Через мгновенье с другой стороны мелькнул в воздухе второй петух и тем же приемом упал рядом с первым. Но разглядеть это место мешали мне небольшие кустики. Я удвоил энергию и пытался с возможной скоростью выбраться на чистое место. Скользкая мокрая трава, как нарочно, задерживала ноги, сердце учащенно билось, дыхание спирало в груди, но я, наконец, выбрался на коленях наверх, помогая себе руками. Казбека я послал к ноге, и он тихо крался за мной. Странная картина представилась моим глазам.
Шагах в ста выше меня, на крутом склоне, покрытом густой травой, полукругом, резко выделяясь своей чернотой, сидели семь крупных черных котов. И по сей день мне непонятно, почему тетерева-черныши показались мне котами, но впечатление это было определенное и ясное. Конечно, я быстро понял, что это не коты, а тетерева-петухи, так открыто и вызывающе застывшие на месте. Ни один из них не шевелился, а это верный признак, что они заметили меня и пристально следили за каждым моим движением.
Пригнувшись к земле, хватаясь за траву, я стал ползти к соблазнительной цели. Но не прополз я и десяти шагов, как один из петухов поднялся и улетел.
«Далеко. Не достану!» — подумал я и снова пополз в гору. Не хватало дыханья, во рту пересохло, боязнь потерять без выстрела драгоценную дичь сверлила душу, и я настойчиво лез напролом. Будь что будет!
За первым петухом снялся второй, а за ним — еще два. Осталось три, самых смелых и любопытных. «Подождали бы вы хоть минутку, и я успел бы приблизиться к вам шагов на семьдесят!» Уже ясно видны их головки. Они начинали покачиваться — словно птицы шептались между собой. Еще двое улетели. Ждать больше нельзя. Выцеливаю последнего, уже распустившего крылья, и посылаю из чока третий номер. О радость! Петух кубарем катится под гору.
Боязнь, что он только ранен и может уйти, удвоила мои силы. Я встал на ноги, что есть силы ринулся к петуху и, весь мокрый, дрожа от волнения и усилий, упал рядом с красавцем-чернышом. Сел на траве и начал разглядывать прелестную птицу. А почти в тот же миг над головой пронесся еще черныш, также, видимо, направлявшийся в этот петушиный клуб, но, заметив меня, скользнул под гору.
В чем же дело? Зачем они здесь собираются?
Скользя по траве, я с большим трудом добрался до места, где сидели петухи, и обнаружил едва заметный, маленький родничок: над ним они и сидели. Эта вода, видимо, привлекала сюда птиц и была местом их ежевечернего сборища. Еще в Аджарии я заметил, что открытые места почему-то манят здешних тетеревов. На Годерзском перевале, например, под вечер мне довелось видеть, что все высокие карнизы скал усеяны черными петухами.
Я пожалел, что так поздно попал на это место: в каких-нибудь двадцати пяти шагах от родничка стоял большой куст, за которым легко можно было спрятаться и скрадывать тетеревов. Я и сейчас туда забрался в надежде, что еще налетит какой-нибудь запоздавший петух. И, действительно, вскоре он просвистел над моей головой, но я позорно промазал.
Вечерело, я продолжал сидеть и ждать. Стало как-то сумрачно, хотя еще не было пяти часов. Горы одарили нас сегодня сюрпризами. Нас грело яркое солнце, мочил дождь, бил град, а теперь пошел мелкий, мелкий, как сахарный песок, снежок. Перспектива заночевать одному в горах под снегом была мало приятна. Я стал быстро спускаться под гору, держась направления последних выстрелов Вано. Ногам при спуске было еще труднее, чем при подъеме, зато легкие и сердце не уставали.
Вдруг услыхал два сигнальных выстрела и совсем близкое «Гоп-гоп!» Вано. Лай собаки Китеса. В лицо пахнуло дымком.
Когда я подошел к нашему лагерю, на горы опускались темные сумерки, снег прекратился.
Усталый, довольный и счастливый я уселся у костра, протянув ноги к самому огню. От мокрых ботинок пошел пар. Ноги быстро согрелись, по телу разлилась приятная теплота.
Китес превзошел всех: у него в сумке лежали пять тетеревов. У Вано — четыре. Мои трофеи — два черныша и вальдшнеп.
— Сегодняшняя охота — это только разведка. Теперь мы знаем места и завтра покажем тетеревам! — сказал Вано, передавая мне кружку горячего чаю.
Я рассказал ему о своих похождениях и об открытии чудесного родничка — тетеревиного клуба, куда мечтал завтра же отправиться.
С аппетитом мы скушали горячую бастурму из барашка и запили ее кахетинским.
Волшебной сказкой показался этот скромный ужин у весело горевшего костра, среди безлюдья и безмолвья гор, на высоте 1500 метров, в бодрящем, разреженном воздухе.
Вано не переставал восхищаться работой своей Нормы и поразительными способностями Марса.
— Подумай! Он мне сегодня пять стоек сделал! — восторженно хвалил он щенка и кормил его мясом.
Долго еще сидели мы за дружеской беседой у костра, но усталость взяла свое. Достали пледы, одеяла, выкопали себе гнезда в стожке сена, укутались. Собаки легли рядом. Мои товарищи скоро уснули, но я, как ни старался, долго не мог сомкнуть глаз. Столько впечатлений за один охотничий день в горах! Лишь под утро я забылся коротким здоровым сном...
Ночь прошла. Закрытые глаза чувствуют близкий рассвет. Ночной туман превратился в мелкий, как пыль, насквозь пронизывающий дождь. Капли воды дрожат на каждой травинке, на каждом листике. Едва различаю в серой дождевой мгле Хандо, где приютно дымят печи и белый дым медленно ползет к небу.
Проснулся и Вано.
— Что такое? — вскричал он. — Дождь? Этого еще не хватало... Ай-ай-ай! — он сжал губы, покачал головой и раза три медленно ударил себя ладонью по лбу: — Махлас! Да, махлас! (Делать нечего!)
Мы снова забрались в свои гнезда, прикрылись получше и мрачно оглядели далекие просторы. Похоже, что дождь зарядил на целый день.
Китес, как местный старожил и авторитет, сказал, что надо идти домой: все равно охота пропала!..
Спуск был очень трудный. За полчаса, мокрые и грязные, мы скатились к ручейку в ущелье. Небольшой подъем к Хандо, спасительный бухар, легкая закуска, и мы — на лошадях. А через час — Пасанаур. Опять пылающий бухар. Переоделись во все сухое, почистили ружья, а там — обед: горячие щи и нежный полупудовый рагули — лосось из Арагвы.
В моей сумке среди гроздьев красной рябины лежали красавцы-петухи. Из них я потом сделал чучела. Храню и веточку рябины.
И всегда, когда вижу эти ягоды, моя мысль невольно летит к охоте в далеком Хандо. Все лишения, трудности, неудачи забыты. Помнятся лишь одни чудесные, вечно молодые охотничьи переживания. Живы в памяти и никогда не забудутся прекрасные горные места и друзья-охотники.
