Кондратий Никифорович Урманов
Она зазвучала для меня еще в первые теплые мартовские дни.
Когда с крыш со звоном упали первые капельки снеговой воды, маленькая желтогрудая синичка запела свою бодрую весеннюю песенку:
— Цвинь-ци-вирь!.. Цвинь-ци-вирь!.. Цвинь-ци-вирь!..
Синичка перепархивала с ветки на ветку, осыпала нежные пушинки утреннего инея, пока не поднялась на самую вершину высокого тополя.
Она вся трепетала от переполнившей ее радости и посылала во все стороны свою песенку-призыв, потом снялась и потонула в синеве утра.
Может быть, звонкая песенка синички разбудила скучных, перемерзших за долгую зиму воробьев — сейчас и они оживились, зачирикали шумно и беспорядочно.
А солнце поднималось все выше и выше, на полях появились проталины, зажурчали первые ручьи. И, словно подражая звонкому говору весенней воды, по городам и селам полилась мелодичная песня скворца, а в полях с ранней зари до позднего вечера неумолчной трелью вторил ему жаворонок...
Как могучая река, разлилась весенняя песня по просторам. Она звенела в лесу, в полях, в каждом кусту, звенела на болотах, на озерах, на поймах. Ее пел человек, шагая навстречу радостному дню, пели пчелы над распустившимися желтыми сережками тальника, пели утки, гуси, журавли, пели кулики всех пород и малые пичуги, а величественные гордые лебеди понесли ее на север на своих белоснежных крыльях.
Теперь уже пело все. Казалось, пел воздух — чистый, искрящийся, пела сама Земля ни с чем не сравнимую песню весны, песню вечной животворящей радости жизни.
Еще вчера река была тиха, а сегодня — ледоход. Могучая Обь сбрасывает оковы зимы и брызжет неисчислимыми бликами солнечных лучей. Огромные льдины, словно нехотя, медленно плывут на север.
Над широкой рекой — большой город. Он стройно тянется ввысь, тысячами повеселевших окон смотрит на родную реку. Заводские трубы распустили клубы дыма, как знамена, и, если смотреть из-за реки, город, кажется, плывет навстречу яркому весеннему солнцу.
Против города, в излучине — затон. Там, под парами, стоят белые нарядные пароходы и темные работяги-буксиры. Пройдет еще немного времени, и они поплывут вверх и вниз, оглашая веселыми гудками окрестности.
Река набирает силу. Скоро по ее просторам заснуют катера, парусники, рыбацкие лодки; с верховьев вереницами потянутся плоты. Река начнет служить человеку.
А пока везде по высокому берегу — люди, от детей до стариков. Они собрались, как на праздник. Это бывает только один раз в году. Далеко позади остались холодная дождливая осень и морозная, буранная зима. Сквозь толщу туч прорвалось солнце и живительным теплом обласкало землю, согрело людей. Они провожают в далекий путь постаревший, ноздреватый лед, с надеждой смотрят в синие просторы заобской равнины — оттуда идет Весна.
А высоко, в просторном синем небе, — треугольник журавлей. Их звонкое «Кур-лы-ы!» на нашем языке можно было бы выразить словами: — Здравствуй, родина!
На городской пристани водоворотом закружились пассажиры, ожидающие первого парохода. Веселый говор, ясные лица, смех. Среди пассажиров много охотников. Все они в боевых доспехах, оживлены и часто посматривают в безоблачное небо.
— Дождались, наконец!..
Рядом с пристанью, у берега, на причале, качается большая зеленая лодка. Коренастый человек в серой выцветшей фуфайке, ловко прыгая на одной ноге с помощью костыля, торопливо укладывает в лодку охотничий скарб. Его широкую седеющую бороду шевелит легкий ласковый ветерок; на голове — серая кепка с большим козырьком, прикрывающим глаза от солнца. Он известен всем охотникам города, как неугомонный человек. В прошлом году, поздней осенью, простудился на охоте и долго валялся в постели, а когда встал — продал все: ружье, сети, всякие снасти и снаряжение, — чтоб не напоминало!
— Какой уж я охотник? — говорил он, горестно вздыхая, товарищам по страсти. — Хватит! Почудил одноногий герой и хватит!
С пристани его замечают охотники:
— Привет, Максимычу-у!..
Максимыч выпрямляется, снимает кепку и, вскинув глаза к небу, говорит:
— Погодка-то! А?.. Дождались, сердяги, праздничка! Э-эвон, потянули красавчики!
Охотники следят за полетом птиц и спрашивают:
— Ты, кажется, не хотел больше охотиться? Опять за старое?
— Верно, други мои, верно!.. Все дочиста размотал, только лодка осталась. А весна пришла, разве утерпишь?.. Тулочку новенькую купил, сети справил — опять полный хозяин. Не могу! — кричит он, широко разводя руками.
Многие охотники знали трагедию Максимыча. До Отечественной войны он работал в сапожной мастерской и каждый выходной день, как правило, проводил на природе. Он был горячим охотником и страстным рыболовом. Потеряв ногу на войне, Максимыч оказался вдвойне несчастным: вместе с ногой он лишился главного удовольствия в жизни — охоты. Жена долго кручинилась, но втайне думала, что теперь-то муж забудет об охоте. Она никогда не понимала его охотничьей страсти и часто с ним ссорилась.
Однако, попривыкнув ходить на деревяшке, Максимыч снова взялся за ружье. И не далее, как вчера, он имел последнее объяснение с женой. Видя, что Максимыч возится с ружьем, она сердито спросила:
— Опять на охоту? Ногу потерял, теперь голову хочешь потерять? Бултыхнешься где-нибудь с лодки...
— А тебе радость? Бултыхнуться всякий дурак сможет. Я этому не обучен! — отчеканил Максимыч.
— Неуемная головушка!.. — жена махнула рукой и ушла в кухню.
А Максимыч, собирая охотничью и рыбацкую снасть, даже песенку запел, которую часто певал на фронте:
Не верь, охотник, ласкам ветра,
Встречая бурю — не робей!..
И сейчас на берегу Оби, укладывая вещи в лодку, он что-то тихонько напевает.
Охотники глядят, как он крутится, и советуют:
— Ты бы повременил, Максимыч, скоро пароход пойдет. А то на твоей посудине и утонуть можно. Обь-то, матушка, вон какая!..
—Ништо! Мы с ней в дружбе. Не первый год плаваю. А пока вы собираетесь, я уже похлебку буду есть из свежинки.
Наконец, все уложено. Максимыч закуривает и садится в лодку.
— До встречи, друзья мои!
И уже не одни охотники, а все стоящие на берегу кричат ему по традиции:
— Ни пуха ни пера!
Максимыч снимает кепку, машет ею и налегает на весла. Ветер играет длинными прядями его бороды, вокруг, закипая, шумит вода, звенят тонкие льдинки, и, сверкая на солнце, падают с весел золотые капли воды.
Выбравшись из ледового плена, Максимыч еще раз машет кепкой, прощаясь с товарищами по страсти.
— Право слово, неугомонный! — говорят между собой пассажиры, втайне завидуя этому веселому охотнику.
