Минкевич В. Н.
— Смотри, что натворила! — сердился плечистый охотник, сбрасывая на землю поклажу и осматривая палатку. Полы ее были надорваны и клочьями болтались по ветру. — Не иначе, как на портянки материал понадобился, — криво усмехнулся он.
Бочонок с запасом мяса оказался поваленным.
Не хватало самых крупных кусков. Охотников «ограбила» росомаха, хитрый и злой таежный зверь.
Встречается росомаха в таежной зоне северо-востока Европейской части СССР и всей Сибири, водится она и на Сахалине. Если страшный хищник тигр, преследуя человека, внезапно нападет на него из укрытия, то хитрая росомаха тоже иногда следит за действиями охотника, похищая добычу, попавшую в его ловушки и капканы: она может сожрать соболя, растерзать лисицу или другого ценного промыслового зверя. Незваным гостем росомаха нередко является к выдре, чтобы отведать у нее рыбки. Подбирает она и у лисицы остатки охотничьих трофеев — куропатку или глухаря.
Однажды охотник, проверяя капканы, шел на лыжах по кругу. Замкнув кольцо, он обнаружил следы росомахи: зверь по пятам следовал за человеком. В поисках пищи росомаха часто проходит большие пространства. Из-за небольшого веса и хорошо опушенной широкой ступни росомаха почти не проваливается на рыхлом снегу, и этим она пользуется в преследовании копытных. Иногда росомаха нападает на слабых, отбившихся от стада, оленят, принося тем самым большой вред колхозному хозяйству. Волков на севере Сахалина нет, и росомаха является наиболее опасным врагом для оленеводов. Мех ее внешне привлекателен, имеет приятную коричневую окраску, но довольно груб и ценится не очень дорого.
Мой товарищ, у которого росомаха разорвала палатку и похитила мясо, очень озлобился на хитрого зверя и принял решение выследить и застрелить его.
Достав изрядный кусок конины, мы искусно расставили несколько ловушек. Но осторожный зверь обошел все капканы, не тронув мяса.
На помощь нам мог бы прийти старый дедовский охотничий способ настораживания, когда вокруг обильной приманки маскируют две-три винтовки, нацеленные в определенную точку. Зверь, осторожно бродя вокруг добычи, в конце концов задевает за бечевку и после выстрелов остается на месте. Но этот опасный для жизни человека прием давно уже запрещен.
Решили применить другой способ и хотя потратили двое суток, а росомаху взяли.
На искривленной разлапистой пихте мы устроили засаду. Не пожалели и привады, щедро разбросав ее на поляне.
Зверь долго ходил вокруг, принюхиваясь и оглядываясь. И только на рассвете следующего дня очень осторожно подошел к приманке. Лохматая росомаха, поминутно воровски озираясь, начала жадно хватать падаль; меткий выстрел моего друга уложил хищницу на месте.
Прошло несколько дней. Возвращаясь с рыбных промыслов, мы с трудом пробирались пешком по болотистой кочковатой, поросшей редкими кривыми лиственницами «комариной» пойме вверх по таежной реке Вал.
Среди зеленой хвои мелькнул всадник: он был верхом на олене. Оленевод Орочен возвращался из стада, которое паслось у побережья Охотского моря. Орочен весело закивал нам головой:
— Росомаху добыли! Олененка хотела, однако, задавить. Молодец, Иван, перехитрил ее.
Орочен спрыгнул с оленя и глянул на шкуру росомахи.
— Старый зверь: на спине шерсть кружком вытерта, видать, и много добычи на себе перетаскала. Вот хорошо, вот хорошо!
Скоро всадник распрощался с нами и, толкнув пятками своего ветвисторогого «коня», скрылся за изгибом реки, держа путь к таежному селению Вал.
— Сегодня вся округа будет знать, что нет больше старой, хитрой росомахи, — улыбнулся мой товарищ, поглядывая в ту сторону, куда уехал Орочен.
На длинной песчаной косе, покрытой зарослями карликового кедра, раскинулся рыболовецкий колхоз, а немного поодаль по берегу залива видны колхозные дома коренных обитателей острова — нивхов.
Началась путина, рыбаки ушли на промысел кеты, а у домов, воспользовавшись погожим осенним деньком, играли после уроков голубоглазые, загорелые дети рабочих рыбозавода, приехавшие в свое время с материка, и их друзья — черноглазые, смуглолицые нивхи.
С одной стороны узкий перешеек омывается заливом, а с другой мерно вздыхает Охотское море. Здесь, на берегу, после отлива сохли студенистые медузы, белели громадные, почти уже засыпанные песком, челюсти кашалота. На песчаные дюны кое-где выползли любопытные золотистые нерпы.
Километров на восемь залив углублялся в материк. Там, на краю залива, начиналась тайга.
Когда мы подходили к поселку, неподалеку от устья реки, за мысочком, один из мальчуганов заметил на воде черную точку. Это заинтересовало ребят.
— Кто-то плывет! — крикнул один из них.
— Ну да, плывет! — недоверчиво сказал другой.
— Бревно приливом несет, вот и все.
Через некоторое время к ребятишкам подошел старый нивх. Прикрыв глаза ладонью, он пристально посмотрел вдаль и, наконец, решил, что эта нерпа.
Течение заметно сносило бревно-нерпу по прямой линии к пристани. Вдруг кто-то из ребят разглядел в воде косматую голову зверя.
— Медведь! — послышался восторженный крик.
На песчаной косе поднялась суматоха. Старый нивх побежал за ружьем. Ребята постарше с азартом закричали:
— Упустит медведя! Давай топор! Зови рыбаков!
В этот час рабочие, закончив смену, возвращались с промысла на лодке, которая шла вдоль берега к поселку. Увидев медведя, рыбаки тоже пришли в азарт. У них оказался топор и тяжелый багор. Сахалинцы — смелые охотники, они немедленно повернули лодку наперерез плывущему зверю.
Но медведь не принял боя и изо всех сил стал подгребать к косе. Детвора с ревом кинулась в сторону.
Лодка почти настигла зверя, коренастый рыбак приготовил уже багор, но медведь проворно выскочил на берег, рысцой устремился в поселок и скрылся в густых зарослях стланика у песчаных дюн. И когда с оружием прибежали разгоряченные охотники, его и след простыл.
И дети, и взрослые, собравшиеся в кружок, оживленно обсуждали детали происшествия.
— Удрал зверь! — качал головой старый нивх Нето Отконен. — Нерпы захотел, вот и приплыл, место знает. А старики помнят — давно это было, — шторм случился на море, на песок выбросило штук шесть китов, так медведи пронюхали и целым табуном к морю пришли.
Старик наклонился над свежим следом зверя и промолвил:
— Мой, правда, был немного покрупнее.
Нас заинтересовало, о ком он вспомнил. И старый сахалинский житель пригласил нас следовать за собой:
— Ну что ж, пойдем, поглядим, — промолвил он, аккуратно уминая табак в трубке.
— Маленький, совсем маленький зверь был, а теперь...
Мы пересекли косу и направились вдоль побережья Охотского моря. Воды его были спокойны. На берегу сушились сети. На вешалах — тестах с поперечными перекладинами — вялилась рыба, по-местному — юкола, идущая на корм собакам.
Рубленая из тонких бревен амбаруша без окон и дверей стояла на песчаной косе. Мы подошли к срубу, украшенному по углам ветками кедра, и заглянули в щель, оставленную в стене.
— Гляди осторожнее! — успел вовремя предупредить Отконен.
В отверстии мелькнула широкая лапа с кривыми когтями и сейчас же показалась громадная голова зверя. Из глубины избушки на нас в упор смотрели маленькие глазки медведя.
Несколько месяцев назад Отконен побывал в таежном селении Вал: там его друзья добыли медведицу, одного медвежонка взял пилот и доставил на материк, а другого подарили Отконену. Старый нивх решил воспитать «малютку».
— Крупный зверь вырос! — подошел к нам председатель сельсовета. — Хотели мы его в город спровадить. Да ведь уперся Отконен, словно большой ребенок, стоит на своем: «Пускай растет, никому не мешает». Ну, куда теперь этакого зверюгу девать? Мальчишкам, конечно, зверинец, а колхозникам беда с коровами.
Я не понял, что подразумевал председатель, и спросил его. Он сказал, что коров — этих «страшных» рогатых животных, не знакомых нивхам прежде, — завезли на остров уже при советской власти. Местная детвора не знала вкуса молока и вначале боялась коров больше, чем медведя.
— А теперь, видишь, что получается: стадо мы прогоняем возле этого амбара. Привыкнут коровы к медвежьему духу, а это плохо, станут косолапых к себе подпускать.
Медведь, получив через узкое оконце на длинной деревянной ложке порцию рыбы, притих. К нашей группе присоединился высокий сухопарый мастер рыбозавода. Речь зашла о медвежьем празднике сахалинских нивхов, о тех временах, когда на побережье не было еще колхозов.
В ту пору на Сахалине от мыса Шмидта до реки Тымь и южнее почти в каждом стойбище нивхов, в низеньких срубах, обложенных камнями, выращивались медведи. Старики нивхи считали их хозяевами тайги. В морской пучине владыкой считалась страшная морская хищница — касатка. Не один раз на глазах у нивхов касатки окружали кита, выгрызали у него из тела куски мяса, иногда заставляли эту громадину выкидываться на берег.
В начале января, в ясный солнечный день, когда ветры дремали где-то за горами, на стойбище устраивали медвежий праздник. Весть об этом, как быстрая птица, облетала окрестности. Из отдаленных таежных стойбищ мчались упряжки собак — это ехали гости. Нивхи, к слову сказать, совершали порой далекие поездки: пересекали ледяные торосы Татарского пролива.
Собравшись на медвежий праздник, гости вместе с хозяевами пели заунывные песни, устраивали борьбу. Наконец, хозяева стойбища приступали к разборке потолка в срубе. На зверя искусно накидывали ремни, опутывали его веревками, выводили на расчищенную площадку и привязывали между двух столбов. Затем один из гостей, обычно самый почтенный и уважаемый, натягивал тетиву лука и целился в сердце жертвенному медведю.
— Да, жизнь была темная! — сказал мастер. — Застал еще и я медвежий праздник. А потом приехали сюда комсомольцы, вскоре врач прибыл. Начали мы организовывать промысла. Теперь и не узнать этой песчаной косы!
Давно отошел уже в область предания медвежий праздник. Изменилась и сама жизнь кочевников-нивхов, которые живут теперь в рыболовецком колхозе на песчаной косе. И мальчуганы, которые резвятся сейчас вокруг клетки с медведем, первого сентября надели алые пионерские галстуки и пошли в школу. У них светлое будущее.
Пора было отправляться в обратный путь. Мы распрощались с- хозяевами. Вечер был тихий, нашлись попутчики, и лодка покинула песчаную косу.
В сумерках, отдаляясь, словно таяли, домики тружеников моря — сахалинских колхозников. Прощально ярким глазом мигал огонь маяка. Лодка выходила к середине залива. Брызги воды, фосфоресцируя, скатывались с весел и переливались мягким мерцающим светом. Где-то за бортом плеснула нерпа. Нос лодки уверенно рассекал поверхность залива. А в стороне, за песчаной косой, словно беспокойный зверь, глухо ворчало Охотское море.
