Саулин П. О.
Свыше сорока пяти лет я путешествую с ружьем по просторам нашей Родины. Все время в моем кармане лежат карандаш и блокнот.
Иногда я сажусь на пень и тут же, по свежим следам, записываю виденное. Случается, что такие зарисовки приходится делать вечером у ярко пылающего костра, в лесной сторожке у коптилки или в вагоне поезда.
Однажды в закрытое для охоты летнее время сидел я на берегу реки Шетекшни и удил толстоспинных, с серебристыми боками, сазанов, нанизывая на крючок донной удочки шарики, скатанные из пшенной каши и белого хлеба, вперемешку с ватой. Сазан — этот резвый подводный «конь» — такие шарики не может безнаказанно сорвать с крючка.
Солнце еще не взошло. Тихий июньский ветерок слегка касался зеленого камыша. На темно-синей глади воды заря уже выткала свои причудливые узоры. Сазаны, приваженные конопляным жмыхом, с каплею анисового масла на полведра прикормки, брали дружно: только успевай закидывать леску, а после подсечки — умело держи их на гибком удилище. И вдруг... все кончилось! Даже всплески в реке прекратились.
«Что за оказия? — подумал я. Может быть, заметили меня эти осторожные подводные скакуны?»
Я перебрался на другое место и спрятался за кустом ивняка.
И сейчас же все разъяснилось.
На поверхность воды всплыла желтоспинная выдра с детенышем в зубах. Она играла с ним: то перевертывалась ногами кверху, то сгибалась в дугу, то кувыркалась через голову колесом. В прозрачных струях воды отлично были видны все ее движения.
Вскоре я заметил еще двух выдрят: маленькие, похожие на котят, они плыли от берега к середине реки. Когда малыши подплыли к матери, один из них забрался к ней на спину. Старая выдра выпустила первого выдренка изо рта и взяла в зубы другого. Первый зверек покружился в воде возле матери и тоже забрался к ней на спину.
Акробатические трюки выдры возобновились с новой силой. Но два малыша держались так крепко, что материнская карусель им вовсе не была страшна.
Игры в воде продолжались минут десять. Я увлекся зрелищем и уже не жалел, что лов сазанов прекратился.
Звери, между тем, стали приближаться к противоположному берегу. Выдра-мать стряхнула со спины малышей, вылезла на песок и покаталась. Поползали, покатались на берегу и три ее малыша. Несколько минут звери нежились в лучах утреннего солнца, затем два выдренка скатились в воду, а один снова забрался на спину лежавшей матери. Она с ним бесшумно сползла к кромке берега и нырнула в воду.
Зорко следя за движением выдры, я скоро снова заметил ее. Эта проворная «русалка» легко перевернулась на спину, на поверхности воды раздался всплеск и заходили круги. Еще через минуту выдра вышла на берег с выдренком на спине и с небольшим сазаном в зубах. Так она проделала трижды, каждый раз сажая на спину одного из троих малышей.
Подзакусив рыбой, семья выдр спустилась под крутой берег. Я быстро разделся, переплыл реку и обследовал утренний завтрак выдр: на траве лежали жалкие остатки сазанов.
Под берегом оказалась нора с подводным отнорком. Это было жилище выдры; вблизи него, в тихом омуте, выдриная школа. Я невольно оказался зрителем интересной учебы, которую проводила с малышами старая выдра...
Однажды я отдыхал в лесной глуши неподалеку от Москвы. В конце мая, еще до восхода солнца, с удочкой в руке я бродил по крутому берегу маленькой лесной речки Скалбы, и в десяти шагах от нее, в поросли ельника, на краю песчаного оврага, наткнулся на лисьи норы.
Среди густых зарослей, почти у самых нор, я заметил утоптанную небольшую площадку, которая была усеяна косточками и птичьими перьями.
Бросив удочку, я залез на растущую вблизи нор ветвистую сосну и стал терпеливо ждать. Солнце еще не поднялось над лесом, но пробивающиеся сквозь ветви сосен яркие лучи уже скользили по песчаной площадке.
За сосной, в ельнике, я услышал легкий шорох, а затем и урчанье. Еще через минуту на площадку выскочила с полевкой в зубах рыжая, облезлая, с лохматыми боками, лисица. Она остановилась, выпустила из пасти зверька и, когда тот попытался бежать, мигом прижала его лапой к земле.
Затем она по-собачьи дважды тявкнула, и из норы выкатились один за другим четыре дымчато-пепельных пушистых клубочка. Они подбежали к лисице и завертелись, закружились у ее ног. Тогда лисица отняла от полевки лапу, и зверек побежал. Лисята кинулись за ним, но столкнулись, сгрудились, и мышонок проскочил мимо них. Лисица-мать сердито заурчала, прыгнула, описав дугу в воздухе, и полевка снова очутилась в ее зубах. Лисица снова выпустила мышонка из пасти, он побежал, а лисята с визгом стали ловить его. Наконец, один из них схватил мышонка и, отбежав в сторону, разделался с ним.
Пока на площадке лисята возились с полевкой, в ельнике время от времени тявкала вторая лисица. Я вначале думал, что в этих норах два выводка лисят, но вскоре убедился, что ошибаюсь: как только лисица-мать покинула площадку, прибежал лисовин и улегся возле лисят. Малыши начали прыгать через него и кувыркаться.
Поиграв с детенышами, лисовин скрылся в чаще и затявкал. На площадке снова появилась лисица-мать с полевкой в зубах. Повторилась точь-в-точь первая сцена: выпускание полевки из пасти, гоньба и прыганье, пока лисенок не схватил зверька.
Я просидел на суку больше часа. За это время лисица-мать шесть раз приносила живых полевок и шесть раз лисята учились ловить их.
Наконец, сидеть на колких сучьях мне надоело. Я тихонько свистнул. Лисья семья насторожилась и притихла. Тогда я свистнул пронзительно, резко. Лисята, как мячи, мигом покатились в нору. Вслед за ними шмыгнула и лисица.
Мне неоднократно приходилось наблюдать такие «учебные» площадки у барсуков, енотов и волков, выводящих нередко свое потомство также в норах, хотя волчица обычно предпочитает норе простое логово под вывороченными корнями деревьев или неглубокую яму на моховой подстилке среди бурелома и частых зарослей молодняка.
Такие детские площадки у зверей являются не только школой звериной сноровки. Здесь малыши принимают солнечные ванны, столь необходимые им после долгого пребывания в подземелье, освежают и укрепляют организм ультрафиолетовыми лучами весеннего солнца. Звери эту потребность чувствуют инстинктивно, так же, как, например, с помощью инстинкта отыскивают и едят глистогонные травы, чтобы освободиться от внутренних паразитов...
Самую интересную школу звериной учебы я наблюдал у волков в сентябре, когда волчица вывела семь прибылых на первую охоту по овцам.
Мне это удалось увидеть совершенно случайно: пастухи утром выгнали стадо в поле, к самому лесу, а я подошел к ним, чтобы узнать, где можно найти тетеревиные выводки.
Пока мы закуривали, овцы сгрудились и побежали от леса в нашу сторону. Я внимательно осмотрел стлавшийся впереди луг с редкими кустами можжевельника и заметил выползающую из травы волчицу. Зверь, вытянувшись в струну, подкрадывался на брюхе к стаду овец. За ним, точно копируя манеры волчицы, ползли семь довольно крупных волчат.
Когда овцы отбежали в сторону, волчица залегла. Я быстро сменил патроны с дробью на картечь и предложил пастухам следить за стадом и не шевелиться, а сам не спускал глаз с хищников. Полежав с минуту, волчица снова поползла, но не к овцам, а к ближайшей отделившейся от стада телке. Три волчонка залегли, а четверо ползли, вытягиваясь в струну. Они двигались так ловко, что только привычный глаз охотника мог заметить этих серо-дымчатых, сливающихся с пожелтевшей травой пластунов.
Видя, что могу стать виновником увечья колхозной телки, я шепнул пастухам:
— Держите моего пойнтера прочно за ошейник, — а сам быстро пополз по направлению к телке, до которой было полсотни шагов, а волкам до нее наполовину дальше. Но тут все дело испортила моя горячая собака: в руках чужого человека она так громко заскулила, что волки, услышав собачий голос, замерли, а затем, озираясь, затрусили в ельник.
Через неделю мы обложили этих серых пластунов на моховом болоте флажками, а у открытого выхода, не затянутого кумачом, поставили трех стрелков. Стрелки попались хорошие: были убиты два переярка и семь прибылых.
«Но где же волчица?» — подумал я и предложил стрелкам снова занять свои места, а сам углубился в чащу болота.
Скоро я заметил ее: она проворно ползла по осоке на линию стрелков. Мелькнула мысль: «А вдруг они не заметят ее?» — и я крикнул изо всех сил:
— Следите! Здесь она!
И все же стрелки проглядели ее: эта старая клыкастая пластунья так ловко проползла в тридцати шагах от одного из стрелков, что он заметил ее только за линией флажков.
