Орехов В.
В правлении колхоза заседание кончилось к полуночи, и дядя Михайла пошел домой.
Погода стояла сентябрьская, пасмурная, дул сильный ветер. И думы старика были невеселые: вот завтра выйдет он с парнишкой на волков, которых развелось так много, а удачно ли повернется дело? И почему так поздно правление колхоза спохватилось, в середине лета куда бы легче истребить маленьких на гнезде.
Дом Михайлы стоял на самой окраине деревни, под окном росла высокая ель, широко разбросав ветви. Как и обычно, старик остановился возле нее, пошарил ключи в кармане и открыл замок.
Жил Михайла один. Жена его умерла давно. После нее остались два взрослых сына. Потом началась война, не было времени думать о женитьбе, да и с фронта пришли одно за другим известия о гибели его сыновей. А сейчас на вопрос о семье он отвечал с печальной улыбкой:
— Годы ушли, да одному и спокойнее; мне ведь шестьдесят лет.
Михайла вошел в избу, зажег свет. Широкая его борода с проседью, разъединенная на две ровных доли, серебристыми клиньями ниспадала на грудь. Старик расправил бороду, посидел в глубоком раздумье, а затем стал разбирать, чистить и насухо протирать ружье. Немного погодя он зарядил десять патронов крупной картечью, положил в кожаную сумку продукты, бечевку и спички, привязал котелок, из-под печки достал маленький топорик и положил его рядом с сумкой.
Михайла собрался гасить свет, но в комнату вошел паренек лет шестнадцати, с загорелым лицом. На плече у него висело ружье вниз стволом, за плечами сумка, за ремнем топор. Это был Николай, с которым Михайла должен был идти на охоту.
Паренек остановился у порога, снял ружье, сумку, вынул топор, сложил все вещи на лавку в угол.
— Ну, как, дядя Михайла, готов?
— Готов, да не полностью.
— А что еще?
— А вот самовар поставим, чайку попьем, закусим, тогда и буду готов. А у тебя как дела?
— Я готов, — ответил Николай.
— Вряд ли, — усмехнулся Михайла. — Сколько патронов зарядил?
— Пять, из них три картечью.
— А говоришь, что готов. Беги-ка скорей за пустыми гильзами, да заряжай. У меня двадцать штук, а все думается мало.
Николай встал и вышел.
«Эх, охотники, — подумал Михайла. — Идет на волков, а ведь не спросит, что нужно. Придется проверить его снаряжение...»
Скоро Николай возвратился, патроны были снаряжены, и охотники сели пить чай.
— Ну, как думаешь, задание правления выполним? — спросил старик, подавая стакан.
— Не знаю, дядя Михайла, тебе виднее. По-моему, так надо справиться. Плохо, что всего-то нас двое. А, впрочем, дело знакомое, бывалое.
Молча выпили по стакану чаю.
— Расскажи чего про волков-то, до зари еще далеко, — попросил Николай, поглядывая в темное оконце. — На человека они могут напасть?
— Не слыхал, чтобы нападали. Вот если бешеные, тогда другое дело. А вообще волк — зверь осторожный и очень недоверчивый. — Михайла налил еще по стакану чаю: — Между прочим, был со мной случай: ездил я в лес по дрова, ружья не взял. А за мной увязалась собака, Думкой звали. Нарубил я дров, еду обратно, смотрю — бросилась собака ко мне под ноги. Я обернулся: два волка совсем рядом. Крикнул я на них, а один волк проскочил мимо меня и на собаку: схватил ее, и — к себе на спину. Я туда-сюда, а он уже в сторону прыгнул и пошел. Так Думка на глазах и погибла. Кабы ружье у меня было, и близко бы волки не подошли.
— А почему так думаешь, дядя Михайла? — живо спросил Николай.
— У волка, брат, чутье. Повстречай зверя днем, он обязательно отворотит и скроется, а ночью и рядом с ним пройдешь, никуда не убежит. Волк за человеком зорко глядит.
— А вот сейчас мы пойдем только с ружьями или же которую-нибудь собаку возьмем?
— Шарика прихватим, он с волком знаком.
О многом еще говорили охотники в ту ночь, просидели до рассвета. А когда забрезжил рассвет, Михайла заторопился.
— Давай трогаться. Матерый возвращается к гнезду на заре, и на траве, как взойдет солнце, бывает заметна полоска обитой росы. Не прозевать бы нам, пошли...
Из дому вышли в шестом часу.
Облака рассеялись. Первый луч солнца озарил крыши домов и верхушки елок. Шарик рвался вперед на коротком поводке.
До выгона охотники прошли большой дорогой, а потом свернули на тропу, которая вела к речке Малой. Выбрались на крутой противоположный берег и вскоре подошли к пастушьему станку. Здесь расходились две дороги: одна влево, к устью Малой, впадавшей в речку Нижнюю, другая вправо, к устью речки Первой.
— Пойдем вправо, — сказал Михайла, взглянув на широкую пойму. — Места вокруг Первой более подходящие. Речка эта не пересыхает, берега у нее болотистые, много лесных островков с зарослями и высокой травой. Начнем издали обходить островки. Сейчас спустимся на край болота, напротив первого островка. Ты пойдешь влево, а я вправо, и если заметишь обитую росу, то по следу не ходи, пока не встретимся у сеновала.
— Понятно, дядя Михайла. Не подшуметь бы.
— Иди тихонько, в ружье заложи патрон с картечью, стреляй только в волка. А у сеновала скажу, что делать дальше.
У болота охотники молча разошлись. Михайла шел, пристально осматривая все кругом. Но даже ворон и сорок он не заметил, значит, и гнезда поблизости не было.
Встретились у сеновала, тихонько поговорили, потом обошли еще несколько островков, но безрезультатно. С обеда решили побродить по лесу, чтобы убить какую-нибудь птицу на ужин. Но и охота за дичью не увенчалась успехом.
Вечером сварили ужин из свежих грибов. Николай спросил уставшего дядю Михайлу:
— Как будем действовать дальше?
— Сегодня никуда не пойдем, а когда стемнеет, станем слушать, может быть, подвоют звери. Тогда и решим, что делать дальше.
До самого заката охотники строили догадки: где может быть гнездо? Волки резали скот почти в одном и том же месте, километрах в двух от речки, ближе к деревне. Вряд ли могли они ходить с того берега Нижней или с кладбища. Гнездо должно быть где-то неподалеку. Михайла сидел у костра и размышлял, Николай привалился к сеновалу и задремал.
— А ты не спи, брат, надо слушать, — растормошил старик паренька.
Не прошло и получаса, как справа послышался густой протяжный бас, в котором явно выделялся звук «у». Его подхватил, другой, потоньше и помягче, в нем преобладал звук «о». Потом стало слышно визгливое подлаивание, чем-то напоминавшее смех.
Шарик, ощетинив шерсть и навострив уши, уселся у ног Михайлы. Николай в первый раз так близко услышал волчий вой, он тревожно устремился взглядом в темные кусты.
— Немного не дошли мы до них, — шепнул старик. — Теперь разговор будет иной.
— А сюда они не придут? — робко спросил Николай.
Михайла улыбнулся, погладил бороду:
— Они сюда не придут, а мы походим возле них.
— Сейчас, а? — с дрожью в голосе выдохнул Николай.
— Вестимо. Только слушать надо с двух сторон, иначе утром ошибемся. А ты что ж, один боишься пойти?
— Нет... Не боюсь, — как-то с заминкой ответил Николай.
— Ничего, не трусь, живой останешься, — подбодрил его Михайла. — Люди на фронте не то видели, да не боялись, а тебе самостоятельным надо быть: скоро женить будем.
Николай виновато опустил глаза.
— То-то, а я думал, что ты перетрусил. Иди в левую сторону, а я пойду в правую. Помнишь, у изгиба речки есть сухая обгорелая елка. Заберись на нее, определи место, где воют волки, и возвращайся сюда.
Михайла ушел первым и быстро исчез в темноте. Николай взвел курок и тоже пошел.
Волки продолжали выть. Иногда Николаю казалось, что вой приближается, и по телу у него пробегала дрожь. Мелкий кустарник в этой стороне, где слышался вой, он нередко принимал за волков. Сердце усиленно билось, руки дрожали. Он даже направлял ружье на куст или пень, но предмет не двигался, и на душе у молодого охотника становилось спокойнее.
Николай с необыкновенной быстротой забрался на елку. Тут он почувствовал себя в безопасности и успокоился; ему стало стыдно за проявленную слабость, и он подумал: «В самом деле, что это я испугался? Волки же на человека не нападают, да и ружье у меня есть».
Вой все еще не прекращался. Николаю стало казаться, что волки держатся в густом еловом островке, от которого до речки не больше полукилометра. Молодой охотник уже собрался слезть с дерева и пойти к сеновалу, но вой неожиданно смолк. Волна страха вновь нахлынула на Николая: вдруг волки встретятся с ним по дороге?
Может быть, и просидел бы он на этой обгорелой елке до самого утра, но на счастье вой возобновился на старом месте. Не теряя ни минуты, Николай слез на землю и почти бегом пустился в обратный путь. Кусты задевали его за одежду, прутья больно хлестали по лицу, но он не обращал внимания, стремясь к сеновалу, который показался ему сейчас надежным укрытием.
Дядя Михайла уже возвратился и, сидя у сеновала, осторожно посасывал трубку.
— Ну, как успехи, герой? — с усмешкой спросил он Николая, который еще не мог успокоиться и не собрался с силами, чтобы ответить ему. — Жутковато?
— Да, смеяться некогда было, — признался Николай.
— Место определил?
— Думаю, что напротив Погари, в густом еловом островке.
— А от реки далеко ли?
— Метров пятьсот будет.
— Молодец! — сказал Михайла и похлопал уже улыбающегося Николая по плечу. — Давай отдыхать, завтра увереннее пойдем...
Вышли охотники на заре, и, когда выбрались из густых зарослей ольхи, старик молча подмигнул Николаю и жестом показал на стаю кружащихся над лесом ворон.
— Здесь, — прошептал он. — Вороны, брат, самая верная примета; значит, гнездо недалеко.
Обойдя почти половину круга, они встретились с густым мелколесьем, заросшим красивым малинником. Повернули влево, вправо и выбрались на узкую тропинку, которая уходила в самую гущу зарослей. Но обитой росы не было видно, поэтому Михайла решил пройти дальше по кругу.
Они пересекли тропу, пошли зарослями и скоро увидели полосу свежесбитой росы.
Шарик потянул по следу, но Михайла повернул его обратно. Они возвратились к тропе, которую только что пересекли, и повернули по ней к речке. Тропа теперь шла среди мелких редких кустарников и прямо спускалась к воде. На песке ясно вырисовывались крупные, средние и очень мелкие следы зверей.
— Посиди, охотник, отдохни, половина дела сделана, а что дальше предпринять, сейчас обдумаем, — сказал старик, усаживаясь на берегу.
— Будем волчат ловить? — с тревожным волнением спросил Николай.
— И не только волчат, постараемся и взрослых взять. Маленьких ловить — это занятие для Шарика, мы их в кустах не больно-то высмотрим. А мы сейчас разойдемся, и, если взрослого волка увидишь, бей без промаха либо картечью, либо пулей. А по пути гляди хорошенько: гнездо у них обязательно в тенистом месте, и подходы к нему почти незаметны. Приметишь мелкие ямки — они от гнезда близко, их волчата роют. И еще замечай: у гнезда много костей, может и мясо быть, а над ним мух много, да и вонь стоит страшная. Запомнил?
— Запомнил, дядя Михайла.
— Ну, возьми себя в руки, сейчас двинемся.
Старый охотник волновался не меньше молодого. Сердце у него билось гулко, но не от страха, а от охотничьего азарта. Да и мысль все беспокоила: удастся ли отыскать волчат? Как будет действовать Шарик? Не уйдут ли самка с матерым?
Когда подошли вплотную к лесу, тропа разошлась на несколько малозаметных тропинок. Шарик усиленно рвался вперед. Он слегка щетинил шерсть и, не отрывая носа от земли, все чаще и чаще посматривал на хозяина. Не один раз ему приходилось схватываться с волками, но, по-видимому, он чувствовал, что это занятие довольно опасное. Николай с широко раскрытыми глазами шел за стариком, с тревогой осматривая все окружающее.
На широкой возвышенности перед ними встал стеной очень частый, некрупный ельник. Здесь охотники расстались: Михайла пошел влево, Николай повернул вправо.
Когда Николай выбрался на возвышенность, где стояли три елочки, грянул выстрел. Слегка вздрогнув, молодой охотник заскочил в середину елочек и замер. Сейчас же перед самым его носом с шумом промчались два волка, остановились на пригорке один за другим, не больше чем в пятнадцати метрах от засады. Николаю показалось, что оба зверя слились в одного огромного волка и стоит этот волк, повернув голову в сторону выстрела. Николай, ничего не видя, кроме этого волка, приложил ружье к плечу и выстрелил. На мгновенье дым закрыл все кругом. Охотник непослушными пальцами сменил патрон и выдвинулся вперед. Волк, волоча зад, медленно уходил на одних передних лапах, скаля зубы. Второго не было.
Николай выстрелил в голову зверя и снова сменил патрон. Волк повернулся на спину — он был мертв.
Довольный тем, что и он, наконец, убил волка, Николай поставил ружье к маленькой березке, а сам сел на пень и закурил. С огромным интересом посматривая на добычу, он вдруг бросил недокуренную папиросу: рядом с убитым волком на траве виднелась кровь.
Николай схватил ружье и пошел по следу. След уходил под поваленное дерево, которое удерживалось на высоте одного метра от земли на толстых сучьях.
Охотник забрался на дерево, чтобы осмотреться, но в густом малиннике и ольшанике ничего нельзя было рассмотреть.
«Серьезно ли ранен зверь и далеко ли он ушел?» — подумал Николай.
Постояв с минуту, он заметил, что шагах в десяти от него зашевелился малинник и мелькнула серая шерсть зверя. Николай выстрелил в малинник, но от сильного толчка упал с дерева.
Когда он встал, перед ним стоял дядя Михайла, улыбаясь и разглаживая широкую раздвоенную бороду. Шарик, высунув длинный, красный язык, сидел на задних лапах и внимательно смотрел в сторону выстрела.
— Молодец, Николай, — весело сказал Михайла, — вот мы и выполнили задание. Сейчас стрелял во второго, что ли?
Николай, опомнившись, схватил Михайлу за руку и потащил к тому месту, куда выстрелил. Раздвинув малинник, охотники увидели лежащего на земле волка с прутиком ивы в зубах. И этот зверь был мертв. Они подтащили его к первому волку, который был много больше второго.
Старик сел на пенек, закурил, угостил Николая.
— Передохнем, да и пойдем посмотрим мою с шариком добычу.
— А вы в кого стреляли, дядя Михайла?
— Увидишь, сам разберешься.
Николай слушал, а сам посматривал на убитых волков.
— Меньшой, и тот что теленок, — заметил он.
— Телят-то им больше не видать, — сказал Михайла и, не удержавшись, стал рассказывать. —Понимаешь, что вышло. Когда я отвернул вправо и зашел в самую гущу ельника, то увидел дорожку. Я прошел по ней немного, смотрю — холмик, а на нем, как статуя, волк стоит и глядит в твою сторону. Тут я его и стукнул, а сам к холмику бегом да поводок на ходу распускаю. Шарик и пошел волчат душить: берет прямо за шею, а как схватит — так и готов. Я ногами несколько штук затоптал: сидят в траве и жмутся к земле, а не убегают. Ногой топнешь, и — все в порядке. Одно плохо: надо бы маленьких живьем брать, да в горячке забыл об этом. Но, думаю, беда не велика, а вот все ли большие убиты? Переярки должны быть, ведь ты убил матерого и переярка. У меня — самка. А все-таки удачно у нас получилось, целое семейство извели. Такой случай редко бывает...
Минут через десять оба охотника взвалили на плечи по волку и понесли, протискиваясь сквозь густой ельник.
Место, по которому они шли, Николаю показалось даже страшным: густой ельник перемежался с ивовыми кустами и казался непроходимым. Густая высокая трава достигала пояса, а на других местах и выше.
Михайла остановился у холмика, который напоминал огромную русскую печь, кругом обросшую ольховыми, ивовыми кустами и малинником. Со стенки холма малинник склонялся почти до земли и путался в прутьях ольхи и ивы. В нос ударял противный запах гниющего мяса. Вокруг валялось много костей. Над ними вилось множество мух, шум которых напоминал шум запруды на речке.
Михайла вытер вспотевший лоб и сказал:
— Ну, пойдем, взглянем на волчье гнездо и на мою добычу.
Охотники пробрались к левой стороне холмика, перелезли через несколько поваленных деревьев и оказались на вымятой площадке, где виднелось несколько маленьких ямок. У самой стенки холмика лежала убитая волчица, а вокруг нее — девять волчат.
— А где же гнездо, дядя Михайла?
— Смотри лучше, у гнезда стоишь.
Николай наклонился и под нависшим малинником и ветками ивняка увидел в стенке холмика темную яму, оттуда шел неприятный запах.
— Вишь, какое место подобрали, любая непогода тут не заденет. Нагляделся?
— Да.
— Ну, беги в деревню за лошадью, а я здесь побуду, может какой волчонок остался жив, так не вздумает ли навестить. А привезем волков в деревню, пусть люди увидят, кто колхозный скот резал...
