Черный А.
За многие годы охоты немало я исходил лесов и полей. И пороху сжег немало. Были в моей охотничьей жизни и удачные выстрелы и пустые; большинство их забылось, но одного выстрела, мне кажется, никогда не забуду — это выстрел по черному медведю.
В глухих таежных лесах Сихотэ-Алиня водится черный гималайский медведь.
Много его и значительно севернее, особенно в окрестностях бухты Де-Кастри. Ростом черный медведь меньше бурого, когти у него покороче и не такие острые, шерсть на ногах и брюхе черная, жесткая, а загривок буровато-серый, как у волка. На груди — белое пятно в виде треугольника. Некоторые считают, что черный медведь питается исключительно растительной пищей — кореньями, травами, ягодами, грибами, орехами. Это не совсем так. Он очень любит муравьев, не прочь порыбачить во время нереста на таежных речках. При случае не отказывается и от мяса, особенно если ему попадается на пути вылинявший глухарь, да и яйцами птиц любит полакомиться. Зимой гималайский медведь спит, сидя в дупле, а летом бродит по лесу и по долинам таежных рек.
Черный медведь никогда первый не нападет на человека и, по возможности, избегает встречи с ним.
Черный медведь любит селиться в хвойных лесах, вблизи богатых ягодниками моховых болот, которых так много в устьях таежных речек. Будучи очень осторожным, черный медведь избегает встречи с вооруженным человеком, но безоружного не очень боится. Мне часто приходилось слышать рассказы одного охотника, работающего между Де-Кастри и Советской гаванью, как во время работы его несколько раз встречал на одном и том же месте большой черный медведь. Зверь становился на тропинке и не уходил до тех пор, пока охотник не обходил его стороной. И ни разу медведь не проявлял признаков недовольства или угрозы — ничего, кроме любопытства. Случалось, что любопытство приводило черных медведей к гибели: они иногда подходили на близкое расстояние к сигнально-наблюдательным постам, и сигнальщики не могли устоять против выстрела по этому интересному зверю.
Но однажды в бухте Де-Кастри случилось происшествие, из которого видно, что черный медведь не такого уж спокойного нрава, как это кажется.
На берегу речки Сомон был лоток, служивший для сплава стволов строительного пихтача в бухту, так как летом речка сильно мелеет и ее пороги и заводи очень затрудняют сплав. По этому лотку сплавляли лесоматериал для постройки новых зданий в поселке Де-Кастри, но несколько раз огромные камни, неизвестно откуда появлявшиеся в лотке, задерживали деревья на полпути.
Вскоре все разъяснилось. Как-то, охотясь на рябчиков по берегу речки, два стрелка увидели странную картину: черный медведь выковыривал из берега большие валуны, кряхтя тащил их и... сваливал в лоток. Один из стрелков, недолго думая, выстрелил в медведя мелкой дробью. Зверь заревел, бросил на землю камень и, прежде чем второй стрелок успел перезарядить ружье яканами, бросился на стрелявшего и сильным ударом передней лапы сбил его с ног. Второй стрелок почти в упор выпустил в медведя две пули — и, смертельно раненный, зверь свалился рядом со своей жертвой. Удар медвежьей лапы был настолько силен, что привезенный в госпиталь стрелок на второй же день умер. У него было сломано несколько ребер и поврежден спинной хребет.
В дальнейшем, во время охоты на уток, мне часто попадались на берегу реки Сомон следы недавнего пребывания медведя, как, например, небольшие кучки горбуш с отгрызенной тыльной частью головы. Высокая, в рост человека, трава в этих местах была помята. Здесь находились «кладовые» медведя: у пойманной рыбы он съедал только мозг, а тело оставлял, чтобы оно протухло, так как рыбу в свежем виде черный медведь ест неохотно. Вдоль берега в мягком и толстом слое мха было много глубоких, похожих на канавки, медвежьих троп, и на них везде в большом количестве виднелся черный помет медведя с остатками муравьев.
Как-то в конце августа из-за сильных штормов и ливней у нас произошла задержка с получением свежего мяса. Начальник строительства поручил мне организовать охотничью бригаду и добыть медвежатины.
— С большим удовольствием, — сразу согласился на мое предложение мой сосед Писарев. — Только обязательно захватим с собой моего друга Исаева.
Долговязый, с тонкими черными усиками на матовом лице, с маленькими насмешливыми глазками, Писарев был прямой противоположностью Исаеву, коренастому, невысокого роста украинцу из потомственной семьи шахтеров Донбасса. В грубых чертах лица Исаева было что-то детское, в характере — прямота и справедливость.
Друзья дополняли друг друга: у первого быстрота мысли и острый язык, у второго — спокойная рассудительность и полнейшая нечувствительность к дружеским насмешкам товарища.
— Ну, друг, «имеешь шанс убить медведя», — сказал свою любимую фразу Писарев, и Исаев был искренно удивлен когда узнал, что мы действительно приглашаем его на медвежью охоту.
— Ну, что же, я готов хоть сейчас, — ответил он, поразмыслив.
— А не боишься медведя? — в тон Писареву спросил я.
— Чего же его бояться! Пусть он нас боится.
— А что ты думаешь, — заговорил Писарев, — Леня у нас смелый. Ты думаешь, он испугается медведя. Ого! Леня, скажи ему, что мы вдвоем с тобою можем привести из тайги живого медведя на цепочке. Ну, конечно, он не боится медведей, он только очень скромный. Правда, Леня?
На следующий день после полудня втроем мы вышли на речку Малый Сомон, чтобы переночевать на месте и с рассветом поискать медведя во время его рыбной ловли.
В середине августа горбуша из Татарского пролива огромными косяками заходит в реки метать икру в пресной воде. В обмелевшей речке сквозь прозрачную воду видна масса этой крупной рыбы, безудержно стремящейся вверх против течения. Часто над водой появляется ее темный горб. В порожистых местах рыбы скапливается очень много. Этим пользуются большие морские чайки. Они с громким криком носятся над рекой и вырывают крепкими клювами куски мяса из спины живой горбуши. В этих же местах промышляет и черный медведь.
Всю дорогу Писарев балагурил и подшучивал над своим другом. Исаев, как всегда, отвечал неохотно и улыбался. Тропинка, еле заметная среди коряг и мха, за мостом вошла в густой еловый лес. Луч солнца едва проникал сквозь сплошную зелень хвои.
Здесь на нас набросились комары и мошкара — свирепые таежные «кровопийцы». Писарев не знал, как от них отделаться, и быстро шагал вперед, а над ним вилось темное облачко мошкары. Он с остервенением отмахивался ветками, но это не помогало: мошкара лезла в глаза, в нос, рот и уши, жалила через одежду и кусала, кусала...
Исаев обмотал затылок носовым платком:
— После этого зверья, да в таком количестве, один медведь и вовсе страшен не будет.
На место охоты пришли мы засветло. Поставили на берегу маленькую походную палатку и поспешили укрыться в ней от мошкары. После ужина решили провести небольшую разведку по обоим берегам речки.
«Кладовые» медведя — кучи тухлой рыбы в высокой траве — говорили о том, что эти места посещаются зверем охотно. Но мы не знали, в какое время суток медведи занимаются рыбной ловлей, и, просидев в засадах до темноты, снова собрались у палатки.
К вечеру появились густые облака, быстро стемнело. Безлунная ночь не предвещала успешной охоты: если медведь и появится, то в такой темноте попасть в него невозможно. Решили отдохнуть, чтобы встать до рассвета и занять места в засаде. Разожгли костер и прежде всего осмотрели одежду: нет ли в ней клещей.
Клещи — переносчики опасной таежной болезни — энцефалита. Зараженный этой болезнью маленький клещ способен свалить любого великана. Энцефалит вызывает внезапное потрясение центральной нервной системы, которое сопровождается параличом и нередко приводит к смерти.
Ранней весной, когда едва пробуждается природа, клещи выползают на свет. Они располагаются на ветках кустарников, преимущественно у тропинок, протоптанных человеком и зверями, и оттуда нападают на них.
Встреча с клещами в тайге особенно опасна весной. К августу же они обычно исчезают, но все же мы обнаружили на своей одежде несколько клещей и сожгли их на костре.
Среди ночи мы были разбужены шумом и треском в лесу. Слышно было, как кто-то тяжелой поступью, ломая сухие ветки лиственницы, пробирался с горы к речке. Темень была такая, что мы, как ни старались, ничего не увидели. Вскоре послышалось шлепанье по воде и шелест травы на другом берегу речки. Сомнений больше не было: невдалеке от нас бродил медведь. В душе каждый из нас ругал себя за то, что ушел с места засады.
— Ну, как? Теперь довольны? — шепотом проговорил Писарев. — Эх, Леня, Леня, так я на тебя надеялся, а ты пропустил такой случай, спрятался! Я стараюсь в сторону отодвинуться, чтобы дать ему возможность убить медведя, а он все норовит сквозь мою спину смотреть.
Мы поговорили, посмеялись и снова забрались в палатку ждать утра.
Задолго до рассвета поднялся ветер. Слабые далекие раскаты грома быстро приближались. И вдруг сильный удар грома прокатился эхом среди гор. В эту позднюю пору раскаты грома были необычным явлением. Яркая молния придавала качающимся от ветра деревьям какие-то фантастические очертания. Ветер усилился, и под утро началась сильная гроза. Полил такой ливень, что густая хвоя пихты, под которой стояла наша палатка, моментально, как губка, пропиталась водой, и большие, тяжелые капли забарабанили по полотну. Деревья гудели под порывами ветра, тысячи ручьев, подобные стайкам мышей, побежали в траве.
К утру мы промокли, стало очень холодно и неуютно. Даже неугомонный Писарев перестал балагурить и молча прижимался к Исаеву, стараясь отодвинуться от полотна палатки. Но палатка была слишком мала для троих, и нас окачивало водой, когда мы прикасались к полотну.
Наступил запоздалый рассвет. Гроза утихла, но низкие тучи продолжали сеять мелкий дождь. Нужно было развести костер, вскипятить чай, но тут Писарев, чья очередь была разжигать костер, сказал:
— Пусть бедняга Леня разведет костер, он так замерз, что нос посинел. Работа немного согреет его.
— Нет, нет, — нашелся на этот раз и Исаев. — Это твое доброе сердце заставляет так говорить. Разжигай, Женя, костер, я еще могу потерпеть, а ты ведь замерз сильнее меня.
Не ожидавший от своего друга такого необычного красноречия, Писарев от удивления свистнул, хитро улыбнулся и пробурчал под нос:
— Видал, как начинает рассуждать мальчик.
Кряхтя и охая, он вылез из палатки, кое-как набрал сушняка, и вскоре веселый огонь развеял остатки окружающей темноты. К тому времени, когда задымил костер, дождь прекратился.
Вскоре в тучах появились просветы и сквозь них, пронизывая хвою и рассыпая на влажной земле яркие блики, проглянуло солнце. Под теплыми лучами земля начала подсыхать, лес наполнился веселым птичьим щебетанием. Поднялось и наше настроение, решили остаться в тайге, пока не добудем медведя.
К полудню совсем распогодилось, ветер утих, и только деревья продолжали ронять, как слезы, крупные капли дождя.
Встреча с медведем произошла неожиданно. Солнце было уже на закате. Над тайгой мягко опускались сумерки. Женя и Леня находились на другой стороне речки, в малиннике. Лежа на берегу речки, я случайно взглянул вверх по реке и увидел черный силуэт зверя.
Размахивая головой, медведь шагал по середине обмелевшей речки. Найдя в котловине рыбу, он ловко подхватывал ее лапой и с силой выбрасывал на берег.
Быстро дослав патрон, с винтовкой наготове, я замаскировался и стал ожидать, пока медведь подойдет поближе. Сквозь просветы между редкой порослью молодой лиственницы мне было хорошо видно, как медведь, выбирая места помельче, медленно пробирается по речушке.
Нас разделяло метров двадцать. Сдерживая волнение, я сказал себе:
— Бить только наверняка!
На нос сел комар, ну, да пусть, не до него сейчас!
Силуэт медведя хорошо вырисовывался на вечереющем небе: вытянув узкую морду, зверь втягивал носом воздух. Я тщательно выделил и плавно нажал на спуск. И в этот же момент почувствовал, что промахнулся: медведь попал на глубокое место и почти скрылся за берегом. Выстрел резко отдался в напряженной тишине. Но пуля, видно, зацепила зверя: он заревел, забарахтался в речке, поднимая тучу брызг.
Вот появилась его голова. С рычаньем, обрываясь, он тяжело выбрался на берег, закрутил головой и, ослепленный болью и яростью, стал пробираться сквозь густую лиственничную поросль. Меня он еще не видел, но искал.
Вдруг медведь повернул голову в мою сторону и уставился на меня. Шерсть у него на загривке поднялась, маленькие глаза злобно сверкнули. Прицелившись под левую лопатку зверя, я снова нажал на спусковой крючок. От сильного напряжения выстрела я почти не слышал, но рука автоматически дослала в патронник новый патрон. Зверь зарычал хрипло и страшно, поднялся на задние лапы, обхватил тонкую лиственницу, и, царапая ее когтями, мягко сполз на мох. Напряжение сразу схлынуло. Только сердце еще гулко стучало в груди.
На земле мертвый зверь показался значительно меньше.
— Ты что же нас не позвал? — вдруг послышался голос Писарева.
Он запыхался; второпях перебираясь через речку, набрал в сапоги воду.
— Боялся спугнуть медведя.
Я все еще был взволнован встречей со зверем, но старался принять равнодушный вид. Мне было немного совестно перед товарищами: собирались охотиться вместе, а получилось иначе.
— Ничего, мы еще встретим медведей и побольше этого, — успокоил я Писарева.
Решили остаться еще на ночь и попытать счастья.
И действительно, на второй день мы увидели еще одного медведя. Писареву даже удалось послать ему вдогонку пулю, но безрезультатно.
Вечером за ужином мы ели свежую медвежатину.
