Вишня Остап
(Из охотничьих рассказов)
Алексею Ивановичу, когда я с ним познакомился, стукнуло уже 76 лет. Он с незапамятных времен охотник. Охотился и по перу и на зверя.
Было время, он охотился и на диких зверей, и на лебедей, разумеется, ранними веснами и поздней осенью, когда гуси и лебеди, перелетая из дальних стран на север и с севера в теплые края, останавливались на наших реках и озерах.
Теперь Алексей Иванович уже на диких гусей и лебедей не охотится.
— Года не те! — говорит он. — А бывало...
Жил Алексей Иванович в селе, возле которого были два озера, соединявшиеся как бы перешейком; между этими озерами были отличные перелеты дикой утки. И как-то так получилось, что с утра утки «тянули» с большого озера на меньшее, а вечером — с меньшего на большое.
На перешейке выкапывались ямки, ямки эти замаскировывались бурьяном, камышами, осокою. Охотники залезали в те ямки и ждали, пока утки начнут свой перелет.
Перешеек был порядочный; можно было выкопать штук пять или семь таких ямок на расстоянии приблизительно ста метров друг от друга.
Охота на тех озерах очень нравилась охотникам-спортсменам — они стреляли уток исключительно влёт не сидели за камышами возле плеса, не ждали, когда слетится сто или тысяча уток, а тогда по сидящим — ба-ббах!
Таких охотников в наших местах не любили, прозывали «шкурятниками» или «массовыми убийцами».
— Ты влёт пальни! А сидячую и палкой можно убить.
Алексей Иванович — бесхитростный и простой человек; у него было благородное сердце охотника-спортсмена, и никогда по сидящим уткам он не стрелял.
Алексей Иванович держал пару гончих: Докучая и Бандита. Гончие прекрасно работали, особенно Докучай, старый уже, сурового нрава пес, который бывало ни за что не бросит зверя и никогда не сколется, т. е. не потеряет следа. Голос у Докучая низкий, октавистый, по-охотничьи — башур.
Бандит был младший, более шустрый, но не такой опытный, как Докучай. Голос у него был красивый, тонкий, заливчатый. Звон-перезвон стоял в лесу, когда гнал зверя Бандит.
И такой псы дуэт в лесу давали, что слушал бы и не переслушал...
И вот однажды вечером, когда мы возвратились бесснежной дорогой с охоты, Алексей Иванович заявил:
— Стар я! С гончими мне уже трудновато! Забери у меня Докучая и Бандита, ты молод, тебе они еще послужат.
— Как это так «забери»? Таких собак и «забери»? — удивился я. — Если уж на самом деле решили не охотиться больше с гончими, я могу купить собак, но взять так, — что вы, Алексей Иванович!
Алексей Иванович сердито махнул рукою:
— Сроду собаками не торговал! Забери! Мне с ними тяжело, а в плохие руки отдавать не хочу.
Я забрал Докучая и Бандита.
Когда я уезжал со двора, Алексей Иванович куда-то ушел... Семеновна, его жена, прощаясь с Докучаем и Бандитом, каждого из них обняла и поцеловала.
— Не обижайте их, — сказала она мне, — хорошие они псы. Докучая на первых порах остерегайтесь: он с характером. Пока свыкнется.
— А где же Алексей Иванович? — спрашиваю.
— В сад ушел. Чтобы не видели, как он плачет...
Не по собакам пустил слезу старенький Алексей Иванович, он отлично знал, что собаки будут в хороших руках, — молодых лет старику было жалко.
Недаром, когда мы бывало ночевали в лугах, Алексей Иванович, глядя в голубое небо, усыпанное золотыми звездами, старческим голосом выводил:
— Запрягайте...
Та й поедем доганяти
Лета молодые...
И вот остался Алексей Иванович без гончих.
— Буду охотиться с Пиркой. На дупеля, на перепела. А коли подстрелю утку, он и утку мне принесет.
Пирка (он же Пират) — старый уже, не очень чистой крови ирландский сеттер. Искать умел и перепела, и дупеля, и бекаса, держал хорошо стойку и понимал не только слово Алексея Ивановича, но и каждое движение. Махнет рукой Алексей Иванович — ложись, мол, — ложится. Махнет вперед — идет вперед. Послушный был пес и ласковый.
О том, чтобы совсем бросить охоту, Алексею Ивановичу в голову не приходило.
— Хоть на горличку. Хоть на воробья. Пока вперед ногами из дому не вынесут — ружья не брошу! — твердо заявил Алексей Иванович, когда Семеновна как-то намекнула: «Куда, мол, тебе с этим ружьем... Бросал бы уже!»
Рассердился тогда Алексей Иванович на Семеновну.
Алексей Иванович — охотник, можно сказать, с самого детства.
Охотился дед, охотился и его отец. Деда своего Алексей Иванович уже не застал, а отцу досталось мороки прятать от маленького Алексея порох и пистоны. Прятали и ружье, отец держал его всегда заряженным — у него была не централка, а шомполка. Хоть пистона и не было, — отец снимал пистон, когда шомполка была дома, — но он хорошо знал, что самое безопасное ружье — все-таки незаряженное и без пистона.
Случалось и с дедом, случалось и с отцом — ружье дома бывало стреляло либо «незаряженное», либо «без пистона».
А вы думаете, что с Алексеем Ивановичем такого не было, когда минуло ему тринадцать лет?
В ту пору отец уже не очень прятал от Алексея ружье, оно висело на стене, на гвозде. Алексей как-то взял да и щелкнул курком. Пистона хоть и не было, а ружье — ба-ббах! Хорошо, что держал он его дулом вниз. Только и всего, что в полу здоровенную яму выбило.
Отца с матерью дома не было.
Когда они вернулись, мать ахнула, а отец строго спросил:
— Щелкал?
— Щелкал.
— А я что говорил?
— Чтобы не трогать ружья!
— Спускай штаны!
Некуда правды деть, хлестал отец поясом Алексея, приговаривая: «Не щелкай! Не щелкай!» — до тех пор, пока мать не выхватила пояс и не сказала: «Будет уж с него!»
После этого Алексей больше не трогал ружья, пока сам отец как-то в воскресенье не сказал:
— Ну, идем в сад, будешь учиться стрелять! Осенью со мной на уток пойдешь. Пора уже!
Радости было — и не говорите!
Вы, наверно, думаете, что Алексей Иванович и в самом деле никогда не стрелял до тех пор, пока отец сам решил учить его стрелять, чтобы сделать из него охотника?
Стрелял. И как еще стрелял!
Началось это с брызгалки из болиголова.
Брызгалка, хотя и не огнестрельное оружие, — скорее это гидропульт, — но все же и она приучала к глазомеру.
Наберет бывало в брызгалку маленький Алексей из лужи у колодца чего-то такого, что даже и водой не назовешь, и подкрадывается к коту. Кот хитрый, сразу на яблоню, с яблони на стреху, со стрехи на чердак, — и нет кота. В кота трудно было попасть.
А вот в курицу легче. Курица сидела под печью в хате, упорно сидела, не удирала. Ну и проклятущая курица была! Только бывало подойдешь к подпечку — сразу — рльрльрльрльрль! — как заквохчет, да прямо в икру как клюнет! Пребольно клевалась подлая курица! Вот ее из брызгалки как прыснешь! Ох, и крику ж тогда в хате! Курица кудахчет, по хате прыгает, яйца под курицей мокрые, из гнезда жидкая грязюка льется... Весело!
А уж когда прибежит на шум мать, тогда конец. Брызгалка разлетается, ударившись об пол. К этому присоединяется материнский шлепок, и Алексей с криком: «Я больше не буду!» — мчится через перелаз на огород и в картофельную ботву. Там уже можно отдышаться.
А из хаты несутся вопли:
— Я тебе покажу брызгалку! Самого, ирода, под печь на яйца посажу! Чтобы знал, как курицу обливать!
Дрожит Алексей, всхлипывает, лежа в борозде. Дрожит и думает: «Не усижу я в подпечье на яйцах. Убегу!..»
Долго мать бранится и шумит, шумит до тех пор, пока сено под курицей не переменит, яйца не перетрет.
А когда угомонится, — это уже к вечеру день клониться начинает, — тогда окликнет сына:
— Где ты там запропастился! Вылезай! Иди, молока выпей!
— А вы не будете бить, мама?
— Ну иди уже, иди! И чтоб не подходил мне к курице!
— Не буду, мама, ей-бо, не буду!
Помирились...
Брызгалку сменяет бузиновая рогатка.
Бузиновая рогатка — оружие весьма популярное и очень распространенное среди будущих охотников.
Жертвами этого оружия чаще всего бывают мухи, маленькие лягушата, цыплята и прочее.
Муху можно из рогатки убить, лягушат и цыплят лишь напугать.
— Пук! — а цыпленок только — скок! — да и озирается на все стороны, что это с ним случилось, что он так подпрыгнул! Курица тоже обеспокоена, наклоняет набок голову и одним глазом пристально всматривается в небо: не коршун ли?
— А рогатка какая была! Такой рогатки, как у Алексея, на всей стороне не было! — вспоминал Алексей Иванович. — Послюнишь бывало войлок да скатаешь из него шарик — тугой-претугой! — да как стрельнешь им! Так шарик бывало выше макушки березы летит! Вот какая рогатка была!
После рогатки дело подошло уже к настоящему, огнестрельному оружию.
Отец собирался от шомполки переходить на централку и купил пять штук медных патронов 12-го калибра.
Об этом Алексей рассказал одаренному Ильку. Илько сразу же:
— А ты укради один патрон — пистолет смастерим!
Долго выстругивали ложу для пистолета, долго прикручивали проволокой патрон к ложе... Наконец, прикрутили.
Частенько только пришлось наведываться к заветному ящику отца, где он прятал порох, проволоку, пистоны и прочие охотничьи принадлежности.
Наконец, порох есть и спички есть.
Набили патрон порохом и отправились на берег.
Алексей, отвернувшись, держал пистолет, а Илько подносил спичку.
— Вот бабахнуло! Ну и бабахнуло! Даже отголоски вдоль берега пошли!
Отца не было дома, а мать, когда Алексей явился домой, спросила:
— Кто это на берегу бабахал?
— Это барчук воробьев палил! — ответил Алексей.
— Нечего им, этим барчукам, делать, так они воробьев пугают! А ведь не маленький!
Стрелял Алексей из пистолета, хоть и не часто, — порох трудно было доставать, — но все же стрелял.
Однажды они с Ильком решили, что их пистолет не очень громко бьет. Нужно, чтобы звук был громче.
Порох насобирали постепенно.
Набили патрон щедрой рукой, чуть ли не полпатрона порохом засыпали.
Отошли подальше от хаты, к подлеску, в тальник.
Протянул Алексей руку с пистолетом.
— Поджигай, — говорит Ильку, — а сам падай!
Илько чиркнул спичкой, ткнул в патрон, а сам на землю. Ох, бабахнуло! Ох, и рвануло!
Разлетелся патрон на куски, а осколком так и срезало у Алексея ноготь на большом пальце.
Не будем уточнять, как и что было потом. Скажем только, что было больно, было грустно, было стыдно. Пришлось к Александру Петровичу, к фельдшеру, идти — мать повела.
Срамил он, срамил Алексея:
— А еще сын охотника! Да еще какого охотника! Ну, куда это годится?
Вот сколько всего было, пока Алексей Иванович не стал настоящим охотником.
Как-то одним августовским днем захотелось мне проведать старенького Алексея Ивановича — давно уж я его не видел.
Поехал. Прихватил с собой ружьишко на всякий случай, авось, думаю, где-нибудь постою на перелете...
От небольшой железнодорожной станции в степи до Алексея Ивановича пять километров прошел я межами. Копны вокруг, копны да копны. А кое-где уже и скирды стоят. Колхозные скирды.
Пришел я к Алексею Ивановичу. Встречает меня Семеновна.
— Здравствуйте, — говорю. — А где же Алексей Иванович?
— Поплелся с ружьем да с Пиркой подманивать перепелов! Ничего я с ним поделать не могу. Хворал он последнюю недельку, кашлял все и лихорадка была. Фельдшера вызвала — банки ставил. А сегодня, чуть полегчало — встал, позавтракал да за ружье: «Пойду, — говорит, — я на просяное поле, может, какого перепела подстрелю! Болезнь мою солнцем выпечет, ветром выдует. А на печи куда-то болезнь денется, так во мне и останется», — и пошел.
— А где ж это поле у вас?
— Недалечко за селом, вдоль шляха на Мандриковку. Просо еще не косили, а пшеницу вдоль проса комбайном выкосили; там, говорят, перепелов — видимо-невидимо.
— Ну, пойду, — говорю, — поищу Ивановича. А может, и сам перепелами побалуюсь.
Алексея Ивановича я увидел еще издали. Дай, думаю, погляжу, как старик за перепелками охотится.
Свернул я на жнивье и зашагал, хоронясь за стогами.
Подошел, стал за копной, наблюдаю. Старик меня не видит.
Смешная и трогательная картина открылась моим глазам...
Сидит Алексей Иванович на снопе (вдоль поля снопы еще не были сложены в копны), а вблизи бегает, собственно не бегает, а ходит Пирка. Ходит «челноком», как и полагается настоящей охотничьей собаке. Шел-шел Пирка и вдруг остановился. Повернул голову к Алексею Ивановичу и смотрит. Алексей Иванович, вижу, поднял руку. Пирка лег. Встает потихоньку Алексей Иванович, и не спеша — основательно не спеша — идет к Пирке. Подождал, взял ружье на перевес, ступил шага три — сорвался перепел. Алексей Иванович выстрелил, перепел упал. Алексей Иванович снова сел на сноп. Пирка поднялся, пошел, не побежал, а именно пошел, — и отнюдь не торопясь нашел убитого перепела, принес и положил перед Алексеем Ивановичем. Постоял немного, пока Алексей Иванович махнул рукою: «Вперед!» Пирка снова «челноком»... Остановился. Потом лег. Поднимается снова Алексей Иванович... Так и охотятся. Пока перепела найдет Пирка, — отдыхает Алексей Иванович. Пока до перепела дойдет Алексей Иванович, — отдыхает Пирка.
Долго я стоял, любуясь работой двух состарившихся друзей. Если Алексей Иванович «мазал», Пирка поднимал голову и долго на него смотрел.
Алексей Иванович, закладывая в централку патроны, говорил:
— Ну, не сердись, Пирка, бывает!
Подошел я к Алексею Ивановичу, поздоровался:
— Как здоровье?
— Прыгаем. Вдвоем с Пиркой прыгаем. Видите, мы уже с ним полдесяточка укатали! — показывая на сумку, улыбнулся Алексей Иванович.
Всю жизнь с ружьем! До последнего вздоха! Благородная страсть благородного человека!
