Зуев Д. П.
Лесная красавица
Хороводом кружатся снежинки и, не долетев до земли, лебяжьим пухом ложатся на хвойные веера елового лапника. Суток не проходит без пороши. Деревьям стало тесно в чаще, смотришь — и не узнаёшь знакомых мест.
Величавы картины зимнего леса. Зайдешь в чащу, и невольно слышатся мелодии незабываемого «Ивана Сусанина».
Глаз не оторвать, глядишь и не наглядишься на хрустальные кружева кудряво-развесистых берез.
Высоко вскинули головы-маковки, будто на праздничный показ парадно встали во весь рост стройные кипарисы севера — зеленые елки. На их хвойных кольчугах лучисто искрится фосфорический блеск кристальных снежинок.
Луч солнца зажигает елку днем, луна — ночью. Не гаснет колючий костер хвойных иголок в хрустальном блеске инея.
На самом конце ели — диво, настоящая живая игрушка — краснопер-клёст. Только ему, баловнику, прямо не сидится, он вниз головой опрокинулся, словно яркий попугайчик. Клювом шишку лущит.
Пепельно-голубая белка тоже примостилась на елке, потешно держит шишку передними лапками; шустрая игрунья грациозно грызет семечки.
А вот на соседнюю елку уселась «синяя птица» — голубокрылая сойка. Хищным глазом воровато заглядывает под навись снежных козырьков.
Последний месяц в году — декабрь — уходит торжественно. В комнатах москвичей душисто благоухает свежая зелень хвои. Играют всеми цветами радуги праздничные новогодние елки. И в перекличку с огнями разряженных елок блистают огни Москвы. Радуга огней опоясала столицу мира и труда.
Сияют красные звезды Кремля! Они видны далеко-далеко...
А у седых от инея древних кремлевских стен нежно ласкает взор припорошенная снежком нежная зелень елей.
Новогодняя радость прочно вошла в жизнь советского народа. Многое сбылось, еще больше сбудется. Преобразуется природа. В степях — леса и моря, станут рядом елка и лимон на Украине, встречается флора севера и юга, как Волга с Доном.
Наша елка — символ любви к родному лесу.
Леса учат человека понимать прекрасное, говорил Чехов. А прекрасное — это наша жизнь.
Тайна лесной ночи
Группа юных следопытов, совершивших лыжный поход по Подмосковью, нашла на лесной полянке загадочные следы. Ровный пунктир круглых ямок — оттисков лап — у опушки леса перешел на скорый аллюр. Галоп следа оборвался тычком в снежной лунке. У ямки виднеется веерный росчерк крыла. По сторонам такие же разворошенные снежные ямки и следы прыжков зверя. Воображение следопыта дорисовало живую картину ночного приключения.
А дело было вот как.
...Из опушки леса выглянула темная мордочка: блестят хитрые глазенки, белеет манишка горла.
Лиса! Ей некогда. Рядом красивые елки — новогодние именинницы прекрасного русского леса. А у нее на уме другое. Пером пахнет...
Туловище зверя слилось с бронзовым кустом можжевельника. Насторожилась лиса. Выбегает она на поляну, и будто наперегонки с ней мчатся по лунному снегу текучие тени облаков. Лисьи глаза жмурятся от фосфорических огней на снегу.
На луну наплывает легкое облачко. Вслед за лисой бежит туманная дымка, течет тень по блещущей снежной парче поляны. В наплывах тени гаснут искры, меркнут блестки снежинок. Летучее затмение снега. Проносится облако, затмение сбегает с луны. И волшебно меняется снег. Дымок голубой тени от облачка гонится за лисой, скользит по снегу.
Снова рассыпаются лучистые алмазы. И лисица бежит, оставляя за собой пунктир ровного следа. Пышен снег, и нежен след. Только одна лиса может вытянуть такую прямую струну ямок. На хитрый глазок навернулись неровности снега; синие тени в лунках на поляне. От опушки на середину поляны лиса кошкой крадется, как охотник по следу. Вот она волнисто зарулила хвостом и быстро и высоко прыгнула влево.
Все четыре лапы и морда броском прянули в одну точку...
Склубился столб снежной пыли. Миной взорвался сзади сугроб. В снежной ямке что-то затрепетало. С хлопотом шумно взлетел косач-тетерев. Черным крылом приподнял он кверху хвост лисы. А ее морда и лапы попусту уткнулись в снег.
Хотелось ей врасплох схватить сонную тетерю, спрятавшуюся от мороза в снежном убежище. Да вот не вышло. Хитрая Патрикеевна промахнулась. Косач тоже себе на уме. Корку наста сзади пробил, молча вылетел. За ним взорвалась рядом на крыло серая тетерка. Та все-таки по-куриному опротестовала ночной переполох, команду сердито прокудахтала: «Ко-ко-ко! Всем на крыло!»
Лирой распустил хвостовые перья петух, черным веером помахал лисице сверху и... до свиданья.
Облизнулась лиса, — в рот курятина не попала. По-кошачьи хвостом вертит, провожает жадным взглядом счастливца. Видит око — да зуб неймет.
Весело смеется ясный лик месяца, смотрит на озадаченную промахом лисичку.
А тут еще кругом взрывы снега, осиянный дождь блесток. Кверху взмывают по сигналу тетерки птицы из спальных лунок. Потревожена вся стайка. Подальше от греха. Неровен ночи час, — лисе на ужин попадешь в лапы.
Лиса заметалась. Ноги у зверя прытки, да крыло у птицы порезвее машет.
Лопот трепетных птиц стих, умолк лес. Но следы на снегу утром поведали юному следопыту тайну лесной ночи.
Беляк меняет адрес
Зима облепила хвойные дерева, снеговей опушил лес пышными кружевами жемчужной нависи. Как союзнику, рад снегу беляк — пугливый зверек. Тихо в заячьих покоях среди родимых осинок и елочек.
На заячью беду не всюду одинаково стало бегать. На поляне снег скорей грубеет, а в чаще по рыхлому сугробу труднее прыгать. Глубже здесь вязнет лапа, чем на поляне. А там зайцу делать нечего, — ведь осины не растут на поляне. Надо менять адрес, другую квартиру искать.
Смеркается... Заяц поднялся с дневной лёжки, вылез из-под елки, встал на задние лапки, осмотрелся... Звезда подмигнула косому — пора! А врагов-то полон лес! Зайчик страшится ушастого филина, белой полярной совы, лисицы, волков. Но пуще всего боится он лесной кошки — того и гляди, рысь с вершины, как с неба, прыгнет на спину.
Послушал заяц, ушами поводил. Вдруг что-то звонко треснуло, точно выстрел из пистолета. Беляк в испуге присел, невидимкой затаился на снегу. Страх прошел. Знаком зайцу этот мирный звук. Сухое дерево морозом покоробило.
За день проголодался зайчик, скорей принялся за горькую осиновую корочку. Попировал беляк и пустился вскачь то вдоль, то поперек леса. Новую жизнь ищет.
Запомнил заяц, с какой стороны днем глухо доносились дальние и вовсе не лесные звуки: «Тпру! Но-о! Пошел!» Кашляли люди, ржали лошади, лаяли собаки. Потом все стихло. Это проехал санный обоз. Стало быть, там и дорога. И помчался заяц туда. Тяжело скакать, вязнут лапы. Луна еще некстати дежурит до утра. Скорей бы поспеть на желанное место!
Расчеты зайца оправдались. Сена с возов натрусилось здесь вволю. Вот находка! До отвала наелся заяц и заспешил домой — в лес...
Забрался под хвойный балдахин, зарылся в снег, головой обернулся к следу. И заснул лупоглазый с открытыми, по-бараньи навыкат глазами.
На пелене снега видны отпечатки прыжков: пара следков поперек хода и пара продольных — один за другим. Охотнику знаком этот почерк лап зверя.
«Смотри, вон куда я пошел», — говорила утром следопыту-стрелку печатная письменность пороши.
На снегу осталась визитная карточка с дневным адресом зверя.
Ночная охота
Свет суток прибывает поминутно, коротки деньки, все еще тусклые и бледные в самом холодном месяце года — январе. Зато морозные ночи при луне прозрачно ясны среди светозарных снегов. Темен день, да ночь светла.
Пухло расстилается светлая даль полей до темной грани леса. Чернеет кайма можжевельника по склонам, и ясный холм в перине рыхлого снега кажется гигантской шапкой из белого меха в темной оторочке.
В лощине не то стоят, не то сбегаются, как кочки, вздутые подушки занесенных метелью кустов. Светло так, что и мышь видна на сияющем снегу.
Колхозные охотники ночью стреляют из засады зайцев, лисиц, волков на приваде, а иногда и тощих медведей-шатунов, поднявшихся раньше времени из берлог или не успевших залечь от голода.
Снег глубок, собаке невмочь плавать в рыхлом сугробе. То ли дело скоротать ночь на гумне. Даже хитрая лисица не почует стрелка здесь, где так стоек запах душистой ржаной и яровой соломы.
Без облавы, без собак, без флажков, без дальних лыжных переходов — засидки на ночной охоте интересны всем, а особенно юным охотникам колхозов.
Днем видишь только встревоженного зверя. В панике нарывается заяц на глаза охотника. А ночью непуганого на вольном покое наблюдаешь скрытно.
Милое дело — караулить зайцев по ночам с ружьем в сарае гумна, на соломенном омете, на стогу сена.
...Мороз крепчает. Дыхание застывает серебряным инеем на воротнике тулупа. Погреться бы, но руками размахивать нельзя, шорохом отпугнешь зверя. Таишься, как разведчик в дозоре.
Обманчиво и призрачно неверное освещение луны. В глазах двоится, кусты, как живые, так и прыгают... А моргнешь — сразу видимость улучшается.
Охотник на практике с детства постигает искусство видеть и стрелять ночью. Еще мальчишками в деревне бывало мы учились ночной стрельбе по зайцу на гумнах.
Охотники приноравливаются при луне глядеть вкось. Прямо глазу плохо видно, а взгляни немного вкось, и виднее будет цель, яснее разглядишь невидимку на снегу — зайца. Каждый может сам убедиться в этом при взгляде на слабо светящийся предмет.
Сидишь-сидишь, и чего только не почудится в льдисто-голубом просторе ночного поля. Днем засветло, старайся запоминать место обстрела, все кругом примечай, а то кочку, козырек сугроба, кустик бурьяна за зайца примешь сгоряча.
Час-другой на лунной вахте в сарае сидишь с ружьем, в валенках, укутанный тулупом. Хорошо осмотрелся, все подозрительные затемнения на снегу взяты на учет. Ничто нигде не двигается. И вдруг...
...В опаловом свете луны скользнула короткая тень по снегу. Будто бы от облачка, а небо по-прежнему ясно.
По серебристому полю катится колобок, похожий на завиток сизого дымка. Бежит заяц, а кажется, куст перекати-поле несется кувырком, подбрасывается ветром.
Голубовато-седой клубочек летит, мчится ближе. Набегает тень, и меркнут искры на снегу, а следом за тенью луч лунного света вновь зажигает звезды снежинок.
И вот уже ясно видна фигура бегущего скачками зайца. Ружье в руках ходуном заходило. Охотник волнуется. Сердце тревогу бьет...
Но что же это такое? Русак сел, отпрыгнул вбок, и покатил косой лунатик обратно в поле. Образумился? Вот незадача! Оборотнем трофей исчез в лунном сиянии снегов.
Какая досада! Подшумел, думаешь, напугал зверя даром. Пропала, решаешь, ночь.
А ты, стрелок, не унывай. Жди. Это только заячья церемония. Скоро он вернется.
Так и есть. Вон заяц прикатил и сел у приготовленной привады. На задние лапы встал, оглядывается. Интересно: сколько тут гостю гостинцев! Торчат ивовые ветки, стоит снопик немолоченного овса, растрясены пучки сена.
Ружье наизготовку, а где же цель? Загадочно пропала. Знамо, заяц тут, где-то рядом. А на мушке ружейного ствола нет, одни снежно-голубые миражи — неясно дрожат голубые светотени. Оказывается, только на прыжках виден силуэт зайца, а как приостановится, начнет медленно подходить к ивовым веткам, то уж изменяет зрение, расплывается, улетучивается заяц вмиг из глаз. Удивительно, словно куриная слепота приключается с охотником.
Вот заколебалась тень у веток, и опять замечается движение зайца. Он здесь! Целишься в то место, где на снегу синеет дымком тень.
Гром выстрела. Гулко взрывается голубой простор лунной ночи. Созвучно отозвалось снежное пространство, согласно загудел бор,
Тень ожила! Промах! Хорошо виден заяц на бегу. Бросился косой опрометью наутек. Охотник без поля.
Увы, так часто бывает при обманчивом свете луны. Палят в тень вместо зайца.
В этом весь секрет ночной стрельбы — отличить зайца от его тени, которая виднее. Луна слева — бей левее тени. Луна справа — правее и целься в пятно посветлее. Там заяц. По опыту научишься выцеливать ночью не тень, а менее заметную, светлую фигуру самого зайца.
Начинающим охотникам полезно на гумнах потренироваться в лунную ночь.
Зимние засидки ночью — замечательная школа терпения и глазомера, экзамен на меткого стрелка.
