Беляев А.
Темной ночью, еще задолго до рассвета, старый Тихон вышел на крыльцо своей лесной избушки.
Свистнув собаку, он спустился с крыльца, привычной походкой заковылял по тропинке, чутьем и по памяти угадывая направление. Путь его лежал через падь и болото к старому, заросшему у берегов озеру.
Озеро это, с большим зеркалом воды посредине, было мелко и живописно.
Оно привлекало к себе на кормежку и отдых множество птиц. Гуси, утки целыми табунами жили тут среди прибрежных кустов и зарослей, не смея, однако, выплывать на середину.
Там по-хозяйски расположилась и большая семья лебедей. Белые, как снег, гордые красавцы даже близко не подпускали к себе своих серых собратьев.
За лебедями-то и направился Тихон. Ему во что бы то ни стало нужно было добыть одного из них для экспонирования в краеведческом музее.
С этой просьбой обратились к нему, как к лучшему местному охотнику, научные работники из города.
Лебединое стадо он выследил уже давно, еще в начале лета. Затаившись в кустах, он наблюдал, как лебеди парами строили гнезда, видел потом, как отправлялись в первое свое плавание под присмотром старших маленькие серые лебеденыши.
Пушистыми, живыми комочками суетились они вокруг своих величавых родителей. Смешно барахтались в камышах, жалобно пищали, заблудившись в осоке, и, подражая большим, забавно взмахивали на солнце еще не оперившимися крылышками, выпячивая при этом груди и вытягивая шеи.
К середине осени, когда вода стала холодной и узколистый ивняк на берегах порыжел от первых утренних заморозков, маленькие лебеденыши подросли. Они оделись в крепкое перо, начали громко кричать, все чаще и чаще стали подниматься на крыло. Теперь они много летали, купаясь в багряных лучах осеннего солнца.
Прошло еще немного времени, и стадо стало строиться в косяк.
Весь белый, как мраморное изваяние, вожак собирал лебедей и первым поднимался в воздух. Он неторопливыми кругами летал над озером, терпеливо ожидая, когда один за другим к нему подтянутся остальные члены семейства.
И когда последний из молодых отрывался от воды и вставал на свое место в общем строю, вожак еще раз облетал озеро и только тогда уводил стадо далеко-далеко, к синим горам, неровной цепочкой возвышавшимся на горизонте.
Тихон провожал их взглядом до тех пор, пока они не превращались в маленькие, чуть заметные, точки. И только после этого он обычно уходил из засидки или же начинал охоту на гусей.
Но вот однажды, наблюдая в небе очередную тренировку пернатых, Тихон заметил на озере одиноко плавающего большого лебедя. Лебедь, не отрываясь, смотрел на своих товарищей, парящих высоко над ним, но сам не поднимался. Это удивило охотника.
На другой день Тихон пришел к озеру пораньше, чтобы увидеть, как птицы будут взлетать в воздух. Он внимательно проследил за ними, но ничего не заметил. И лишь тогда, когда все они были уже высоко в небе, из камыша выплыл еще один лебедь. Тихон сразу же узнал его. Лебедь жалобным голосом прокричал что-то вслед своим улетающим товарищам и опять забился в камыши.
Не поднялся он со стаей и на следующий день. И еще, и еще раз остался один, а когда однажды сильный порыв ветра дунул ему под перо, Тихон заметил, как правое крыло птицы беспомощно метнулось по воде и неестественно повисло на боку.
Тихон сочувственно присвистнул:
— Эге, брат! Да у тебя, видно, крылышко не в порядке. Жаль... жаль... Некстати это, как бы ты у нас не зазимовал.
Сожаление охотника было искренне.
Старик любил лебедей. Он всегда от души восхищался действиями этих птиц. И за всю свою долгую жизнь не убил ни одной из них. Да и сейчас, если бы не поручение, переданное ему с попутчиком из города, он ни за что не стал бы стрелять в лебедя.
Но раз надо, значит, надо.
Однако здоровых птиц старик заранее решил не трогать. Он думал сейчас лишь о том, как ему будет сподручнее добыть подранка.
«Подранку все равно не жить, — рассуждал он, успокаивая себя. — Если и лиса не съест его, так он в стужу непременно замерзнет. А я хорошим выстрелом и его от напрасных мучений спасу, и задание выполню».
...И Тихон шагал по узкой тропинке, стараясь не спотыкаться о валежник.
Край неба на востоке чуть-чуть забелел, но в лесу стало как будто еще темнее. Охотник ускорил шаг. За последние два дня ветер начал крениться к северу и погода заметно стала холоднее. А раз так, значит, не сегодня-завтра жди зимы. Тайга сурова, она шутить не любит. Забирает круто, и уж если возьмет по-настоящему, то держись. Осень может смениться зимой в течение нескольких часов. И бывает так, что утром день начинается с холодного проливного дождя, к обеду ветер становится еще суровее и злее, а к вечеру полетит белыми хлопьями снег и, покружившись, уляжется по всей тайге белым, праздничным покрывалом. Конец тогда всему живому, не подготовившемуся достойно к этой встрече.
Но зверь и птица обычно заранее чувствуют этот момент, и всякий спешит вовремя убраться восвояси.
Тихон пришел к озеру, когда алая заря уже разгоралась на небе.
Необычный громкий птичий шум и гомон подсказали ему, что птица спешно собиралась к отлету. А это значило, что вот-вот должны были ударить холода.
В воздух то и дело поднимались табуны уток. Они с шумом отрывались от воды, строились в косяки и улетали на юг, к солнцу, к теплу.
Тихон пробрался в засидку и быстро оглядел озеро. Лебеди еще не улетали, но их поведение подсказывало ему, что они покинут его сегодня и, может быть, даже сейчас, утром.
Они уже готовились к отлету: оправляли перья, пробовали на взмах крылья, чистили клювы. Их было много, издали казалось, что на воде плавает большая снежная глыба.
Охотник тихо сидел в засидке.
Крики между тем усилились. И скоро охотник услыхал мощные удары крыльев по воде. Стадо взвилось вверх. И только у камыша одиноко забился, силясь догнать товарищей, уже знакомый Тихону лебедь. Он бился долго, делал отчаянные усилия, стараясь взлететь, но сломанное крыло не повиновалось. И лебедь, казалось, вдруг понял это, понял свою обреченность и как-то неожиданно затих, весь распластавшись по воде. Тихон наблюдал все это, и сердце его мало-помалу наполнялось теплым сочувствием.
Он причмокнул языком, покачал головой.
— Эка жалость, эка жалость, — повторил он несколько раз. — И как это ты крылышко себе сломал?
Вдруг лебедь поднял голову, вытянул шею и издал пронзительный крик. Отрывистый, резкий, он прозвучал как укор, как отчаянная мольба, как желание остановить, вернуть тех, кто уже высоко кружил над озером,
В ответ на этот призыв стая разноголосо закричала и взвилась еще выше.
А оставленный лебедь затрубил жалобную песню. Звук ее, как голос флейты, повис в воздухе и скоро утонул, затерялся в общем оживленном веселом гомоне. Стадо улетало все дальше и дальше. Неторопливо махая крыльями, птицы поднимались все выше и выше и скоро были уже видны лишь маленькими точками...
Постояв еще немного в засидке, Тихон вылез из кустов и подошел к воде. Лебедь сразу же заметил его. Он оборвал свою песню и, взмахнув крыльями, быстро поплыл.
Тихон помахал вслед ему рукавицами и усмехнулся:
— Ишь ты, сурьезный какой. И знаться не хочет. Вот изловлю я тебя, — подумал вдруг вслух старик, — будешь тогда знать! Куда поплыл? — и он погрозил ему пальцем.
Мысль о поимке лебедя пришлась ему по душе. «А что, коли и на самом деле попробовать живьем его взять? — снова подумал Тихон. И, толком не решив еще, как он это сделает, старик почувствовал прилив радостного настроения.
«Была не была! Попробую! — задорно хлопнул он в ладоши и, вспомнив вдруг свое намерение убить лебедя, укоризненно покачал головой: — Убить. Это самое что ни на есть последнее. А вот живым его поймать да рану залечить — это да», — невольно подумал он, забыв в этот момент обо всех поручениях.
Но теперь надо было ждать, когда замерзнет озеро, иначе о поимке лебедя нечего было и думать. Морозы стояли уже не за горами, Тихон это знал.
И действительно вечером того же дня пошел дождь. Холодные капли его сердито барабанили в окно избушки. Ветер гудел в трубе, свистел под крышей. Дождь начал утихать лишь к ночи, но среди мелких его капелек то тут, то там замелькали белые снежинки. Стало еще холодней, стекла в окнах запотели.
В полночь снежинки закружились роем, а утром завыл, заревел буран, застилая белой пеленой землю и небо.
Тихон то и дело подходил к окну, дул на замерзшее стекла, пальцем протирал в тонком ледке маленький глазок и смотрел на улицу. Мысли его уносились к озеру, туда, где вчера еще плавал прекрасный лебедь: «Что-то теперь с ним?»
К вечеру второго дня снежная буря утихла. Облака разошлись, небо просветлело.
Яркие, колючие звезды высыпали по всему небу. Сугробы неровными, причудливыми рядами пролегли меж деревьев. Зима прочно вступила в свои права.
Рано утром Тихон достал лыжи, надел полушубок, валенки, вскинул на плечи ружье, взял большую плетеную корзину, кусок старой сети и пошел к озеру, напрямик прокладывая лыжню.
Старик заметно волновался: зима завернула круто, того и гляди стряслась с птицей беда, мороз шутить не любит.
Озеро он нашел крепко скованным льдом. Но возле ельника, над тем местом, где со дна били ключи, зияла черная полынья. Здесь вода не замерзала почти всю зиму, и белый парок поднимался тоненькими струйками кверху даже в самые лютые морозы.
Тихон козырьком приложил руку к глазам и, щурясь от ослепительного блеска снега, вглядывался под ельник. Там в черной воде как ни в чем не бывало спокойно и важно плавал лебедь.
— Ага, приятель, жив! — весело крикнул ему старик, подходя к полынье.
Но лебедь, еще издали заметив его, вытянул шею и зло зашипел.
— Ну ничего, ничего, не серчай, — миролюбиво успокоил его Тихон, — мы твою персону не шибко побеспокоим, чай, не враги тебе. Поймаем да в корзинку, только и делов. Ну, чего шипишь? — и, попробовав палкой лед у края полыньи, он еще ближе подошел к воде...
Выбросив сеть, Тихон накрыл ею полынью.
Птица яростно забилась под сетью. Голова ее проскочила в ячейку, крылья запутались в тонких нитках. Тихон проворно потянул за веревки и, подпустив сеть под лебедя снизу, осторожненько вытащил его на снег. Но лебедь не сдавался и изо всех сил продолжал биться в сети. Тогда Тихон, не долго думая, накрыл его сверху полушубком и в таком виде уже почти без труда сунул в корзину. Там, на сене, лебедь сразу притих. И Тихон, собрав свои снасти, пошел домой.
Дома он надел на голову лебедю рукавицу, скрутил ему лапы и, хорошенько привязав потом к скамейке, принялся осматривать поломанное крыло. Место перелома он нашел сразу, это нетрудно было сделать. Потом старик выточил из полена легонькие, тоненькие лубки и, составив кость, зажал в них крыло. Он крепко перевязал лубки тряпкой и, сложив, как полагалось, крылья у птицы на спине, спутал их путами. После этого он освободил лебедю лапы, снял с головы рукавицу и опустил его на пол.
Птица сейчас же забралась под стол и забилась там в угол, не переставая шипеть.
Тихон поставил перед ней миску с водой, набросал в нее зерна, накрошил хлеба. Два дня лебедь не дотрагивался до еды. И все шипел и шипел, стоило только Тихону заглянуть к нему в угол. Но на третий день хлеба в миске не оказалось. Пропало затем и зерно. Старик заулыбался.
— Ну, дело будет, раз есть начал — значит, все пойдет как по маслу!
Недели через две после этого, лежа однажды на печке, Тихон увидел, как лебедь потихоньку вылез из-под стола и, выйдя на середину комнаты, долго смотрел попеременно то одним, то другим глазом на огонек лампы. Потом, очевидно насмотревшись вдоволь, он подошел к печке и, вытянув длинную шею, поочередно начал заглядывать во все горшки и кастрюли. В одной кастрюле он нашел кашу и быстро принялся клевать ее, мелко разминая в клюве.
Старик дал ему вволю наесться и, громко хлопнув в ладоши, крикнул:
— Кыш, жулик!
Неуклюже переваливаясь с боку на бок, лебедь побежал в свое убежище. Но, просидев там около часа, вылез из-под стола снова. И с этого дня уже смело начал разгуливать по всей избе.
Так прошел месяц, за ним второй. Зима становилась все суровее. Крепчали морозы. По ночам избушка потрескивала и окна ее покрывались толстым слоем льда.
За это время отношения между охотником и птицей во многом изменились.
Лебедь теперь уже не боялся Тихона. Он смело ел из миски, когда Тихон держал ее в руках и позволял ему гладить себя. А если случалось старику задерживаться день или два на охоте, лебедь всегда встречал его приход радостным криком.
Привык и Тихон к своему питомцу. Он заботливо кормил его, каждый день менял у него подстилку из сена и все хотел научить птицу отзываться на кличку «Белый». Но птица, хотя и стала со временем настораживаться и поднимать голову при этом слове, до конца все же так и не поняла, чего от нее хочет хозяин.
Приезжали к Тихону гости, прибегали ребятишки из соседней деревни посмотреть на белоснежного красавца. Лебедь спокойно позволял всем любоваться собой, но гладить себя не давал никому. И стоило только неосторожному гостю протянуть к нему руку, Белый сейчас же вытягивал шею, шипел и, не стесняясь, больно клевался.
Однажды Тихон принес в дом котенка. Котенок был хорошенький, пушистый, он забавно играл на руках у старика. Увидев лебедя, котенок сначала испугался, но потом, осмелев, подскочил вдруг к нему сзади и уцепился лапой за перья хвоста. Белый, зорко наблюдавший за ним, мгновенно повернулся и с такой силой стукнул его клювом по голове, что животное опрометью бросилось под печку и не вылезало оттуда целый день.
Видя все это, Тихон рассердился на птицу:
— Ты что же это взъерепенился так? — грозно крикнул он лебедю. — Ишь какой недотрога! И поиграть-то с ним нельзя! Кот он ведь тоже существо умное, и тут к делу приставлен: мышей ловить, — а ты его бьешь. Нехорошо это, ай как нехорошо!
Белый внимательно посмотрел на старика, но от печки не отошел и зашипел еще злее.
Так незаметно прошла зима. И вот как-то раз, ясным солнечным днем, Тихон развязал птице крылья и снял лубок. Лебедь призывно крикнул и с силой взмахнул крыльями. Он не взлетел, но встряхнулся, видно с наслаждением, привстав на крепких ногах и вытянув, как при полете, шею. Как прекрасен был он в этот момент: большой, белоснежный, величественный! Старик залюбовался им от души.
Начались весенние оттепели. Все чаще небо стало голубым. Заблестело солнышко. С крыш и еловых лап упали первые капли. Лужицы воды появились на дорогах. Веселее зазвенели голоса синиц.
Тихону из города прислали письмо.
«Уважаемый Тихон Савельевич!
Еще осенью просили мы вас сделать нам для музея чучело лебедя, но до сих пор не получили на свою просьбу никакого ответа. В чем дело? Недавно нам стало известно, что в данный момент вы располагаете прекрасным экземпляром лебедя-шипуна. Сообщите, пожалуйста, можем ли мы на него рассчитывать.
С уважением научный сотрудник краеведческого музея».
Тихон прочитал письмо, бросил его в печь и потом целый день был не в духе.
— Это кто же тут экземпляр? Белый, что ли? Ну и ну, — ворчал он, качая головой... — Такую птицу редкую, такого красавца велят сеном набить!
Тихон накрошил в миску вареной картошки, налил воды и поставил на пол.
Лебедь не торопясь подошел к еде.
— Ничего я им не отвечу, — решил старик, — или напишу, что «экземпляр» улетел. Улетел, да и все. Ловите, мол, сами, а не то ждите осени. Я ведь им ничего не обещал. А то, что хотел добыть птицу, так это дело мое. Хотел да расхотел. Не убивать же мне и впрямь Белого?!
Так шло время. Весна в том году выдалась дружная. Теплый ветер быстро согнал снег, обнажив землю и желтую, прошлогоднюю траву.
В лесу запахло прелым листом, и терпкий, удушливый запах багульника поднялся над болотами. Налились соками почки на деревьях. Крохотные зеленые листики вылупились из-под их твердой, блестящей чешуи. Птицы наполнили чащу звонким щебетанием.
Солнце с каждым днем пригревало все сильнее и сильнее.
Подсохли лужайки, лед на озере посинел, стал ноздреватым, местами на нем выступила вода.
Полынья у ельника сделалась широкой.
Тихон часто теперь выходил к берегу посмотреть: не прилетели ли утки. Но их пока не было. Он подождал немного, перестал ходить, а когда через неделю отправился к озеру снова, то еще издали услыхал гусиный гомон и шум поднимающихся в воздух утиных стай.
Старик пробрался через кусты к воде, взглянул на озеро и не узнал его: так изменилось оно за это время.
Тепло съело лед почти совсем, и теперь лишь небольшие куски его виднелись на поверхности. Вода, спокойная и гладкая, блестела и искрилась на солнце, отражая, как в зеркале, голубое небо, белые облака, спокойно плывущие в вышине, и тонкие, голые ветки деревьев.
Увидел Тихон и лебедей. Они вернулись в родные места всем семейством и сейчас хлопотливо возились в камышах, строя свои гнезда.
Весна, тепло, яркое, ласковое солнце — все это создавало праздничное настроение, ободряло, вливало новые свежие силы. На земле наступил май, и ликующая песня жаворонка серебряным звоном колокольчика рассыпалась над полями. Вернувшись домой, старик подманил к себе Белого:
— Ну, брат, — ласково сказал он ему, — пришла пора расстаться нам с тобой. Зиме конец, и на дворе тепло уже, как летом. Собирайся в дорогу.
Лебедь вопросительно посмотрел на хозяина, не понимая, зачем тот позвал его.
— В дорогу, да, да, — повторил Тихон. — Нечего тебе здесь в углу сидеть. Тебе летать надо, в небе синем летать. Понимаешь? — и, подхватив птицу на руки, он посадил ее в корзину, взвалил на плечи и во второй раз в этот день пошел к озеру.
За ним увязалась собака. Тихон сначала хотел было ее прогнать, но потом пожалел пса и даже сам позвал с собой.
Они миновали падь, перебрались через болото и вышли на берег.
Почуяв свежий, сырой воздух и близость воды, лебедь в корзине заволновался: забился, закричал.
Тихон поставил корзину, снял с нее крышку и отошел в сторону за можжевеловый кует.
Увидев над собой небо, лебедь сейчас же высунул из корзины голову, осмотрелся по сторонам и проворно выскочил на песок. Радостно крикнув несколько раз, он, переваливаясь из стороны в сторону, быстрым шагом побежал прямо к воде и, едва коснувшись ее грудью, взмахнул мощными крыльями. Шея у него вытянулась, сам он весь подался вперед и вдруг взлетел легко и ловко.
Собака с лаем бросилась за ним, но Белый был уже высоко в воздухе. Быстро махая крыльями, он с каждой минутой все выше и выше поднимался над лесом. Видя все это, Тихон улыбнулся и помахал вслед ему шапкой. Лебедь в вышине сделал круг и, рассекая воздух, со свистом пронесся над озером. Громкое «ячканье» его долетело до ушей охотника.
— Лети, лети, милый! — крикнул Тихон на прощанье. — Лети выше! А худо будет, — прилетай к нам обратно. Мы тебе всегда рады!
И, свистнув собаке, он неторопливо пошел домой, неся в руке пустую корзину.
