Васильев А. Б.
Московское море со всех сторон обступила темнота. Чуть светлее было небо, на котором кое-где мерцали звезды.
Камыши, куда была задвинута лодка, почти не двигались, и лишь настороженное ухо улавливало тихий шелест стеблей, прислонявшихся друг к другу.
Я сидел на дне лодки на охапке сена и временами приподнимался и всматривался в поверхность воды.
Ружье лежало на скамейке, готовое к выстрелу. От вечерней зари не осталось и следа, а до утренней... Что говорить об утренней заре, когда вечерняя только что кончилась — ведь это октябрь...
Шел осенний перелет. Утки всех пород неудержимо плыли по воздушному океану на юг. Птица двигалась волнами. Вчера большие партии кряковых и чернети покачивались темными точками и целыми островками на поверхности воды, а сегодня их уже нет и в помине. Разве кое-где прочертит в воздухе отставшая чернушка или с характерным дребезжащим свистом пролетит пестрый нырок.
Совсем недавно кряковые одиночками и парами сновали вечерами по мелким заливам и болотам и дразнили охотника, то и дело появляясь и исчезая у него над головой так мгновенно и неожиданно, словно это были не птицы, а клубки сгустившейся темноты. Теперь утки как по команде шумно снимались с «моря» большими стаями, сразу набирали недосягаемую высоту и уносились куда-то далеко вглубь берегов. Часть уток оставалась на воде и только встречала наступающую темноту пронзительным кряканьем, словно проводилась какая-то перекличка. Так и простоишь всю вечернюю зорю без выстрела.
И удивительно: когда на рассвете едешь на лодке вдоль берегов к шалашу, чтобы посидеть с чучелами, то в траве оказываются десятки уток, которые с шумом и криком поднимаются и улетают на середину залива. Не иначе как они уже ночью подлетают или подплывают к берегу.
А нельзя ли устроить ночную охоту?
И вот я с вечера забрался на лодке в камыш, который рос небольшим островком у самого берега. Отсюда утром вылетало особенно много уток: знать, тут были для них самые обильные и вкусные салаты из водорослей, бифштексы из червяков и прочие утиные блюда.
Сижу и жду. Надоело сидеть, лег. Часа два вздремнул, пока холод не пробежал по спине быстрыми мелкими шажками, как мышь, туда и сюда. Приподнялся на локтях, слушаю.
Не кряканье ли это доносится, не тихий ли, переливчатый утиный разговор?
Так обычно разговаривают утки, если спокойно летят или плывут косяками — с края подаст голос одна, затем подхватят другие, и пробежит кряканье до другого края — словно по клавиатуре. Пожалуй, это откуда-то с середины залива плывет стая к берегу. Видеть, конечно, ничего не видно, но слух не обманывает.
Вот утки где-то совсем близко, может быть, в двух-трех десятках метров с правой стороны от меня.
Еще немного, и они доплывут до травы, а там разбредутся для кормежки.
Когда всматриваешься ночью в поверхность воды, то временами кажется, что видишь и более темные пятна, и думаешь: «утки». И уже начинает колотиться сердце от ожидания выстрела, но тут, увы, оказывается, что это место ничуть не темнее других, а темные пятна скачут в глазах просто от напряжения зрения.
Раз все равно ничего не разглядишь в темноте, — навел я стволы приблизительно на кряканье и спустил курок, следом за ним второй. Грохнули два выстрела, захлопали крылья по воде, и раздалось отчаянное кряканье. Темные тени замелькали в воздухе совсем близко.
Утки улетели, а в том месте, куда я стрелял, что-то продолжало хлопать.
Толкнулся я веслом раз, другой, третий и увидел на воде светлое шевелящееся пятно — подкрылки селезня, опрокинувшегося кверху брюшком. Вытащил его, приятно ощутил в руке теплую пуховую тяжесть и положил в лодку.
Решил остаться здесь до рассвета, благо ночь была не очень холодная. Может быть, еще придется выстрелить. Засунулся опять в камыш. Посидел, еще раз перечувствовал свою удачу, перебрал в уме каждую минуту, каждое движение, которое привело к удачному выстрелу, потом забрался в сено, завернулся в теплый пиджак и крепко заснул. Проспал, наверно, часа три-четыре; разбудил меня тот же озноб, пробежавший, как юркая мышь, холодными лапками по спине.
Прислушался. Вокруг меня что-то шевелилось в траве, чавкало; чуть слышно покрякивало, камышинки шелестели, по воде ходили тихие всплески. Небо почти очистилось от облаков, поэтому стало светлее, но все же ничего различить на воде было нельзя. Чувствовалось приближение рассвета. Где же, вероятнее всего, сосредоточились утки? Очевидно, у самого берега, в кромке мелкой травы. Туда и надо стрелять.
Ударил из одного ствола, а когда поднялся переполох и со всех сторон стали вылетать темные тени, пустил наудачу еще заряд. После второго выстрела явственно раздался шлепок у берега.
Когда рассвело, я нашел на этом месте в траве необычайно большую кряковую утку.
