Кубанский В.
Бугриста и маловодна бескрайняя Тургайская степь. Правда, озер здесь много, но в преобладающем большинстве их вода горько-соленая, не пригодная для питья и скоту. Вот почему животноводы строят свои жилища вблизи пресноводных источников. Что же касается сооружения дамб силами колхозников и машинно-мелиоративных работ по сохранению талых вод в удобных лощинах, то они проводятся ежегодно.
Нельзя сказать, что в этих степных просторах дичи хоть лопатой загребай. Тут есть лисицы, дикие кабаны, зайцы, волки. Чаще же всего в глухих урочищах попадаются быстроногие и чуткие сайгаки-антилопы, для которых заманчивым является не только безлюдье, но и обилие кормов. Охота на этих красивых животных пока запрещена, хотя количество их, бесспорно, уже велико.
С наступлением весны на временное жительство в степь прилетают вереницы пернатых кочевников: утки разных видов, серые гуси, журавли, чайки, дрофы, стрепеты. Водоплавающие птицы гнездятся в зарослях камыша и куги преимущественно крупных озер. Обычно со второй половины апреля до глубокой осени над такими озерами по утрам и вечерам стоит несмолкаемый гомон птичьих стай. Никто их не тревожит, так как лишь кое-где на весь аул найдется одно-два ружья. За мое пятимесячное пребывание в комплексной экспедиции Министерства сельского хозяйства и заготовок Казахской ССР я исколесил несколько тысяч километров этого своеобразного края и встретил не более десятка охотников.
1. Загадка антилоп
Хороша степь в сентябрьское утро! Отдавая людям свои дары, величаво раскинулась она под безоблачным сводом небес, притихшая, неоглядная. Золотисто-синий воздух, напоенный запахом полыни, прозрачен и бодрящ. Весь колхозный скот на выпасах весел и резв; горбы у верблюдов уже не опускаются к спине, а, туго набитые жиром, стоят вертикально. Известно, что эта пора благодатна не только для скотоводов, но и для тех, кто страстно любит и ценит охоту — один из прекраснейших видов спорта.
Из поселка Тургая наш геоботанический отряд экспедиции подался сперва на запад, а затем взял южное направление. Мы проехали уже километров восемьдесят, когда покрытая буграми степь стала ровнее и как бы раздвинулась. Насколько хватал взгляд, не было ни людей, ни юрт, ни плоскокрыших мазанок аулов; навстречу побежали широкие, еще не тронутые скотом пастбищные угодья.
— В этой местности будут сайгаки, — уверенно сказал сидящий рядом со мной Николай Петрович, старый охотник и натуралист.
Вскоре слова его подтвердились: там и сям начали попадаться эти грациозные животные; в каждом стаде их насчитывалось двадцать-тридцать голов. Все они проворно покидали места кормежки или отдыха, некоторое время бежали параллельно нашей автомашине и старались непременно пересечь ей дорогу. Это всегда и легко удавалось им.
Но вот дорога пропала. Мы поехали по сухому ковыльнику. Неожиданно рабочие Аманов и Муратов почти враз издали удивленно-радостный крик:
— Смотрите!
И без полевого бинокля видно было большое количество пасущихся справа от нас сайгаков. Они усеяли собой огромное пространство. Заслышав рокот мотора, животные, как по сигналу, принялись сбиваться в одно стадо. Потом из этого скопища, подобно речке, вытекающей из озера, узкой лентой потянулись к нам антилопы. Потребовалось каких-нибудь три-четыре минуты, чтобы все стадо превратилось в живую, причудливо изгибающуюся ленту длиною не менее двух километров. Впереди мчался крупный самец. С горделивым упрямством и слегка отвернув набок рогатую голову, он вел за собой тысячи три сородичей.
Увлекаемые вожаком, сайгаки, казалось, с небольшим напряжением сил обгоняли автомашину, перебегали воображаемую линию ее дальнейшего пути и скрывались вдали. А живая лента продолжала двигаться тут же, рядом, метрах в шестидесяти от нас; отчетливо различались и темно-золотистая шерсть, и подпалины у боков, и стремительное мелькание тонких ног изящных животных. Шеи у них были изогнуты влево, головы опущены книзу. Со слепой доверчивостью следовали они за бегущими впереди товарищами, изредка и на миг вскидывая головы кверху.
В те минуты только слишком апатичный человек смог бы спокойно усидеть в автомашине и не полюбоваться редким и красивым зрелищем. Николай Петрович, Муратов, Аманов и я возбужденно вскочили на ноги; из шоферской кабины донеслись звонкие голоса. Ехавшие там старший ботаник Зубцова и почвовед Орлова, забыв о лежащих на их коленях планшете, компасе и путевом дневнике, бурно выражали свое нетерпение:
— Правее держите, правее!
Всем хотелось приблизиться к сайгакам, получше рассмотреть их и узнать, как же они поведут себя при этом.
Шофер повернул руль направо и прибавил газу. Сквозь стекло заднего оконца в кабине я взглянул на стрелку спидометра и увидел, что машина пошла со скоростью семидесяти километров в час. Сайгаки, как по команде, тоже сразу свернули направо и ускорили бег.
Так нам и не удалось ближе подъехать к ним; стадо промчалось мимо и быстро исчезло в степи.
Под вечер мы выбрались на хорошо укатанную дорогу. Дул встречный ветер, сильный, порывистый. Он-то и позволил нам едва слышно подняться на небольшую возвышенность и, что называется, врасплох захватить на ней до сотни отдыхающих, как овцы, сайгаков. Штук пять их, вероятно, из «сторожевого охранения», были на ногах, остальные беспечно лежали на травянистых обочинах дороги.
Мне подумалось, что при нашем близком и внезапном появлении животные панически шарахнутся влево и вправо, поскольку автомобиль разделял стадо надвое. Но их поступки оказались иными.
Покинув свои лежки, антилопы ринулись прочь от нас, на ветер; смешиваясь на бегу, они вытянулись цепочкой по три-пять в ряд, некоторое расстояние промчались сбоку дороги, затем пересекли ее и спустились в низину...
И тогда, и на бивуаке я не переставал спрашивать себя: как же истолковать загадочное поведение сайгачьих стад, пытающихся во что бы то ни стало перебежать дорогу автомашине? Пришлось обратиться к Николаю Петровичу, который за свою шестидесятилетнюю жизнь наблюдал немало интересных и редчайших явлений в природе.
— На этот вопрос, — начал старик, — нужно ответить лишь предположительно. Очевидно, сайгаки не терпят соперничества в беге на скорость, и вожак их бывает временно озабочен тем, чтобы все разом, все стадо могло держать противника в поле своего зрения и оценивать грозящую им опасность; они перебегают дорогу впереди него, врага, и на повороте следят за ним. Так всегда поступают эти животные при нападении волка, особенно в короткий период окота ослабевших самок. Ну, по инстинкту и передалось: бояться всего, что имеет внушительный рост и быстро движется. Не зря же вы никогда не увидите сайгаков по соседству, к примеру, с лошадьми и верблюдами. Для сайгачьих стад автомобиль — тоже противник; преодолевая великий страх перед этим громадным чудовищем, они ведут себя точно так же, как и во время преследования волков.
Конечно, «предположительный» ответ Николая Петровича не вполне удовлетворил меня. Но мог ли в данном случае этот, пусть и бывалый, человек сказать нечто другое?..
В зимнюю стужу, когда снег накрывает кормовые травы, сайгаки уходят на юг. В декабре их тысячные стада встречаются уже в Кзыл-Ординской и Джамбульской областях, в пустынях Кызылкум и Бетпак-Дала. И там при виде любой автомашины они пробегают мимо и стараются обязательно пересечь дорогу.
2. Охота без ружья
Утром мы решили поймать хотя бы пару сайгаков, живых и невредимых.
Это решение созрело у нас, когда мы ехали по лощине, вдоль мелкого ручья, где влажная земля была испещрена свежими и давнишними следами от копыт животных. Ясно, что десятки их прибегали сюда пить вкусную и чистую воду.
— Ежели попадутся сайгайчата, — подзадорил всех Николай Петрович, — то их можно сделать ручными. Они забавны...
Но как и чем ловить? В отряде были капканы и рыболовные сети. Предложение использовать их тотчас же отпало: капкан даже с ослабленной пружиной неминуемо искалечит пленника, а сеть в этих условиях приспособить нельзя, да она и сложенная вдвое не выдержала бы натиска тел животных. Единственно правильным было признано мнение о рытье подходящей ямы.
Сказано — сделано, — благо выдался свободный день. Перед закатом солнца глубокую яму-ловушку девяти шагов в длину, с откосами во внутрь стен, мы тщательно замаскировали растущей тут же полынью, предварительно уложив охапки прутьев краснотала. Казалось, все было по-охотничьи предусмотрено и ничто не мешало осуществлению простейшего плана.
Однако наши надежды не оправдались и шесть суток томительного ожидания прошли впустую: ничто не указывало на появление сайгаков у водопоя. Когда же минула еще одна ночь и мы уже приготовились брать образцы почв и вообще продолжать обследование дальних пастбищно-сенокосных массивов, чувство досады в связи с неудачей сменилось у нас изумлением и приятной взволнованностью: в нашей яме сидел матерый волк! Трусливо забившись в угол, он тяжело дышал, видимо после длительного и усердного старания освободиться из неволи. Стены ямы вверху были густо исцарапаны его когтями. Шофер спрыгнул в яму и обухом топора убил хищника.
— Чабаны сказали бы спасибо, — заметил Николай Петрович.
Действительно, волк в степи — злейший враг; гнаться за ним на коне, догнать и уничтожить считается маленьким подвигом. Эта охота без ружья встречает горячее одобрение в каждой семье казаха-скотовода. Наибольшую же благодарность таким охотникам шлют чабаны, потому что хищники в любое время года нападают на отары овец. Разбойничьи набеги на косяки полудиких лошадей серые бродяги совершают большей частью ранней весной и поздней осенью, и не в одиночку, а стаями. Поживиться им редко удается, так как жеребята находятся под защитой всего поголовья лошадей на выпасах. Увидав бегущих волков, дружный косяк мгновенно сбивается в кучу, тесно окружает молодняк и угрожающе выставляет навстречу врагам свои копыта. Если звери все же идут на риск и кидаются к намеченным жертвам, кони пускают в ход ноги и зубы. Верблюды же в подобных случаях не вступают в борьбу и спасаются бегством: судорожно вздрагивая, они быстро приходят в замешательство и, обуреваемые смертельным страхом, карьером мчатся в степную даль...
К обеду наш отряд проехал километров полтораста и, сделав по планшету все необходимое, задержался на пастбище богатой животноводческой артели «III Интернационал». Дороги на Иргиз и Кустанай остались позади. Перед нами, между грядами глинисто-песчаных холмов, тускнело длинное и узкое озеро. На противоположном его берегу медленно брело овечье стадо, а на этом, невдалеке от трех юрт, неподвижно стоял большой табун лошадей.
Не успели мы разложить костер из кизяка, чтобы приготовить себе обед и чай, как через озеро долетели тревожные крики чабанов. Пологи юрт раздвинулись, выбежали табунщики; один из них с короткой плетью в руке поспешно вскочил на стоявшего тут же оседланного коня и погнал его вдоль берега, к овцам.
— Волки! — отрывисто бросил Николай Петрович и вдруг засуетился, неразборчиво бормоча. Потом он сорвался с места и, не оглядываясь, побежал к юртам.
— Куда вы? — крикнул я ему и сейчас же понял, что никакие слова не заставили бы его остановиться: в сердце старика проснулась охотничья страсть.
Прошло менее четверти часа, и он, переговорив с табунщиками, тоже верхом на лошади пустился огибать озеро.
В бинокль ясно было видно, как по скату бугра трусили два волка. Напуганные чабанами, они удалялись от стада. Вдогонку за ними и бросились оба всадника.
Как же они, безоружные, станут охотиться?
Сберегая силы коня, охотник в первые минуты скачет ровно, сдержанно. Не отставая от убегающего волка, он все время следит за ним и, меняя направление, мешает ему приблизиться к топким местам у речушек, озер и к камышовым зарослям. Никаких остановок и передышек! В открытой степи, где врагу некуда забежать и спрятаться, выносливость лошади по-настоящему вступает в поединок с выносливостью зверя. Всадник нагибается ниже, припадает к гриве разгоряченного коня и пускает его во весь опор. Постепенно дистанция между волком и непрерывно преследующим его охотником сокращается. Видя это, степной разбойник убыстряет бег, но сзади него ни на миг не стихают топот, громкое дыхание лошади и самое страшное — голос человека.
Изматывая силы зверя, человек настигает его и по чему попало хлещет плетью. И тогда наступает решающий момент: волк в ужасе мечется, бросается из стороны в сторону и вскоре, не успевая набрать в легкие воздуха, в полном изнеможении падает на землю. Этого-то долгое время и ожидал терпеливый охотник! Не теряя и секунды, он покидает седло и, рванув из-за голенища сапога острый нож, вонзает его в грудь хищника.
Увлекательная охота без ружья протекает в степи легче и быстрее, когда собирается группа охотников с плетями, в концы которых вшиты свинцовые кругляши или кусочки железа. Такой группе верхом на лошадях без особых затруднений удается провести нечто вроде облавы и вернуться в аул с трофеями...
Мы пообедали, вволю напились кумыса у гостеприимных табунщиков, сделали метровый почвенный разрез и укос трав, а охотников не было. Кое-кто в отряде, и особенно Зубцова, уже начал беспокоиться об их судьбе.
Возвратились они лишь в сумерки, усталые, но явно довольные, к их седлам были приторочены волчьи шкуры.
3. На озере Каракамыс
Чуть приметной среди сухих трав дорогой мы ехали к озеру Каракамыс, где стоял другой ботанический отряд нашей же экспедиции. Совместно с ним надо было провести кое-какие неотложные работы.
Тихий и теплый день погожей осени плыл над степью. Щедро залитая солнечным светом, она еще не переставала выставлять напоказ свой разноцветный наряд и выделять остатки едва уловимых запахов растительности. На равнинах и пологих буграх, в зависимости от характера травяного покрова, горели серебристые, бледно-желтые, серые, палевые, светло-каштановые и бурые пятна. Изредка в глаза бросалась ослепительная белизна соленых озер, безжизненных, застывших от избытка солей, лишенных и кустика водяных или прибрежных трав.
Вдруг Николай Петрович правой рукой дважды настойчиво стукнул по крыше кабины, а левой — поднял двустволку. Машина остановилась. Сбоку дороги от нас уходила дрофа. Вслед за выстрелом она свалилась и забила крыльями. Удача! Шофер подобрал дичину, бросил в кузов, и мы поехали дальше.
Наконец взору открылась большая котловина. В ней голубело продолговатое озеро километров семи в окружности, украшенное широким полудужьем камыша. Отсюда вытекала извилистая речушка, вода которой непрерывно питала ближнюю и убегающую за горизонт цепь мелких озер. На всем пространстве золотился густой камыш со зрелыми метелками.
Это и было озеро Каракамыс. К его отлогому берегу жалось обычное жилье человек на сорок: четыре глиняные мазанки с пристройками для скота и столько же юрт. Поодаль на совершенно голой земле сохранялись следы от огородов многолетней давности: квадраты грядок и яма у деревянного колеса с приводом для подачи воды по арыкам.
То и дело с водной глади поднимались звенья разных уток и уносились к дальним озеркам; оттуда летели их сородичи и опускались на воду, к чернеющим стаям. Сотни гусей держались обособленно, а на середине белели штук тридцать лебедей; где-то курлыкали журавли. Впоследствии выяснилось, что озеро изобиловало не только дичью, но и такой рыбой, как сазан, карась, щука, красноперка, окунь, сом.
Будто разгадав ход моих мыслей, Николай Петрович сказал:
— Тут и кабаны должны водиться.
— Есть верные приметы?
— Местность позволяет.
И на этот раз он оказался прав. На стоянку к нам из мазанки пришел казах-охотник средних лет и, живо разговорившись, сообщил:
— Чушка бар (свинья есть). Много.
От него мы узнали, что прошлой осенью сюда приезжали трое кустанайских охотников с чемоданом патронов. На четвертый день они уехали домой. Кузов их автомашины был доверху наполнен восемью кабаньими тушами, гусями и утками.
Далее наш новый знакомый со смехом рассказал интересный случай. Совсем недавно он самодельной пулей ранил кабана-секача. Пробежав по камышам, зверь выскочил на чистую площадку, в ярости носом поддел снизу пустую юрту и опрокинул ее; пока он барахтался под навалившимися на него кошмами, подбрасывал их кверху и рвал, подоспевший охотник двумя выстрелами уложил секача. И вот жители маленького аула, и без того избегавшие каких бы то ни было встреч с кабанами, теперь боятся заходить в камыши.
— Значит, и мы сумеем отвести свои душеньки, — весело подмигнул Николай Петрович.
За ужином обоим отрядам стало известно, что завтра должна начаться маршрутная поездка на полуторке. Наша тяжелая автомашина ГАЗ-51 может завязнуть на илистом берегу речки, а пробираться в объезд далеко; кроме того, она труднопроходима в песках, слабо закрепленных травами.
— Поедем не все и на тройку дней, — закончила свою информацию Зубцова и тут же добавила, что на месте останутся шофер, Николай Петрович и я.
Старый охотник легонько толкнул меня локтем в бок: знай, мол, как нам повезло! Не допив вторую кружку чаю, он сходил к машине и принес свои болотные сапоги и бутылочку с рыбьим жиром.
Между тем на степь мягко опускался темно-голубой вечер. Как и все отрядники, я на вбитые в землю колышки натянул марлевый полог от комаров и залез в спальный мешок. Тишину нарушал лишь комариный писк, нескончаемый и противный. Но скоро мой слух перестал улавливать его, потому что прямо надо мной и по сторонам чаще и чаще зазвенели крылья уток, а с озера донеслись разноголосый гогот гусиных стай и кряканье селезней. Птичьи крики то стихали, то раздавались вновь.
С восходом солнца мы нарубили тальника и вымостили им дорогу через речку. Здесь полуторка благополучно выскочила на тот берег и ушла по маршруту. Она была еще вся на виду, от нее вился серый шлейф пыли, а Николай Петрович баском торопливо командовал мне:
— Надевай патронташ, бери спички, папиросы...
Я был обут в солдатские ботинки и потому предвидел неловкость своего положения на охоте.
— Ничего, — подбодрил меня Николай Петрович, — наша разведка будет неглубокой.
Чем дальше мы шли, тем больше видели озер, во всех отношениях удобных для обстрела; некоторые с плесами, у которых можно легко сделать безупречные скрадки. Затерянные в густени камышей и куги, эти озера служили надежными убежищами и местами кормежки для тысяч водоплавающих птиц. Все чаще взгляд скользил по сырому илу с оттисками кабаньих копыт; узкие тропы, проложенные среди камышей, были сплошь истоптаны старыми и молодыми свиньями.
Неторопливо обходя жидкую грязь и камышовые островки, мы зашагали было к поблескивающему вблизи плесу, но сейчас же разом остановились. Через лужайку к нему подбегала темно-рыжая свинья, а за нею, резво перебирая ножками, семенили шесть крупных поросят. От края на середину водоема перепорхнули несколько кряковых уток, вероятно, поднятые зверями. Когда они скрылись, Николай Петрович с огорчением произнес:
— Заряд дроби в тряпочке не заменит пулю.
Со всеми предосторожностями мы подошли к плесу. Мой спутник быстро вскинул ружье, дал дуплет и полез за тремя оставшимися на воде утками. Вмиг воздух огласился тревожными криками и шумом взлетавших кверху птиц; на соседнем озерке тучей поднялись утки, гуси, розовые пеликаны и белые цапли. Я пробежал туда, наспех выбрал мысок камыша погуще и присел, а мой спутник двинулся на разведку дальних озерков.
Сидеть пришлось недолго: осторожно перекликаясь, из укромных уголков в камышах на чистую гладь плеса начали выплывать лысухи. Немного погодя, стали шлепаться летящие с подветренной стороны табунки чирков, шилохвости, серушек; хитрые кряквы делали над водой круг-два и лишь тогда опускались.
Незаметно текло время. С увлечением наблюдая повадки птиц, изредка постреливая «на выбор» и гоняясь за подранками, я не придавал серьезного значения тому, что придонная вода была холодной, и только в скрадке, мокрый до пояса и слегка продрогший, увидал, как солнце клонилось к западу. Пора уходить. Но мысли и чувства были против, внутренний голос убеждал, что на вечерней студеной заре птицы заснуют еще больше.
Все же я переборол себя и, стянув ремешком девять крякв, отправился на стоянку. Николай Петрович уже был там. В консервной банке он расплавил горсти две дроби, отлил несколько пуль и теперь, сидя перед входом в палатку, отделывал их напильником. Под кузовом автомашины, на ветру, были попарно развешаны четырнадцать уток и четыре гуся, ощипанные, желтовато-белые.
— В такой обуви недалеко и до ревматизма, — буркнул мне старый охотник. — Завтра ты не ходи, рыбу полови. А?
На рассвете он бесшумно покинул палатку. Я же сходил на большое озеро Каракамыс, полюбовался плесами с неугомонной дичью и, сильно досадуя, что у меня не было охотничьих сапог или лодки, вернулся ни с чем. Как нельзя кстати припомнилась поговорка: «Близок локоть, да не укусишь». Зато рыбная ловля удочкой оказалась на редкость добычливой. Насадкой служило мясо красноперки, пойманной на шарик из пшеничной лепешки. Клев был настолько хорошим, что я сразу же забыл о своих огорчениях на охоте и через какой-нибудь час окунями наполнил кастрюлю.
— Обедать, — позвал меня шофер.
Мы уселись на кошме и только придвинули к себе миски с жареной гусятиной, как из-за палатки выбежал запыхавшийся Николай Петрович с парой болтающихся на ремешке кряковых селезней. По его округленным глазам, полуоткрытому рту и съехавшему на затылок картузу можно было безошибочно определить, что он находился в крайней степени возбуждения.
— Заводи машину! — еще издали закричал он шоферу. — Я завалил свинью... восьмипудовую... приблизительно.
Богатый трофей мы, не теряя времени, привезли к бивуаку на разделку. А под вечер следующего дня старый охотник пришел весь увешанный гусями и утками. Еле-еле передвигая от усталости ноги, с лоснящимся от пота лицом, он за веревку волоком притащил выпотрошенного подсвинка килограммов на шестьдесят.
Нам приходилось охотиться еще в нескольких хороших местах, но по всяческим удобствам и количеству разнообразной дичи они значительно уступали озеру Каракамыс.
