Макаров Н.
Река Яна берет свое начало в отрогах Верхоянского хребта от слияния двух рек — Дулгалак и Сартан. Впадает она в Янский залив в море Лаптевых.
В обе стороны уходят пади; они уводят к тихим и задумчивым тундровым озерам.
На утренних и вечерних летних зорях через озера летают свиязи, чирки, шилохвосты, гуси, лебеди.
Над землей стоит смешанный гул, в котором привычное ухо различает жестяное трещание и кудаканье куропаток, протяжные утиные голоса, скрипучее карканье крохалей, кряканье чирков, мелодичное «кукукание» лебедей, грубые голоса чаек, заунывные вопли гагар, звонкие крики бесчисленных куликов, взлаивание песцов.
А днем в сумрачный зной — тишина, палящее солнце, затянутое бурой дымкой.
Кудрявится сочная зелень, струятся душистые запахи трав. Повсюду цветы: хрупкий фарфор вереска, крашеные Иван-да-Марья, болиголов, россыпь синих незабудок, бронзовые лютики.
Цветы тундры — яркие и пахучие...
Прекрасны места на Яне.
Кругом, куда ни кинешь взгляд, бескрайние плантации диких съедобных ягод: брусники, клюквы, голубики, малины, красной и черной смородины.
Здесь еще много мест, где не ступала нога человека.
Здесь — обширное поле деятельности для охотников, следопытов, краеведов, туристов, геологов и исследователей.
В Устьянске мы встретили охотника Мургудова — скуластого обветренного человека, влюбленного в Яну.
— Скоро вот на этом пригорке возникнет новый поселок и задымит завод, — сказал Мургудов. — Вырастет электростанция на торфяных массивах. Смуглые якутки будут работать на консервном заводе. Они будут из-под пресса брать круглые банки с прекрасным брусничным вареньем.
Самое главное богатство Усть-Янского района — песец: белый, пушистый, с высоким спинным ворсом — остью. Лучший в мире песец! Про песца здесь слагают песни. О нем ведут разговор за чашкой крепкого сибирского чая.
Песец — это сектор хозяйства, он приносит государству миллионы рублей дохода. Десятки тысяч рублей зарабатывают охотники за зиму.
Охотник Мургудов помог нам наблюдать жизнь песцов.
На скате холма, ушедшего подошвой в глубокий овраг, мягкой подушкой лежал лишай. У нижнего его края спряталось отверстие старой звериной норы.
Из-за кочки высунулся вздрагивающий нос, потом сверкнули быстрые глаза и, наконец, появилась морда — узкая, подвижная, умная. Понюхав воздух, повертевшись во все стороны, голова скрылась. Через минуту она показалась на другом склоне холма, проверила второй выход и осмотрелась.
Песец осторожно вышел, крадучись и припадая, взбежал на верхушку и сел, внимательно оглядывая пустынную тундру. Торчащие узкие уши чутко ловили шорохи, стараясь в однообразном шелесте травы подметить присутствие живого существа.
Голод дразнил песца. Он обнюхивал холм, выискивая пищу, рылся в земле проворными сильными лапками.
Пробежав овраг, песец оглянулся, озабоченно понюхал воздух. Затем осторожно и быстро пересек открытый склон бугра, спустился к озеру и исчез в прибрежной осоке. Там зверь затаился в зарослях, подстерегая пернатую дичь.
Быстро развернулась картина охоты. Зверь осторожно крался к добыче — должно быть, к утке, высиживающей яйца. После молниеносного прыжка над осокой взметнулся вихрь пуха и перьев...
Жарким июльским днем движемся вверх по реке. Пароход медленно и осторожно прокладывает путь. Вскоре он останавливается у пристани.
Здесь живет рыболовецкая бригада. Бригадир Шамраев — добычливый рыбак, удачливый охотник. Он прожил полвека, но сохранил юношеский пыл и восторженность перед красой, богатствами и ширью родного края.
Мы с Шамраевым долго бродили между умытых росой кустов. В одной заводи увидали рыбака. Рыбак, старый якут, стоял у крутого обрыва и закидывал удочку. Буквально через каждые две-три минуты он выбрасывал в лодку трепещущих окуней.
— Яна наша — что река изобилия, — говорит Шамраев. — Тони уловисты, рыба непугана, жирна. За лето добываем много сигов, окуней, налимов, щук, нельмы.
В этих словах чувствовалась законная гордость за богатства реки Яны.
Продвигаемся дальше. Берега становятся холмистыми, вдалеке синеют живописные горы — Верхоянский хребет.
Весенним штурмом воды в берегах оголялись полосы чистого льда, прослойки вечной мерзлоты, залегающие на метр от поверхности земли. Оттаявшие куски берега скатывались в реку, и тогда обнажались серые пористые кости мамонта. Бивни мамонта — матово-темные или сплошь бурые. Иногда, вместе с землей и костями, вываливались зубы мамонтов, каждый весом в несколько килограммов.
Зубы свидетельствуют о том, что мамонты — близкие родичи современных нам слонов — были травоядными животными.
...Прорезая громадные хребты гор, поросшие лесом, вьется и вьется неширокая Яна. Селения отстают друг от друга на 80—100 километров. Пароходный гудок наполняет пустоту лесов разливным гулом.
Стремительным течением реки горы разрезаны, как ножом. По разноцветным волнистым слоям пород, по изгибам слоев можно судить о том, как миллионы лет назад расплавленные массы пород волнами набегали друг на друга, перемешивались и застывали, потом снова приходили в движение...
Начальник экспедиции инженер-геолог Дорофеев показал рукой вверх, на одни из уступов скалы.
Я поднял глаза и увидел на уступе застывшего, как изваяние, горного козла. На огромной высоте стоял он, смотря на наш пароход.
Вскоре на берегу нас встретил охотник Егоров, голову которого покрывали густые серебряные волосы, а в глазах была степенная строгость.
Отсюда мы пошли пешком, с вьючными лошадьми.
Егоров оказался на редкость словоохотливым человеком. Он вспоминал о сорока годах своей охотничьей практики, увлекательно рассказывал, как поднял на рогатину двух медведей, как перехитрил и переловил сотни лисиц.
Говоря о белках и горностаях, старик добродушно шутил:
— Сбился со счета. Вот разве вместе с вами сосчитать...
В рассказах Егорова Яна вставала во всем своеобразии и богатстве.
— Леса наши зверь не обходит, — рассказывал Егоров. — Говорят, будто медведь пошел на уменьшение. Это — вздор. Про птицу я уже не говорю. Куропаток здесь просто не перечтешь. Для всякой птицы наше лето — благодать: корм в изобилии, — в реке масса рыбы, лес усыпан ягодами...
Все вокруг необычно, ново.
Лайка Поляр то забежит вперед, то отстанет. По пути встречается масса куропаток.
Дорога с каждым шагом становится все хуже и тяжелее. Упавшие и сгнившие деревья, предательские «окна», острые ветки. Зверь здесь непуган, то и дело встречаются свежие следы лосей и медведей.
Вот раздался сильный лай Поляра. Впереди, шагах в сотне от нас, бурой копной стоял медведь. Потом он мгновенно скрылся в кустах.
— Не догонишь, — добродушно посмеивается Дорофеев. — Ишь, как помчался, — только треск стоит.
...Однажды мы с Дорофеевым отправились на гусиную охоту.
С высокого берега, где мы сидели в засаде, открывался чудесный вид. Небольшая река лежала как на ладони. Узкий, ленивый поворот, сизая рябь, тонкая синяя дымка...
Вдруг мы услышали всплески воды у противоположного берега.
Дорофеев схватился за ружье, стал внимательно всматриваться. Лось погрузился в воду по самую шею, — он, очевидно, спасался от комаров. Тут же из чащи вынеслась какая-то темная масса — медведь. Он бросился с берега и очутился на спине лося.
В воде произошла яростная борьба двух зверей. Она была непродолжительна. Медведь быстро сломал хребет лосю и потащил его к берегу. И едва он оказался на берегу, тотчас же появились двое медвежат.
Дул легкий ветер в нашу сторону, и, увлеченные едой, звери не чуяли и не замечали близости людей.
После еды медведица выкупала медвежат, потом забралась по горло в воду и сидела неподвижно. Голова ее, торчавшая над водой, представляла соблазнительную мишень для прицела.
Во мне заговорило чувство охотника, и я прицелился в голову не подозревавшей об опасности медведицы. Грянул выстрел, — мимо...
