Терник Е. М.
Русский обычай
Если заяц под кустом лежит, — он ничейный. Кто выстрелил, тот и взял.
А подняла и погнала его собака — тот заяц уже не принадлежит ни себе, ни тебе, а только тому, чей пес. Гончая — та же рука хозяина, только длинная. Рано или поздно она достанет.
Но окажись ты случайно поблизости — так помоги охоте, останови зайчишку выстрелом!
Подними его за лапки, дождись хозяина собаки и отдай.
Так велит охотничий закон.
Вот и мы с товарищем ждали на лазах гонного беляка, как вдруг вдали грянул выстрел.
— Дошел! — донесся чей-то голос.
Держа в поднятой руке убитого зайца, к нам навстречу шел незнакомый охотник.
Мы поздоровались. Разговорились.
Мой товарищ отрезал у зайца пазанки и кинул их псу. Тот, ярясь в ожидании законной подачки, мгновенно стукнул могучими челюстями. Раздался короткий аппетитный хруст... и гончак снова искательно завилял хвостом: «Что это, — будто хотел он сказать, — какими пустяками отделываются!».
Хозяин собаки поблагодарил стрелявшего и вручил ему снаряженный патрон.
Это — стародавний охотничий обычай. Он характеризует отношение русского человека к соблюдению права на охотничий трофей. И хотя практический смысл такого возмещения расходов относится к тем далеким временам, когда каждый заряд пороха и дроби для русского крестьянина был предметом высокой стоимости, традиция эта осталась жить в новом качестве, как символ товарищеской признательности за помощь, оказанную в лесу. Таков русский охотничий обычай.
— Не стоит благодарности, — вежливо ответил наш новый знакомый, пряча патрон в карман.
Может статься, не будет ему сегодня удачи, — пусть подарок напомнит о выстреле, сослужившем службу друзьям. Значит, день потрачен не зря. Значит, ты сегодня хорошо сработал — хоть не на себя, а на товарища, как, быть может, завтра он поработает на тебя!
Коллективная самооборона
Осенью, перед отлетом на юг, лысухи собираются в большие стаи. На озерном плесе от них бывает черным-черно: лысуха вся в трауре.
Эта «утка» из отряда пастушковых, прозванная водяной курицей и похожая на ворону, плавая, беспрестанно, как маятник, кивает головой, украшенной на лбу щитком молочного цвета. От этого беспрерывного и всеобщего кивания словно белые искры пробегают по стае...
Болотный лунь бесшумно поднялся из-за метелок камышей и поплыл над озером, нагнув голову и поджимая лапы.
Быстрее замелькали на воде белые пятачки, — насторожившиеся лысухи сплывались.
Вниз, почти со свистом, ринулся на них светлобрюхий демон.
Огромная стая, как по сигналу, взмахнула крыльями, побежала с треском по воде и сразу поднялась в воздух.
— Трах!
Вся стая с грохотом ударилась грудками снова об воду. Словно выстрел раздался на озере...
Косо набирая высоту, испуганный лунь удирал с плеса.
Газета
Ноябрь.
Давно стоят морозы, а снега все нет и нет.
Можно охотиться на зайцев без собаки. Далеко виден притаившийся беляк. Правда, белеют в лесу и березовые пеньки, но на то и дан охотнику наметанный глаз, чтобы отличить пень от зверя.
Я сопровождаю по лесу приехавшего ко мне Ивана Петровича.
Идем по ковру зеленого мха, поглядываем по сторонам. В клочке пожухлой травы, под повалившейся лесиной, примечаю белое пятнышко.
— Заяц...
Иван Петрович посмотрел наметанным глазом.
— Кусок газеты. Охотники, видно, закусывали...
— Иван Петрович, снял бы ты ружье с плеча.
— Да говорят тебе — газета! Газета вдруг вскочила и побежала...
Редкостный снимок
Максим Иванович показывает нам снимок. Мы дружно ахаем: не может быть!
Прошлой осенью Максим Иванович привез с охоты тетерева подранка. В мешке гость шумел, а вынутый — забился в угол и затих.
Перебитое крыло вскоре зажило. Косач пообвык. Брал с блюдца клюкву, зерно, березовые почки.
Всю зиму комнатной курицей прожил. К руке подходил, хотя и с оглядкой. Ночевал на клочке сена, под елочкой, поставленной в углу. По утрам вскакивал на подоконник и легонько постукивал клювом в замерзшее стекло.
Ранней весной проснулся однажды Максим Иванович ни свет, ни заря. Странные звуки раздавались в комнате.
Видит — сидит косач на плюшевом диване, хвост лирой распустил. Бормочет.
Батюшки-светы, ток!
Тихонько протянул хозяин руку к стене за фотоаппаратом. Косач замолчал, хвост сложил и голову свечкой поднял. Ну, будто сейчас взлетит.
Максим Иванович накрылся одеялом, ощупью взвел затвор, притих. А когда порядочно рассвело, он токующего тетерева из-под одеяла и щелкнул.
Получился редкостный снимок. Диван, на диване брошенная игрушка, а рядом с ней черныш с распущенным хвостом — черные косички, белая хризантема — и шея изогнута по-змеиному: бормочет...
